— Эй! — крикнул им Нильс, открыв дверь «туарега». — Попробуйте краску в баллончике — это быстрее и не смывается. Подростки испугались и убежали куда-то за угол. — Не люблю недоконченных слов, — прокомментировал Нильс, сев в машину. — Вообще не люблю ничего недоконченного. Прямо хоть вылезай и дописывай то, что они не дописали. — Ты станешь легендой этого городка, — поддела Рикке. — Взрослый мужик, пишущий похабности мелом на стене — это круто! И непременно нарисуй рядом влагалище, ты же художник! — Не соблазняй, — Нильс тронул машину с места. — А то я им весь квартал изрисую. Послушай, Рикке, у меня к тебе профессиональный вопрос. Можно? — Можно, — разрешила Рикке, моментально напрягшись. — Есть такой старый фильм: «Никогда не разговаривай с незнакомцами».[123] «Основной инстинкт»[124] помнят все, а эту картину — только единицы. — В «Незнакомцах» нет ни одной звезды, разве что кроме Бандераса, но он тогда был не на пике славы, видимо поэтому их и не помнят. Но я ее помню. — Возможно, — согласился Нильс. — Несправедливо, конечно. Но оставим в стороне звезд… Сюжет напомнить? — Не надо, я пока что не жалуюсь на память. — И что — так может быть на самом деле? Чтобы человек убил свою мать и не помнил об этом? Чтобы он преследовал себя сам и не понимал этого? Нет ли здесь художественного преувеличения? А может быть весь сюжет — выдумка сценариста, не слишком хорошо разбиравшегося в психологии? — В кинобизнесе в психологии разбираются только продюсеры, — пошутила Рикке. — А если говорить серьезно, то такое вполне возможно. Могу ли я узнать, почему ты вдруг вспомнил про старые фильмы? — Так, — Нильс пожал плечами. — Пересматривал недавно, вот и решил спросить. В мысленном блокноте Рикке появился очередной знак вопроса. Почему решил спросить? Интересует тема или же от кого-то узнал, что Рикке работает в полиции и так вот издалека заводит разговор? А от кого мог узнать? Ведь кроме Хенрика в этих кругах никто не в курсе насчет места работы Рикке, а Хенрик не из болтливых, к тому же он понимает, почему Рикке вынуждена скрывать свою причастность к полицейскому управлению. Милый Хенрик. Хенрик и Рикке, Хенрик и Рикке, Хенрикке, Хенрикке, Хенрикке… С фильмов Нильс вернулся к главной теме. — Мне больше наслаждения приносит не столько покорность партнерши, сколько ее готовность выполнить любое мое желание. Эту готовность я должен видеть в глазах, чувствовать спинным мозгом, улавливать интуитивно. Не надо слов, достаточно взгляда. Глаза скажут все тому, кто понимает их безмолвный язык… «Бинго!», чуть не вырвалось у Рикке. Вот что тебе надо — настоящая покорность, которую выражают взглядом. Связать, запугать, истязать, сломать волю, чтобы привести к полной покорности? Как это похоже на Татуировщика. Если подходить к делу серьезно, то подобные слова можно расценивать как улику, жаль, только, что Нильс говорит об этом наедине, с глазу на глаз. Продолжая слушать Нильса, Рикке достала из сумки телефон и позвонила Оле. — Привет Лисси! Я сегодня задержусь в гостях у Нильса! Ну ты помнишь, я о нем рассказывала! — Не забывайте о презервативах! — тоненьким голоском пропищал Оле. — Я буду скучать без тебя! — Ложись спать, не дожидаясь меня, только не закрывай дверь на засов, как в прошлый раз… Пока. — Лисси поругалась со своим бойфрендом и теперь временно живет у меня, — пояснила она Нильсу. — Я стараюсь окружить ее заботой. Ей так тяжело. — А она не хотела бы присоединиться к нам? — поинтересовался Нильс. — Втроем веселее. — Мы с ней не настолько близки, — фыркнула Рикке, — потом она толстая и сильно потеет. Настоящая Лисси была тонкой, как церковная свеча и кажется, никогда не потела. — Скажи просто, что ты не хочешь делить меня ни с кем, — самодовольно ухмыльнулся Нильс. «Немного терпения, — напомнила себе Рикке, которой Нильс сейчас напомнил Йоргенсена. — Немного терпения, Рикке, тем более, что в постели он чертовски хорош». Теорию вывести нетрудно, было бы желание. Рикке, не получая никакого вознаграждения и не рассчитывая на него, ищет серийного убийцу. Если проведение послало ей нечто вроде компенсации в виде секса с основным подозреваемым, то что тут такого? Тем более что секс помогает сближению, а близость дает возможность заглянуть внутрь человека. Надо только соблюдать осторожность (а разве она не соблюдает) и понимать, что это всего лишь преходящее развлечение, которому очень скоро придет конец. Уважающая себя женщина не может изменять человеку, с которым ее связывают настоящие искренние чувства. Любовь отрицает измену, а