— Не помню, но найду, — пообещал Оле. — В три, говоришь? — В три, — подтвердила Рикке. — И прихвати, пожалуйста, фотографию Марты. Мне очень любопытно. — В тех кругах, где я преимущественно вращаюсь, «старой Мартой» принято называть литровую бутылку аквавита, — Оле сдавленно хихикнул, явно сдерживая более бурное проявление эмоций. — Учи родной язык, девочка. Рикке от души послала Оле в задницу и на том разговор закончился, чтобы продолжиться в то ли китайском, то ли вьетнамском, то ли еще каком, но точно не японском заведении на углу Саллингвей и Годхобсвей. Японцы не уезжают искать счастья в далеких краях, потому что им и дома неплохо живется. Оба, и Оле, и Рикке, позаботились о кофе и бутербродах. Оле не придется страдать от жажды и голода этой ночью. Да ему вообще не придется страдать, ведь следить за вероятным убийцей это так увлекательно! Рикке непременно напросилась бы в компанию к Оле, если бы не была знакома с Нильсом. Сам Оле, если судить по кислому выражению его лица, ничего интересного и привлекательного в предстоящем бдении не находил. Флегматично выслушал Рикке, записал адрес Нильса, почесал в затылке и спросил: — Ты действительно надеешься на то, что он и есть Татуировщик? — Я не надеюсь, а подозреваю, — поправила Рикке. — Неужели множество косвенных подозрений не стоят одной прямой улики? И как мы с тобой будем жить дальше, если сейчас ты поедешь домой, а завтра утром найдут тело тринадцатой жертвы? — То, что я проторчу около этого дома, еще не означает, что убийство не произойдет где-то в другом месте. — Но мы же что-то делаем! — возразила Рикке. — Делаем то, что считаем нужным! Мне не нравится твой настрой, Оле. Ты же детектив! — Вот поэтому я сейчас сижу здесь с тобой, а не дома со старой Мартой, — улыбнулся Оле. — Только уговор — не звони мне попусту. Я сам тебе позвоню, когда что-то прояснится… Я сам тебе позвоню… Ожидание — это мука из мук. Чтобы хоть как-то отвлечься, Рикке начала наводить дома порядок. Аккуратно развесила в шкафу валявшиеся по углам вещи, подмела пол на кухне, расставила по полкам книги, которые после прочтения оставались лежать на полу возле кровати. Заодно и мысли упорядочились — Рикке еще раз обдумала историю с манекеном и решила, что это хороший повод навести Нильса на разговор о Татуировщике. Запасной вариант, на случай, если сегодня Оле напрасно продежурит возле его дома. О манекене Нильс сможет говорить свободно, ведь это его впрямую не касается и ничем ему не грозит. Значит — больше шансов «поймать» его на какой-нибудь характерной оговорке и добавить в свою ментальную копилку еще одно косвенное доказательство… косвенное, да. Эх, если бы Оле мог устроить обыск у Нильса, не спрашивая ни у кого разрешения. Где-то там, в доме, хранятся инструменты — удавка и машинка для тату. Точнее — должны храниться, ведь всегда есть вероятность ошибки. Про вероятность ошибки Рикке вспоминала только для порядка. Она уже неделю как перестала регулярно наведываться в Вестербро, потому что успела познакомиться со всеми тамошними завсегдатаями, присмотрелась к каждому, но больше никого в подозреваемые не записала. Не было оснований. Хенрик в шутку утверждал, что Рикке так сильно «запала» на Нильса, что больше никого подозревать уже не в состоянии. Но Хенрик путал причину со следствием. Рикке ни на кого не «западала», просто больше никто не вызывал подозрений. Оставалось одно — раз в десять дней посещать галерею сладких снов и интересоваться выставленными там картинами. На всякий случай, вдруг что попадется. На Хенрика Рикке не обижалась, потому что он подшучивал над ней по-доброму и совсем необидно. Кроме того, пытался помочь. Недавно познакомил Рикке с творчеством одного авангардиста, который рисовал во весь холст дом с квадратиками окон, а в каждом окне изображал нечто символически-абстрактное. Отдаленное сходство с рисунками Татуировщика найти было можно, но с большой натяжкой. К тому же, при более близком знакомстве с биографией художника выяснилось, что тот совсем недавно вернулся из Непала, где в течение семи месяцев «постигал истину». Хенрик утверждал, что постижение истины сводится к курению всего, что только попадется под руку. Не исключено, что он говорил правду. Закончив наводить порядок, а точнее, устав от этого унылого в своей бесперспективности занятия (ведь завтра вещи и книги снова расползутся по привычным местам), Рикке отправилась в интернет за самыми свежими новостями. Полиция задержала двух студентов Академии Бизнеса, один из которых был