Вариации любви Эволюционная история подсказывает, что парный союз – это типично человеческая особенность и что она развилась параллельно с повышением потребностей человеческих детей. Но даже если парный союз сам по себе хорошая идея, эволюции пришлось обеспечить для него механизм. В мозге и сознании мужчин и женщин должно было появиться нечто, что позволило концепции парного союза реализоваться. Многие исследователи выдвинули предположение, что некоторые из тех психологических и даже физиологических процессов, которые обеспечивают любовь между родителями и детьми, поддерживают и парные союзы. Плотская любовь и любовь к детям тесно переплетены еще и таким способом. Антрополог и биолог Хелен Фишер различает три биологических процесса, на которые опирается плотская любовь: сексуальное влечение, сильное романтическое притяжение и длительная привязанность[62]. Интуитивно мы ощущаем верность этого различения. Непосредственное сексуальное влечение – драйвер деятельности всех биологических видов. Но романтическая любовь и долгосрочная привязанность – это эмоции парного союза. Ясно, что, если сексуальное влечение вдруг оказалось направлено на детей, значит, что-то пошло катастрофически неправильно. Однако между двумя другими видами любви и любовью, которую мы питаем к детям, похоже, и правда есть некоторое сходство. Почти галлюцинаторное, измененное состояние сознания, сопровождающее романтическую влюбленность, очень похоже на то, что мы ощущаем, влюбившись в ребенка (когда Оджи рядом, я больше никого вообще не замечаю). Кроме того, в нашей любви к младенцам и маленьким детям есть очень много и от физиологии романтической влюбленности – ощущение красоты и прелести возлюбленного. Подобно чудовищам из книги Мориса Сендака, большинству из нас при виде своего любимого ребенка приходилось воскликнуть (хотя бы мысленно): “Как же я тебя люблю – так бы и съела!” Научные исследования подтверждают гипотезу о том, что мы любим младенцев отчасти из-за того, как они выглядят, – ведь они такие невозможно миленькие[63]. Характерные для младенца черты лица: большая голова, огромные глаза, крошечный подбородок и носик – вызывают у нас всплеск любви и желания защитить это существо, даже если эти черты на деле принадлежат не младенцу. Эта умиленная реакция, похоже, очень глубоко укоренена в наших эмоциях. Даже трогательное внеземное существо из “Инопланетянина” Стивена Спилберга, лишь отдаленно напоминающее человеческого младенца, вызывает у нас умиление – что уж говорить о каком-нибудь прелестном глазастом тюлененке. Но, как мы все, увы, знаем, романтическая любовь – вещь мимолетная. Подлинная эмоция парного союза гораздо меньше воспета в искусстве, но гораздо надежнее скрепляет партнерство – это скорее эмоция брака, чем ухаживания. А с биологической точки зрения именно этот вид супружеской любви больше всего похож на любовь к детям и играет самую большую роль в нашей заботе о них. По крайней мере у некоторых животных, например у мышей-полевок, можно до некоторой степени подробно проследить биологические предпосылки парного союза[64]. Эти исследования в самом деле демонстрируют, что химические основы как у связи между партнерами, так и у связи родителей с детьми очень похожи. Желтобрюхие полевки – мелкие млекопитающие, живущие парными союзами, в то время как их близкие родственники, луговые полевки, практикуют промискуитет. Моногамные самцы желтобрюхих полевок вырабатывают исключительно высокий уровень нейротрансмиттеров окситоцина и вазопрессина – в отличие от самцов луговых полевок. Ученые умеют менять гены полевок. Некоторые гены желтобрюхой полевки отвечают за выработку окситоцина. У луговых полевок есть такие же гены, но у них эти гены, как правило, не работают. Но когда ученые активируют эти гены, то практикующие промискуитет луговые полевки меняют поведение и переходят к парным союзам, как их желтобрюхие родственники[65]. Окситоцин иногда называют “гормоном дружбы и заботы” – в отличие от химических веществ, обеспечивающих реакцию “бей или беги”, например адреналина[66]. У людей, как и у полевок, окситоцин тесно ассоциируется с чувством доверия, преданности и привязанности. Во время родов уровень окситоцина у женщин просто зашкаливает. А введение окситоцина человеку, по-видимому, делает его более доверчивым, повышает готовность к сотрудничеству и открытость. Генетические