Эпилог Я стояла возле витражного окна и смотрела вдаль… Сегодня должен был вернуться Дима после очередной сложной операции по восстановлению зрения. Это уже была третья клиника за три года. Теперь в Израиле. Он так же, как и в прошлые разы уехал на несколько месяцев. Врачи провели ему операцию и оставили под присмотром для последующей реабилитации, и я не знала еще, помогла она ему или нет. Ведь после первых двух неудачных попыток, мы договорились, что я больше не буду спрашивать о результатах лечения, пока он не вернется из поездки. Каждый раз врачи говорили, что нужно выждать какое-то время, так как сразу восстановить зрение не получится, но улучшить качество жизни возможно, и с каждым разом Дима, действительно, видел лучше, но размытость, мутность и нечеткость никуда не уходили. После каждой такой поездки он ждал чуда, но, к сожалению, его не случалось… Улучшения были незначительными… Все чаще он впадал в уныние и все чаще в нашем доме звучали фразы о бесполезности попыток. Дима не хотел больше тянуть деньги из родителей, он терял надежду, расстраивался, и все тяжелее было его уговорить попробовать еще раз. Но я все же находила нужные слова. Искала в интернете похожие случаи с последующим излечением, настраивала на позитив и периодически подсовывала информацию о современных клиниках, врачи которых готовы браться за самые тяжелые случаи. В конце концов, мне удалось его уговорить на еще одну операцию в Израиле. Ведь в душе он надеялся на излечение, хотел помогать в быту и больше всего на свете желал быть нужным, а не «обузой», как он говорил о себе в последнее время, хотя никто его таковым не считал. Ведь он даже в перерывах между операциями, реабилитациями и лечениями умудрялся работать в фирме отца менеджером по продажам… Но всю жизнь отвечать на телефонные звонки и предлагать услуги, не хотел, ведь понимал, что мог бы сделать больше, если бы мог видеть, как все нормальные люди… Обидно только за учебу… Ее он забросил, ведь читать и писать ему не рекомендовали, пока хоть немного не восстановится зрение, и в итоге он совершенно потерял интерес к институту… Но я надеялась, что когда-нибудь случится чудо, его вылечат, он доучится и найдет свою работу мечты… Я вновь вздохнула и прижала руки к груди. Несколько часов назад Дима позвонил и сказал, что они приземлились в Москве. Они — это он и помощник, нанятый его родителями. Он нам понадобился, когда я родила и больше не могла помогать Диме в больницах. Конечно, можно было заплатить медсестрам, но кто-то должен был его сопровождать в поездках, а родители Димы постоянно мотались по командировкам. Этот шаг дался нам нелегко, ведь муж тяжело воспринимал факт того, что может на всю жизнь остаться инвалидом. Он плохо шел на контакт с незнакомыми людьми, и вероятность того, что мы не сможем найти подходящего человека, была высока. Но мы зря переживали. Виктор, добрейшей души человек, сразу же нашел подход к мужу, и, в итоге, благодаря его терпению и старанию они стали настоящими друзьями. Таких отзывчивых людей я никогда не встречала. Изначально Виктор работал медбратом на скорой, а в выходные помогал старикам и одиноким людям с различными заболеваниями. Ходил для них в магазины, убирался дома, делал уколы, разговаривал, а иногда читал книги… Но внезапно близкий ему человек заболел, и Виктору срочно понадобились деньги на лечение, а мы как раз искали помощника Диме, и все сложилось, как нельзя лучше. Нам его порекомендовали знакомые, как честного и порядочного человека, и мы ни разу потом не пожалели о своем выборе… Я перевела взгляд на фонарь, находившейся недалеко от дома за воротами на проселочной дороге. В тусклом свете снежинки, падающие с неба, блестели и переливались… Я улыбнулась. Оставалось несколько часов до Нового года. Этот праздник я любила с детства, ведь