датчанином, а другой норвежцем. К своей выходке парни подготовились основательно, даже записали видеоролик с заявлением, который уже висел на Ютубе и набирал по сотне просмотров за минуту. — Мы решились на эту акцию, потому что хотели привлечь внимание общественности к бездействию полиции, — бубнил один из студентов, судя по акценту — норвежец. — Сколько так может продолжаться? Маньяк убил уже тринадцать женщин. Мы понимали, какой резонанс вызовет наша акция, понимали, что общественность отнесется к ней неоднозначно, но, тем не менее, мы решили провести ее… — Умницы! — похвалила парней Рикке. Похвалила за дело, без всякой задней мысли и без малейшей тени ехидства. Если хочется безнаказанно похулиганить (эта выходка есть чистейшей воды хулиганство, а никакая не акция), то правильнее всего будет подать свое хулиганство как мужественный гражданский поступок. И вместо подзатыльника получишь лавровый венок. Рикке представила, как бесятся сейчас сотрудники управления полиции, ведь после подобного заявления этих засранцев нельзя даже оштрафовать за оставление мусора в непредназначенном для этого месте, не говоря уже о чем-то большем. Все скажут, что полиция сводит счеты с честными гражданами, вместо того, чтобы искать серийного убийства. Того и гляди у парней появятся последователи и скоро весь Копенгаген будет по ночам заваливаться длинными черными свертками. Что тогда станет делать настоящий Татуировщик? Оле позвонил в половине одиннадцатого. — Твой объект уже четвертый час сидит дома и долбит по клавиатуре, — доложил он. — Я прекрасно вижу его в незанавешенное окно. — А что-то еще происходит? — спросила Рикке, которой с трудом верилось в то, что Нильс сказал правду и действительно пишет статьи. — В доме напротив недолго скандалили два шведа. Я слышал сплошные «kukjävel»[111] и «ta dig i häcken».[112] Сейчас они уже спят, тихо и свет везде погашен… — Да зачем мне какие-то шведы! Нильс ничего больше не делал? — Один раз вставал и выходил из комнаты на пару минут, должно быть отлить. Дважды говорил по телефону. Недолго, минуту-две. Я подожду до тех пор, пока он не ляжет спать, а потом уеду. — Только не уезжай сразу же после того, как он погасит свет, подожди немного… — Ты еще пальцем в носу ковырять не научилась, а я уже работал в полиции, — сварливо напомнил Оле. — Я выжду как минимум полчаса. — Не сердись, пожалуйста, — попросила Рикке. — Все нормально, — настроение Оле менялось так же быстро, как погода в марте. — Я рассматриваю это как подготовку к новой работе. Чем преимущественно занимаются частные детективы? Такой вот слежкой за чужими мужьями и женами… После разговора с Оле, Рикке так и подмывало позвонить Нильсу. В конце концов, она не сдержалась и позвонила, притворившись немного пьяной и страдающей от безделья. — Рикке?! — удивился Нильс. — Какие-то проблемы? Закономерный вопрос — на часах было уже одиннадцать, а без особого повода после девяти часов вечера звонить уже не принято. Даже друзьям и сексуальным партнерам. — Мне просто скучно, — по-пьяному растягивая гласные, сказала Рикке и оживилась, как будто вспомнила. — Такой ужас! Двое придурков подбросили на Вигерслев-авеню манекен, упакованный точно так же, как упаковывает тела своих жертв маньяк, который делает татуировки. — Видел в новостях, — ответил Нильс. — Действительно придурки. Представляю, что испытали родные жертв маньяка, когда узнали об этом. — Что творится в головах у людей? — Рикке по тону Нильса почувствовала, что он сейчас закончит разговор, и попыталась помешать этому, но безуспешно. — Что творится, то и творится, — сухо ответил Нильс. — Извини, Рикке, у меня много работы. Я позвоню тебе на неделе. — Pis mig i øret![113] — выругалась Рикке, закончив разговор. «Представляю, что испытали родные жертв маньяка, когда узнали об этом». Если Нильс Лёвквист-Мортен серийный убийца, то он заслуживает высшего балла за умение притворяться. А если он не убийца, то… А если он не убийца, то чьи-то умственные способности оставляют желать лучшего. Кто-то непременно должен остаться в дураках — либо охотник, либо жертва. Без десяти три пришло сообщение от Оле. Всего два слова: «Поехал домой». Double bummer.