измена отрицает любовь. После секса с Хенриком Рикке любила себя, после секса с Нильсом ей было неловко. Очень приятно, но неловко, стыдно перед Хенриком. А сегодня, кажется, будет стыдно еще больше. Но иногда так и подмывает наесться сладкого, острого, пряного… Рикке не просто так связалась с Нильсом, у нее есть цель. А Хенрику она потом все расскажет. Сама. Все, как было и почему оно было. Хенрик все поймет правильно, в этом сомневаться не стоит. Хенрик, милый Хенрик… Сердце Рикке принадлежит ему безраздельно. Если Нильс завтра исчезнет из жизни Рикке, то она переживет это спокойно. Про то, что провидение может отнять у нее Хенрика даже думать не хочется. Рикке боялась. Несмотря на то, что подбадривала себя и приняла кое-какие меры предосторожности в виде звонка «подруге». Когда Нильс на правах господина, приказал Рикке раздеться, она дрожала не только от вожделения. Страх обострял чувственность и чувства, поэтому Рикке кричала громче обычного и испытывала более острое наслаждение. Она ждала чего-то особенного и внутренне готовилась к сопротивлению, но Нильс удовольствовался отдачей приказов, которые полностью совпадали с намерениями Рикке. Грубый тон его голоса полностью гармонировал с грубыми ласками. Все было очень гармонично, оба остались довольны. Они закончили примерно в половине третьего ночи, но Нильс не оставил Рикке у себя до утра, сказав, что намерен выспаться как следует и не хочет, чтобы ему мешали. Тоже, в общем-то, гармонично — рабыня ублажила господина и должна убираться с глаз долой, поскольку в ее услугах больше не нуждаются. А вот то, что Нильс не стал вызывать Рикке такси, а вывел машину из гаража и отвез ее домой, могло показаться немного странным, но к этому моменту секс уже закончился, а в остальное время Нильс был очень галантным мужчиной. И разница эта была настолько велика, что могло создаться впечатление, что в теле Нильса живут два разных человека. И еще он ни с того, ни с сего завел разговор о фильме, герои которого страдали феноменом множественной личности.[125] С чего бы это? Кто ты, Нильс Лёвквист-Мортен? Или тебе больше подходит фамилия Джекил-Хайд?[126] Эй, доктор Джекил, вы справляетесь с мистером Хайдом или он подчинил вас? Он так любит подчинять… 14 — Когда меня спрашивают, почему я не спешу жениться, я отвечаю вопросом на вопрос — а зачем мне лишняя заноза в заднице? — Как поэтично! — Рикке закатила глаза в притворном восхищении. — Оле — ты классический пример того, как люди своими руками портят себе жизнь. Почему вдруг «заноза в заднице», а не «близкий любящий человек»? — Потому что сначала ты думаешь, что обрел близкого любящего человека, а потом вдруг понимаешь, что это всего лишь заноза в заднице, которая засела так глубоко, что не вытащить! — Откуда ты знаешь? — недоверчиво прищурилась Рикке. — Ты же никогда не был женат? — У меня куча женатых приятелей и по работе я почти каждый день любуюсь на то, что называется «семейной жизнью». Нет, я лучше останусь холостяком… И, если мне не изменяет память, мы говорили о твоем Лёвквист-Мортене. Единственное, что мне не удалось, так это порыться в его компьютере. Подобрать пароль с наскоку не получилось, а хакер из меня никудышный. Я попробовал дату рождения в различных комбинациях, имя, фамилию, слова «Дания» и «Копенгаген»… Все без толку. — А дом точно чист, Оле? — Чист, как темечко Ханевольда. Жаль, конечно, что не удалось сунуть нос в машину… — Но я все равно продолжаю его подозревать! — перебила Рикке, ибо Оле уже третий раз высказывал сожаление о том, что Нильс умотал из дому на машине. — Как психолог. — Ну, вам только дай волю! — ухмыльнулся Оле. — Не надо так говорить! — огрызнулась Рикке. — Но он чист! От него ничем не пахнет. — Non bene olet, qui bene semper olet.[127] Перевод нужен? — Не нужен, — отмахнулся Оле и ушел к себе. Провидение явно издевалось над Рикке и ее неуклюжей игрой в детектива. Оле не нашел никаких улик дома у Нильса, зато Нильс наговорил много интересного. Справа — минус, слева — плюс, а что в итоге? А в итоге ничего. Минус и плюс, вода и огонь, жизнь и смерть, Эрос и Танатос. Кругом одни противоположности и противоречия. Но Эрос и Танатос — самая главная противоположность, та, что определяет все остальное. Сексуальные влечения и деструкция. Два первичных, изначальных, предопределенных, если можно так выразиться, инстинкта, свойственных любому человеку. Смерть — это тоже ведь своего рода инстинкт… Блокнот покрывался узором из отдельных, несвязанных друг с другом рисунков. Когда Рикке думала, она