Меня трясло, но я не собиралась снова показывать ему свою слабость. Лихорадочно придумывала, как бы обойти препятствие и сбежать, пока слезы снова не заполнили глаза. – Я… – Его веки налились краснотой. – Я сам не понимаю, почему… я… – Он зажмурился. Его руки все еще тянулись ко мне в умоляющем жесте. – Не надо, Ярик! Просто пусти меня. Я все уже видела. Твои друзья хорошо посмеялись надо мной. Надеюсь, тебе тоже было весело. – Даша! – воскликнул он. – Одного только не понимаю, зачем ты пошел за мной? – Даш, позволь мне все исправить! – Зачем? – Ты… ты важна для меня. Как же тяжело ему дались эти слова. Я пошатнулась, не чувствуя ног. Шумел теплый ветер, во дворе скрипели старые качели, деревья мягко шелестели листвой. – Если я тебе важна, ты мог бы меня защитить. – Теряя силы, я прислонилась к холодной стене. – Неужели тебе так важно было их мнение? – Прости меня, Даш. Прости! Прости! – Или ты опьянел от славы? Слишком много девушек появилось вокруг? Ярик дрожал, кусая губы. – Я не знаю, что это. Я… Даш, я растерялся. Клянусь, я все исправлю. Я смогу. Поверь! – Прекрасные темные глаза на прекрасном лице смотрели на меня, заставляя исчезнуть к черту весь остальной мир. – Пожалуйста! Знаю, мне нет прощения, но… – Трусость не лечится. – Да-а-аша! – он позвал меня с такой непередаваемой нежностью, что защемило в груди. Он был так близко. Рядом – почти вплотную ко мне. Его частое дыхание обжигало мою кожу. Мои коленки тряслись, кровь шумела в ушах. – Ты сделал выбор, – прошептала я. – Нет! – Сделал. – Нет! – Ярик отчаянно тряс головой. – Я так в тебе ошиблась… Дурочка! Так сильно ошиблась. Ты стыдился меня. А теперь мне стыдно за тебя. Мне казалось, что я слышу, как отчаянно бьется его сердце. – Дашка, – его запах окутал меня жарким одеялом, от его тепла закружилась голова, – Дашка, я идиот, – пробормотал, нежно касаясь пальцами моего виска и щеки, – сразу не понял. Я ж без тебя не смогу, Даш… Он разомкнул губы, чтобы глотнуть воздуха, я посмотрела ему в глаза. – Иди своей дорогой, Ярослав. Нам больше не по пути. – Толкнула его изо всех сил, дернула на себя тяжелую дверь и помчалась вверх по лестнице. – Уходи! Конечно, он бросился за мной. Я слышала его тяжелые шаги в полутьме подъезда. Бежала, почти не разбирая пути, запинаясь, падая и поднимаясь вновь. – Дашка! Даш, пожалуйста! Даш! Ты же знаешь, что ты мне всегда нравилась! – Я нравилась тебе так сильно, что ты не был способен признаться в этом своим ничтожным друзьям! – Я прямо сейчас всем скажу. Остановись! – Ты даже отцу не можешь признаться, чего на самом деле хочешь! Мы пробегали пролет за пролетом. Я хваталась дрожащими пальцами за перила и подтягивалась, чтобы подниматься еще быстрее. Воздух обжигал сухое горло, пульс стучал в ушах барабанной дробью. – Дашка, я ведь тебя люблю! Это абсолютно ничего не меняло! – Никогда не поверю… – Непослушные пальцы выронили ключи. Я присела, нащупала их, судорожно вставила в замочную скважину и повернула. – Люблю… – Ярик схватил меня за локоть, лихорадочно потянул на себя. – Так не любят! – Я толкнула дверь. – Подожди! – не сдавался он. Я обернулась. В его глазах застыли слезы. Кажется, он готов был встать на колени. Но этим, увы, ничего не исправишь. Поздно! – От-пус-ти! – Я вбежала в квартиру. – Даша! – Знаешь, кем я тебя считаю? – прокричала я. – Жалким неудачником! Трусом! Иди, смейся со своими друзьями надо мной и дальше. – Ударила ладонями по двери. – Ненавижу тебя! Уходи! Не хочу тебя больше видеть! – Я сползла на пол и дала волю слезам. – Что такое? Что случилось? – спросила сонным голосом бабуля, включая свет в прихожей. Ярик колотил в дверь, а я сидела на полу и продолжала плакать. – Открой! – слышалось снаружи. – Да что стряслось? – еще раз спросила бабушка. Она присела рядом со мной. Я принялась мотать головой, чтобы она не смела открывать ему дверь. – Девочка моя… – Бабуля стирала шершавыми ладонями слезы с моих щек, но те упрямо продолжали катиться. – Уходи, уходи, – жалобно и тихо повторяла я, не в силах произнести ничего другого. – Все, милая, все. Уже все. Он ушел. – Прости! – Я высвободилась из бабулиных объятий и поплелась в свою комнату. Сорвала с себя несчастное платье, дурацкие колготки, достала из волос заколки и швырнула на стол. А потом рухнула на кровать. Кажется, за стеной опять ругались. Я спрятала голову под подушку. Стало тихо. В этот момент я поклялась себе больше никогда ни в кого не влюбляться. Ни-ког-да. 11 На следующий день я проснулась от того, что горело все тело. Видимо, мой организм отказывался принимать случившееся, поэтому у меня поднялась высокая температура. Я лежала, ощущая полную безнадежность. И мне хотелось болеть бесконечно, чтобы можно было не вставать с постели и не возвращаться в обычную жизнь. Бабушка очень переживала. Она хлопотала вокруг меня, недоумевая, чем же я заболела. Давала лекарства, посоветовавшись с врачами, варила бульон и чай, от которых я неизменно отказывалась, и протирала мокрым полотенцем мой лоб. Доктор, дважды приходивший по вызову, сетовал на респираторную инфекцию, хотя никаких ее симптомов у меня не было. Я просто лежала с высоченной температурой и отказывалась реагировать на внешний мир. Один сплошной недостаток – вот кем я себя тогда считала. А еще посмешищем. И ни о чем другом думать не могла. Единственное, на что откликалось мое сердце, – это раздающиеся время от времени телефонные звонки. Каждый раз оно замирало, когда бабуля подходила к аппарату. Каждый раз оно почему-то глупо надеялось, что это он. Но всякий раз оказывалось, что это кто-то другой. Больно. Лихорадка продолжалась около недели. Мне казалось, что я ее вызываю силой воли. Но скоро я начала оживать. Одним солнечным летним утром я вдруг проснулась от осознания одного странного факта: все это время за стеной никто не играл на фортепиано. Удивительно, я настолько привыкла к этим звукам, что теперь мне их не хватало. Что и говорить, Ярика мне тоже не хватало. Я злилась на него, обижалась и очень скучала. Безумно хотела, чтобы он пришел, я бы его простила. Ждала, что позвонит. Но он не давал о себе знать. Хотя ничего странного в его поведении не было, ведь я оттолкнула его, когда он хотел поговорить и все объяснить. Возможно, мы могли бы остаться друзьями, но из-за острой боли я не слышала его. И теперь… теперь… Черт! Теперь я люто ненавидела его… и все еще считала самым красивым на свете. А потом я начала заедать свою беду вкусностями. Сладкое всегда избавляло меня от огорчений. Я лежала в постели, читала и ела. Нет, не так: ела, ела, ела, ела, ела…