бабушка даже на свою маленькую пенсию умудрялась как-то покупать нам с Алей подарки. И пусть они не были дорогими и шикарными, но для нас с сестренкой являлись лучшими на свете, ведь мы их получали от самого родного и близкого для нас в мире человека… Обычно она дарила нам шоколадные конфеты или пару небольших резиновых игрушек в виде животных, которые мы потом для красоты ставили между рамами, когда заклеивали окна на зиму. Я перенеслась воспоминаниями в детство… Мы с Алей наряжаем елку, купленную на рынке… Самую дешевую, кривенькую и облезлую, но при этом самую дорогую для нас… Каждый год 31 декабря мы приходили на Новогоднюю ярмарку ближе к вечеру, когда уже у продавцов оставались неказистые деревца, и брали то, что предлагали почти даром, ведь на другие не хватало денег… Постоянные торговцы уже знали об этом, и поэтому специально снижали цену, видимо, жалели продрогших девчонок, ожидающих два часа на морозе закрытия ярмарки, и, выбрав из остатков самое лучшее, мы счастливые и довольные тащили небольшое деревце с сестрой домой. Румяные от мороза, как только оказывались в квартире, на ходу раздеваясь, заносили елку в зал, помещали ее в подставку и располагали возле окна и стоявшего на тумбочке старенького телевизора фирмы Funai. Доставали игрушки советских времен и наряжали елку. Мы делали это медленно, не торопясь, растягивая момент абсолютного счастья. Ведь новогодние игрушки нам были дороги, как память о маме, и мы боялись ненароком их разбить, поэтому вешали украшения очень аккуратно. Аля не помнила ее, ведь она бросила нас, когда сестренке еще и трех лет не было, а вот я хранила в душе воспоминания, как мы наряжали елку с ней и отцом, когда у нас еще в семье все было хорошо… Когда дома пахло хвоей, салатами и мандаринами… Звучал наш звонкий смех, а по телевизору шли «Старые песни о главном»… Я вздохнула и обернулась… У нас в гостиной уже давно стояла огромная пушистая ель, наряженная самыми модными красивыми игрушками, но на ней висели также и те старые, дорогие моему сердцу украшения… Я подошла к елке, взяла в руку синий домик и улыбнулась, ведь он был самым любимым воспоминанием из прошлого. В паре к нему шел такой же красный, но он разбился… Затем провела рукой по старым фонарикам квадратной формы, с цветными вставками внутри, и вздохнула. Как же я их любила! Ни одни новые неоновые и суперсовременные гирлянды не заменят мне вот эти неказистые на первый взгляд, но такие милые сердцу фонари. — Мама, мама, Рыфик опять фипит на меня… Детский голосок отвлек от раздумий. Сидя на полу возле дивана на пушистом белом круглом ковре, Платон тянул руки с персидскому рыжему коту и строил рожицы, в ответ на это Рыжик лапой пытался защищаться. — Платоша, не надо к нему приставать, видишь он не в духе… Кот нам достался с характером, родословной и огромным количеством шерсти, которая во время линьки клоками валялась по всему дому. Каждое утро он вальяжной походкой обходил свои владения, словно проверяя, ничего ли в его отсутствие не произошло, и, убедившись в том, что все на своих местах, заходил на кухню, запрыгивал на барный стул и молча ждал, когда его накормят. Он очень не любил чрезмерного проявления внимания и любви в свою сторону, но Платон пока не понимал этого. Я подошла к сыну, взяла его на руки и вернулась к окну. Вес, конечно, уже у Платоши ощущался, ведь сыну было почти три года, ведь он родился немного раньше срока, но пока еще гинеколог не запрещал мне его носить на руках, хотя и не рекомендовал этого делать, ведь я уже была на четвертом месяце второй беременности… И в этот раз мы ждали девочку… — Смотри, — показала ему в сторону фонаря, — красиво? — Класиво! — сказал с придыханием Платон и прижался ко мне. Так мы и застыли на мгновение, наблюдая за снежинками, пока звонкий голосок не заставил вздрогнуть: