* * * Глава первая Ветви векового дуба, мимо которого шла широкая тропа от селения Вабежа к капищу — ритуальному месту рода Кобяк, гнулись от порывов сильного ветра, клонились к земле от дождя. Сверкали молнии, гремел гром. Листву срывало и уносило от леса в поле. Молния ударила в невысокую сосенку, что росла недалеко от дуба, и та вспыхнула свечой яркой, сгорев в мгновение. Прогремел оглушительный гром и — еще удар. На сей раз молния угодила в очищенное от ветвей бревно срубленного дерева. Но бревно не разгорелось — дождь затушил. Небесный огонь приближался к старому дубу, который почитался как символ вечной жизни. Казалось, Сварог, верховный бог славян, вместе с Перуном, богом грома, молнии и ветра, прогневались на дерево и вознамерились изничтожить его. — Ой, Вавула, боязно мне, — проговорила девушка шестнадцати лет, которую под кустом акации сжимал в объятиях молодец двадцати одного года. — Ничто, Ведана, побесится Перун да успокоится, охолонится. — Ох и заругает отец, я же говорила, что к Дарине Перстан пойду, а она рядом живет. Наведается отец туда, а меня нету. — Куда он пойдет в такую непогоду? — Может пойти. И чего отвечать? — Скажи, до грозы на реку наведалась. Искупалась. А потом и ветер поднялся, и гром загремел, и молнии ударили. Под обрывом на берегу и схоронилась. — Не поверит. — Но и не прознает, что мы вместе были. — Это да… Куст, спасавший поначалу, теперь перестал быть защитой. Набух от воды, проливал ее на укрывшихся под ним. Холщовая рубаха, подпоясанная ремнем, у Вавулы и такая же, только длиннее, ниже колен, украшенная вышивкой по верху горловины, у девушки промокли насквозь. Так же и штаны у парня, и онучи у обоих. Вавула крепче прижал к себе Ведану, так теплее. Сверкнула третья молния, и эта попала в дуб. Оглушительный гром заставил Вавулу и Ведану пригнуться. Раздался треск, вековое дерево расщепило, как плаху, пополам, от середины пошел вверх огонь, охватил крону, и занялся дуб ярким факелом. И надо же, после этого гроза прекратилась. Тучи скрылись за лесом, ветер стих. Боги сделали свое дело, Перуна, видать, уговорил сын Сварога Дажьбог — Солнца Царь. Потому как появилось светило, и все вокруг заискрилось в его ярких лучах. Только дуб горел. — К беде то, — воскликнула Ведана. — Может, и так, а может, и нет, — ответил Вавула, — ты беги оврагом к реке, оттуда к дому своему. А я в свое село проберусь. Мой-то отец тоже, наверное, ищет сына непутевого. — Почему непутевого? Ты — хороший. — О том завтра проведаешь. Помни, буду на той стороне реки, где отмель да коса песчаная. Как начнутся огненные игрища, так и буду. Девушка кивнула и, огибая лесом горящий расщепленный дуб, бросилась в овраг, подобрав подол рубахи. Вавула снял онучи, побежал полем к своему поселению Рубино. На берегу Оки в этом месте, где были поле и лес поблизости, стояли три села, восточнее более крупное Вабежа, старейшиной которого с момента, как встали здесь люди, пришедшие с земель северных, народ избирал Веденея Кобяка, отца Веданы. Вблизи от него чрез овраг да небольшие поля, менее версты, село Рубино, там старейшиной был отец Вавулы, Заруба Дедил. Дальше по течению, там, где лес вплотную подходил к обрывистому берегу реки, стояло третье село, Заледово, где люди избирали старейшиной Тихомира Сергуна. Названия селений привезли с прежних земель, пошто менять то, что утвердилось. Села представляли собой огороженные где тыном, где плетнем поселения с воротами в ограде — в поле и к реке. На реке плоты, лодки-однодревки — хозяйство рыбаков, а рыбачили почитай все мужики. Внутри городьбы — жилища рода. Здесь и только начавшиеся появляться рубленые дома с остроконечными крышами и пристройками-клетями, огороженные