[114] 13 — Я нарочно сказал не «perker», а «svartskalle»,[115] но откуда я мог знать, что эта обезьяна понимает по-шведски?! Крупный мужчина с поросшим щетиной лицом, прихрамывая на левую ногу, спешил по коридору управления полиции за невысоким надменного вида толстяком с черным портфелем в руках, у которого на лбу была написана принадлежность к адвокатскому сословию. — Раздувать из-за одного слова такую проблему! Мир сошел с ума! Куда мы катимся? Толстяк покачивал лысой головой в такт шагам. Могло показаться, что он соглашается с краснолицым, но, судя по тому, как он морщил нос, согласием тут и не пахло. Да и когда это адвокаты выступали против раздувания проблем? Чем больше проблема, тем выше гонорар. — Очередной «народник»,[116] — негромко прокомментировал Оле. — Тупой, как все националисты. Я бы на его месте не стал бы произносить слово «обезьяна» в стенах управления. — Делаю вывод — он явно не из Нёрребро, — «блеснула» логикой Рикки. Это была такая утонченная забава — делать в присутствии Оле очевидные выводы и изображать, что гордишься своим логическианалитическизашибенным умом. — Скажу тебе откровенно, Рикке — самые противные люди живут не в Нёрребро, а в фешенебельных кварталах. Сливки общества — самая тухлая его часть. Недаром Ханевольд никогда не берется руководить расследованием убийства какой-нибудь шишки, а оставляет эту честь Мортенсену. Так и заявляет — моего ума тут мало, а на самом деле ума у него на двоих, хитрости на четырех, а вредности на восьмерых. — Расследуешь очередное убийство в высшем обществе? — сочувственно поинтересовалась Рикке. — Кто на этот раз? Почему я ничего не знаю? Скоропостижная смерть кого-то из известных или влиятельных персон всегда привлекают внимание журналистов, будь то убийство или несчастный случай. Принцесса Диана погибла пятнадцать лет назад, но ее смерть обсуждают до сих пор, а убийство Джона Кеннеди вспоминают практически при любом покушении в любой части света, вне зависимости от того, удалось оно или нет. — Пока никто, это старые раны дают о себе знать. Погоди-ка, Рикке. Если на полпути к столовой инспектору Рийсу приспичило посекретничать в укромном уголке, значит дело того стоит. Оле не из тех, кто делает тайну из пустяков. — Тебя очень интересует этот Лёвквист-Мортен, Рикке? — Очень, — Рикке нервно сглотнула. — Ты даже не представляешь, как он меня интересует. — Тогда вот что… — Оле быстро, но без суеты, огляделся по сторонам. — Я бы мог осторожно осмотреть его дом. В его отсутствие, разумеется. И если я найду какой-нибудь атрибут… Ну, ты меня понимаешь, Рикке. Это уже будут настоящие улики. Я оставлю их там, где они лежали, и отправлюсь брать за жабры Мортенсена. У старины Ханса есть одно удобное качество — он не интересуется предпосылками, когда речь идет о стоящем результате. — Но это же незаконно, Оле! И потом дома у Нильса явно установлена сигнализация! Ты не успеешь продвинуться дальше коридора, как тебя схватят! — Ты думаешь, что такой старый лис, как я, не подумал о сигнализации? — усмехнулся Оле. — Плохого же ты обо мне мнения. Судя по наклейке на входной двери, его дом обслуживают парни из «Вард», а у меня там много знакомых. Мне достаточно просто попросить и они отключат на два-три часа систему в нужном доме… — Так вот просто — попросил и отключили? — не поверила Рикке. — Да, — как не в чем ни бывало, подтвердил Оле. — Это обычная практика — ты идешь навстречу мне, а я тебе. Мой наставник Ян Эрстед вдолбил в мою тупую башку одно правило — чем больше людей ходит у тебя в должниках, тем ты круче. Так и есть, чем больше людей чувствует себя обязанными мне, тем легче мне работается. И дело здесь не в том, что люди помнят добро. Добро и зло это вообще такие сложные и расплывчатые категории… Дело в другом, в том, что человек понимает — если я однажды оказался полезным, то могу оказаться полезным и в следующий раз. Стало быть, если я о чем-то прошу, то надо пойти мне навстречу… — Это принцип мафии, Оле — обязать всех вокруг и использовать в своих целях! — поддела Рикке. — Твой наставник был мафиози? — Он был лучшим полицейским из всех, кого я знал, — убежденно ответил Оле. — А насчет мафии ты неправа. Еще в Библии сказано — твори добро, и тебе воздастся. — Но добро — это ведь такая сложная категория! — продолжала ехидничать Рикке. — Тебя интересует Лёвквист-Мортен? — повторил Оле. — Да, черт побери, интересует! — Рикке слегка повысила голос и Оле тут же предостерегающе сдвинул брови. — Но я не хочу вынуждать тебя… Оле скорчил гримасу, давая понять, что все это такие пустяки, о которых совершенно не стоит беспокоиться. — Я ж сам предложил тебе, — сказал он. — Мы иногда вынуждены прибегать к подобным методам, потому что проклятые законники с каждым годом все больше и больше связывают нам руки. Такова жизнь. Будем считать, что мы договорились, верно?