рисовала машинально, без всякой цели, без связи. Правило было одно — переходить к следующему листу только тогда, когда на этом уже не останется места. Такой подход был отражением главного принципа мыслительного процесса — переходить к следующей идее или мысли только после того, как нынешняя будет всесторонне обдумана. Но сейчас думалось плохо, а вот рисовалось активно. Рикке с удивлением обнаружила, что изображает знаки Татуировщика, перемежая их своими обычными рожицами. Надо же. Если кто-то увидит, то может заподозрить, что Рикке и есть Татуировщик. Почему бы не заподозрить, ведь сама она именно так и ищет — по рисункам. Ищет по рисункам, а находит… Да ничего толком она не находит! Это так, развлечение, игра в приключение, чтобы на старости лет было что рассказать внукам. «А знаете ли вы, сорванцы, что когда-то ваша бабушка ловила настоящего убийцу?» «О, как круто! Рикке, ты супер! Расскажи!» И придется придумывать к бодрому началу счастливый конец, чтобы все было по правилам. А кое-кто будет ухмыляться в седые усы (седые усы невероятно идут пожилым джентльменам!) и намекать на то, что единственным, кого удалось поймать бабушке, да и то случайно, был он. А ведь знаки — это все-таки творчество. А творческая личность, кем бы она ни была, всегда тянется к себе подобным. Среди нетворческих личностей ей скучно. Следовательно, Рикке права и двигается в правильном направлении. Но не ошиблась ли она в самом начале, когда сделала вывод о том, что Татуировщик должен быть лузером? А что, если он не лузер, а, напротив, признанный, известный художник, у которого в голове хаос? Он может дополнять свое официальное творчество татуировками на теле жертв или выражать нечто запретное, то, чего открыто не может выразить… Причин для анонимного самовыражения много и было бы неправильно сводить все предпосылки к комплексам хронического лузера. Это неправильно и непрофессионально и хорошо, что Рикке поняла свою ошибку не слишком поздно. Не слишком поздно? Со дня последнего убийства прошло почти два месяца. Завтра, послезавтра, или через неделю (Татуировщик не слишком педантично относится к промежуткам между убийствами) можно ждать нового «сюрприза». Но лучше уж осознать свою ошибку сейчас, чем не осознать ее никогда! Лузеры остаются в поле зрения. Рикке будет регулярно наведываться в «Сёддрём галлери» и бары в Вестербро, вдруг там «всплывет» новый кандидат в Татуировщики, но кроме этого она ознакомится с творчеством известных художников. При содействии Хенрика это будет несложно сделать. Возможно, он даже подскажет, с кого ей стоит начать. Рикке вырвала из блокнота лист с копиями рисунков Татуировщика, порвала его и выбросила обрывки в мусорную корзину. Хотелось позвонить Хенрику и обсудить с ним новое направление поисков, но Рикке переборола себя — лучше сделать это вечером. Только она отложила телефон, как он завибрировал и на ожившем экране появилась фотография Хенрика. — Я срочно уезжаю в Гетеборг на ужин, который нельзя пропустить. Заночую там и вернусь завтра ближе к вечеру. Надеюсь, что ты не станешь скучать без меня, Рикке. — Если мне будет скучно, я тебе позвоню, — пообещала Рикке. Это так грустно, когда Хенрика нет в Копенгагене. Даже если не планировали встречаться сегодня, то все равно грустно. Даже если Хенрик уезжает в Гетеборг, до которого рукой подать — три часа езды на автомобиле, то все равно грустно. Но, если он не зовет Рикке с собой, значит так надо. — Звони, но не уверен, что буду на связи. Как жаль, что деловые люди во время переговоров выключают телефоны! Все понятно — звонки отвлекают, но все равно жаль! Захочется перекинуться словечком, а Хенрик недоступен. — Я решила не ограничивать свои поиски неудачниками. Теперь меня интересуют и состоявшиеся художники. С кого из них и с какой галереи ты бы посоветовал мне начать? — С кого?.. — призадумался Хенрик. — Да вроде бы никто из известных мне художников современности не напоминает по манере пиктограммы твоего монстра. Впрочем, я не оценивал их творчество с этой точки зрения, поэтому точно утверждать не возьмусь. А начинать тебе лучше всего с тех фотографий, которые есть в моем амбаре. У меня скопилось очень много материала по современным художникам. Насколько я понимаю, тебя интересуют только жители Копенгагена и его окрестностей. Надо будет сделать тебе подборку, чтобы было чем скрасить длинные зимние вечера. — Здорово! — обрадовалась Рикке. — Сделай и я тебе буду очень признательна, хотя дальше и так некуда! А я при следующей встрече оставлю тебе флешку.