плетнем, внутри которого — загоны, хлева и полуземлянки с врытыми в землю погребами и даже землянки, что ставили как времянки на земле, где потом возводились дома. После дождя народ потянулся на улицу. Смотрел в небо, щурясь от солнца. Дом, где жила семья старейшины, находился недалеко от ворот, ведущих к реке. Оттуда и решил зайти Вавула. Пред тем присел на земляной бугор, обмотал ноги холстом с подошвами, обвязал бечевой. И в онучах двинулся к воротам. Хотел пройти короткой дорогой, да угодил в канаву. Попал в крапиву — обожгла огнем. Там его заметил младший брат Горян, которому недавно исполнилось десять лет: — Вавула? Ты чего тут? Тебя отец ищет, мама беспокоится. — Что, брат, зол на меня отец? — Обещался кнутом угостить, как появишься. — Вот и иди домой. — А что делать? Все одно идти. — Это да, ты же расскажешь, что видел меня. — Знамо дело, мама молвит, обманывать нехорошо. — Угу, верно молвит. А ты чего сюда вышел? — На реку посмотреть. А интересное с другой стороны. Мужики с бабами к большим воротам пошли. Слыхал, вековой дуб опосля грозы горит. — Да ну? — Вавула сделал вид, что не знает. — То к несчастью. — Так же и люди молвят. А старец Светозар успокаивает, мол, отгонит зло, коли от деяний Перуна не пострадало капище. Вавула спросил: — А оно пострадало? — Вроде нет. Старики туда пошли, один вернулся, поведал, что там тока мокро от дождя. — И то добре. А ты не шляйся тут, да к воде не подходи, лучше у дома будь или с ребятней играй. — Играться завтра на день Купалы будем. — Ну, гляди. Отец, молвишь, дома? — Дома. И мама, и Ерема, и Росана. Последние были средним братом и младшей сестрой Вавулы. Он встал, поправил полы на рубахе. Как был мокрым, двинулся к городьбе дома. Там у входа уже стоял отец. С ним соседский мужик, он что-то рассказывал, размахивая руками. Завидев Вавулу, старейшина рода вывел мужика за городьбу, подошел к сыну: — И где ты был? — В лесу, — не моргнув глазом, соврал сын, впрочем, он не врал, был же у леса, можно сказать, в лесу, а то, что не один, отца не касалось. — В лесу? — удивился Заруба Дедил. — и чего ж ты там делал? — У меня на охоте у прежнего лука верхний рог обломило, видать, сильно тетиву натянул, вот и искал заготовку для нового. Отец с недоверием посмотрел на сына: — Нашел? — Не-а. На опушке можжевельника нет, а вглубь зайти не успел, началась гроза, мыслил, прибьет еще молния. Разгневался бог Перун не на шутку. — И где, в каком месте ты был? — Да недалече от векового дуба, в который молния попала, под кустом. Вот видишь, промок весь. — У дуба? Ты видел, как он загорелся? — Видел, — кивнул Вавула, — тока до того молния сожгла сосенку, подожгла бревно, что мужики там оставили. Бревно дождь погасил, сосенка же сгорела. А потом молния уже в дуб ударила. Но загорелся он не сразу, поначалу расщепило его, и тока потом огонь по древу от средины, где расщеп, к кроне пошел. И что дивно, отец, как загорелся дуб, так гроза тут же и прекратилась. Чрез время малое уже солнце светило. Ну я обходами домой. — Пошто обходами? — Дабы высохнуть немного под солнцем-то. Старейшина хмыкнул: — Хм, вроде не врешь. Вавула воскликнул: — А чего мне врать-то? Не дитя уже, не отрок, считай мужик, осталось домой жену привести, да свой дом поднять. Уже двадцать один год. — Слыхал я, Вавула, ты на дочь старейшины рода Кобяка в Вабеже, Ведану, глаз положил? — А чего? Девка хорошая, статная, красивая, здоровая. И из семьи равной. — Откель у тебя мысли такие — равной? Али не ведаешь, что старейшину на вече избирают? — И все одно, главенствует в роду старейшина. Вот и Ведана — дочь старейшины. — А как же Голуба, дочь гончара Лихаря Рубана? Мы ж с ними о твоей свадьбе договорились. И он согласился, и Голуба.