– Больше я ничего не заметил. – Он иностранец? – Не знаю. По-немецки говорил безупречно. Если только с легким акцентом. – Волосы у него какие? – Не знаю. Скорее темные, чем светлые. – Возраст? – Не молод, но и не стар. Коль вздохнул: – Вы упомянули спутников? – Да, майн герр. Тот человек пришел первым, затем к нему присоединился другой, тщедушнее, в черном или темно-сером костюме. Галстука я не заметил. За вторым подоспел третий. На вид чуть за тридцать. Судя по коричневому комбинезону, рабочий. Он появился позднее. – У крупного мужчины был с собой портфель или чемодан? – Да, коричневый портфель. – Его спутники тоже говорили по-немецки? – Да. – Вы подслушали их разговор? – Нет, герр инспектор. – Лицо описать сможете? Лицо того мужчины в шляпе? – спросил Янссен. Официант замялся: – Его лица я не видел. Равно как и лиц его спутников. – Вы подавали им еду и не увидели лиц? – удивился Коль. – Не обратил внимания. В зале же полумрак. Да и здесь у нас столько людей… Глаза смотрят, но не видят, если вы меня понимаете. Коль понимал, что это так, впрочем, понимал он и то, что с тех пор, как три года назад к власти пришел Гитлер, слепота превратилась в общенациональный недуг. Люди доносят на сограждан за преступления, которых не видели, а вот подробностей увиденных преступлений вспомнить не могут. Лишняя осведомленность грозит попаданием в «Алекс», штаб-квартиру крипо, или в штаб-квартиру гестапо на Принц-Альбрехтштрассе и просмотром бесчисленных фотопортретов уголовников. Добровольно в такие места не рвется никто: сегодня ты свидетель, а завтра арестованный. Встревоженный взгляд официанта метался по полу, на лбу выступил пот. Коль пожалел беднягу. – Раз лицо описать не можете, поделитесь с нами другими наблюдениями, и мы обойдемся без поездки в полицейское управление. Вдруг вспомните что-то полезное? Официант поднял голову: на душе у него явно полегчало. – Я помогу вам, – пообещал инспектор. – Начнем с конкретики. Что он ел и пил? – Вот об этом расскажу. Сначала тот мужчина заказал пшеничное пиво. Прежде он точно его не пробовал: пригубил и сразу отодвинул стакан. Зато до дна выпил пшоррский эль, который заказал его спутник. – Хорошо, – отозвался Коль. Никогда не знаешь, что в итоге принесут такие штрихи к портрету подозреваемого. Может, укажут на его родину, может, на что-то более определенное. В любом случае зафиксировать стоило, и Вилли Коль записал в замусоленном блокноте, лизнув кончик карандаша. – А ел он что? – Капусту с сосисками, к ним много хлеба и маргарина. Они заказали одно и то же. Здоровяк съел все, он явно проголодался. Его спутник – половину. – А третий человек? – Только кофе выпил. – А номер один, назовем его Здоровяком, как он держал вилку? – Вилку? – Он отрезал кусок сосиски, перекладывал вилку в другую руку и ел отрезанное? Или он подносил вилку ко рту, не перекладывая в другую руку? – Я… я не уверен, герр инспектор, но, думаю, вилку он перекладывал. Я говорю так, потому что он то и дело откладывал вилку, чтобы выпить пиво. – Отлично, Йоган. – Я рад оказать фюреру любую помощь. – Да-да, конечно, – устало отозвался Коль. Перекладывание вилки… В других странах это норма, в Германии – диковинка. Как и свист таксисту. Значит, выговор у него и впрямь иностранный. – Он курил? – По-моему, да. – Трубку? Сигары? Сигареты? – Вроде сигареты. Только я… – Не разглядел фабричную марку. – Не разглядел, герр инспектор. Через зал Коль прошел к столику подозреваемого, внимательно рассмотрел его и стулья, стоящие вокруг. Ничего полезного. В пепельнице оказался пепел и ни одного окурка. Коль нахмурился. Очередное доказательство того, что подозреваемый умен? Коль опустился на корточки и зажег спичку над полом у стола. – Ах, Янссен, взгляните! Такие же чешуйки коричневой кожи, как мы видели ранее. Это точно наш фигурант. В пыли характерные следы: вероятно, тут стоял его портфель. – Интересно, что в нем? – проговорил Янссен. – Нет, это нам неинтересно, – отозвался Коль, сгребая чешуйки в конверт. – Пока неинтересно. Сейчас важен сам портфель и связь, которую он устанавливает между этим человеком и Дрезденским проулком. Коль поблагодарил официанта, с тоской взглянул на блюдо с венским шницелем и вышел из ресторана. Янссен следом. – Давайте опросим местных: вдруг нашего господина кто-то видел. Вы займитесь противоположной стороной улицы, а я – цветочницами. – Коль невесело рассмеялся: берлинские цветочницы вежливостью не славились. Его помощник достал носовой платок, вытер лоб и тихонько вздохнул. – Янссен, вы устали? – Нет, герр инспектор, ничуть. – Молодой человек замялся, потом продолжил: – Просто порой мы стараемся без надежды на успех. Столько труда ради убитого толстяка! Коль вытащил свою желтую трубку из кармана и нахмурился: его угораздило сунуть пистолет в один карман с трубкой, вот чаша и поцарапалась. Он наполнил трубку табаком и сказал: – Вы правы, Янссен: погибший был толстяком средних лет. Но ведь мы умные детективы и знаем о нем кое-что еще. – Что именно, герр инспектор? – Что он был чьим-то сыном. – Ну… да, конечно. – А может, и чьим-то братом. Может, чьим-то мужем и любовником. Если посчастливилось, то отцом сыновей и дочерей. Надеюсь, есть и бывшие возлюбленные, которые порой о нем вспоминают. В будущем у него могли появиться новые возлюбленные. Он мог подарить миру еще троих-четверых детей. – Инспектор чиркнул спичкой о коробок и раскурил трубку. – Если рассматривать случившееся с этой позиции, то мы расследуем не таинственное убийство толстяка. Нам досталась трагедия, паутиной охватывающая много жизней, географических точек, много лет. Печально, не правда ли? Теперь понимаете, почему наша работа важна? – Да, герр инспектор. Коль почувствовал, что молодой напарник действительно понял. – Янссен, вам нужна шляпа! Касательно следующего задания я передумал. Вы займетесь тенистой стороной улицы. Да, вам придется опрашивать цветочниц! Они научат вас словечкам, которые и возле казарм штурмовиков не услышишь. Зато вернетесь к жене в нормальном состоянии, а не цвета молодой свеклы.