различия приводят к различиям в химии мозга и таким образом к различиям в поведении, по крайней мере у полевок. Однако важно отметить, что верно и обратное: заботливое поведение (мыши чистят друг друга и спариваются, люди обнимаются и целуются) само по себе приводит к выработке окситоцина и родственных ему веществ. А эти вещества, в свою очередь, стимулируют еще более заботливое и любящее поведение. Прямой зависимости степени любви от уровня окситоцина и вазопрессина не существует – даже у полевок. Химические вещества по-разному действуют на мужчин и женщин, и нужно учитывать, что взаимодействия между мозгом, генами, нейтротрансмиттерами и опытом очень сложны. Но очевидно, что есть всеобъемлющая связь между парным союзом и преданностью ребенку, между биологией нашей привязанности к любимому человеку и к ребенку. Наша любовь к партнеру похожа на любовь к ребенку и в биологическом отношении, и как переживаемый опыт. Кроме того, она, судя по всему, эволюционно берет свое начало в потребностях в заботе. Конечно, все это вовсе не означает, что какой-то из этих типов любви возникает автоматически, что существует некий “естественный закон” нуклеарной семьи, непременно связывающий родительскую и супружескую любовь. Фактически рождение ребенка, по крайней мере в нашем обществе, вносит огромное напряжение в отношения между партнерами. Тем не менее, если мы хотим глубже разобраться в том, что такое любовь между родителями и детьми, нам нужно оценить ее глубинную биологическую и эволюционную связь с сексуальной любовью. У людей любовь между отцом и ребенком (родительский вклад) и между отцом и матерью (парный союз) – это части одного и того же эволюционного пакета. Бабушки[67] Я – одна из загадок эволюции. Почему женщины, миновавшие менопаузу, такие как я, вообще продолжают жить? Менопауза у человека – еще один феномен, который мы принимаем как данность. Но с точки зрения эволюции это явление еще более необычное и таинственное, чем парный союз. Насколько нам известно, единственная разновидность млекопитающих, которая благополучно проходит менопаузу и живет дальше, это киты-косатки. Шимпанзе умирают, достигнув примерно пятидесятилетнего возраста – примерно в то же время, когда утрачивают фертильность. Почему же у людей женщины после утраты фертильности живут еще двадцать-тридцать лет? Ответ может показаться простым: благодаря хорошему питанию и медицинскому уходу увеличивается продолжительность жизни. Однако палеонтологические свидетельства, а также изучение культур охотников и собирателей показывают, что во все времена находились женщины, которые продолжали жить еще много лет после менопаузы. Средняя продолжительность жизни выросла, потому что гораздо ниже стала детская смертность. Однако после того как мы минуем этап детства, разница в продолжительности жизни с охотниками и собирателями у нас значительно уменьшается: в этих культурах женщина, благополучно миновавшая рубеж тридцатилетия, тоже имела неплохие шансы прожить дольше шестидесяти. В то же время самки шимпанзе умирают гораздо раньше, чем человеческие женщины, – даже в зоопарках и заповедниках, где обезьянам обеспечено хорошее питание и медицинский уход. Конечно, возросшая продолжительность жизни также означает, что в человеческом обществе больше не только бабушек, но и дедушек, однако дедушка – явление менее загадочное. Мужчины старшего возраста тоже могут передавать свои гены – как напрямую, производя новых детей, так и опосредованно, заботясь о внуках. А вот менопауза – по-настоящему таинственное явление. Антрополог Кристен Хоукс выдвинула так называемую “гипотезу бабушки”. Идея заключается в том, что в первобытном обществе бабушки вносили существенный вклад в воспитание детей. Этот вклад был достаточно велик для того, чтобы у менопаузы появился эволюционный смысл. Если младенцы твоего вида особенно беспомощны и их потребности особенно высоки, то поддерживать внуков, несущих твои гены, – более целесообразная стратегия, чем самой рожать новых детей. Математические модели показывают, что в мире беспомощных и требовательных младенцев эволюция неизбежно должна была создать бабушек, живущих еще долго после наступления менопаузы. Если хотя бы несколько женщин переживают менопаузу и используют это время, чтобы ухаживать за внуками, то их гены с большей вероятностью будут переданы дальше. И в конце концов бабушка с ее заботой о внуках – заботой, которая аналогична вкладу родителей, – становится скорее нормой, чем исключением. Хоукс провела потрясающе детальные исследования различных групп охотников и собирателей и с большой точностью зафиксировала, сколько калорий добывает и потребляет каждый из членов такой группы. Она обнаружила, что бабушки, по всей вероятности, добывали для своей группы даже больше высококалорийной пищи, чем охотники: они собирали много вкусных и питательных продуктов, таких как орехи и мед (не говоря уже о съедобных насекомых). В разных группах баланс между охотой и собирательством, а также между вкладом женщин и мужчин, стариков и молодежи, разумеется, может варьироваться. Деды, как и отцы, тоже могут вносить существенный вклад в общий котел. Но бабушки, судя по всему, играют в выживании внуков особенно значимую и существенную роль. В частности, есть вероятность, что именно благодаря бабушкам люди смогли себе позволить иметь больше детей и при этом все равно были способны заботиться о них в течение долгого детства. Часто бывает так, что младенец появляется на свет, когда его старшие братья и сестры все еще совсем маленькие дети, тоже нуждающиеся в повышенном внимании. Хоукс обнаружила, что у таких младенцев больше шансов на благополучие, если у их матерей было больше ресурсов, – что совершенно неудивительно. Но для братьев и сестер этого младенца, то есть детей постарше, гораздо важнее было, сколько ресурсов есть у бабушки. Бабушка вступала в игру в тот решительный момент, когда появлялся новый младенец, и принимала на себя заботу о старших детях. Бабушки и дедушки нередко оказывают и более непосредственную помощь в заботе о ребенке. Учитывая повышенные требования человеческих детенышей, чем больше у ребенка заботящихся о нем взрослых, тем лучше. С другой стороны, с эволюционной точки зрения бабушки и дедушки тоже получают от заботы о своем генетическом потомстве неоспоримые преимущества. Генетик Джон Сандерсон Холдейн, рассуждая об эволюции альтруизма, говорил, что с готовностью отдал бы жизнь за двух родных братьев – или за восьмерых двоюродных братьев, – тем самым гарантировав сохранение собственного генетического материала. Как я указываю своим сыновьям, если исходить из принципа Холдейна, с моей стороны было бы гораздо логичнее в эволюционном отношении отдать жизнь за четверых внуков, чем за двоих или троих. В пользу гипотезы о бабушках говорит и еще один аргумент. У людей матери и дочери зачастую живут по соседству. Это сильно отличает человека от шимпанзе: у этих животных самки, достигнув половой зрелости, как правило, покидают группу, в которой родились, и присоединяются к другой стае. Человеческие женщины тоже могут так делать, но чаще они остаются в исходной группе. От бабушкиной заботы очень мало пользы, если ваши внуки живут на противоположном краю леса и у вас даже скайпа нет, чтобы с ними пообщаться. У бабушек есть и другие доблести. Хоукс подчеркивает, что бабушки делают не только важный материальный вклад в благополучие внуков, но могут сделать и интеллектуальный вклад. Полностью уберечь малыша от опасностей достаточно сложно даже для современной матери. Можете себе представить, насколько сложнее это было в мире пылающих костров, ядовитых ягод и голодных саблезубых тигров. Даже в современном обществе бабушка – это настоящая сокровищница опыта, воспитания и практических советов. Бабушки не только помогают заботиться о детях, но и учат матерей и отцов, как это делать наиболее эффективно. Наконец, люди прежде всего продукт цивилизации. Наше длинное детство в особенности способствует тому, что мы успеваем встроиться в культуру. Мы учимся у всех предшествующих поколений. Бабушки и дедушки открывают для нас богатую сокровищницу культурной информации. Они передают внукам все богатство опыта и знаний двух поколений. Песни, истории, заклинания, рецепты, даже небылицы – все это мы усваиваем, сидя у ног бабушки. В дописьменные времена бабушки и дедушки были самым крепким звеном, связывающим ребенка с историческим прошлым. Аллопарентальная забота[68] Отцовский вклад мы, люди, воспринимаем как нечто само собой разумеющееся. Мы также признаем, что свою роль играет и расширенная семья, включающая бабушек и дедушек. Однако, судя по всему, человеческие существа в целом настроены на заботу о детях – даже если эти дети им не родные. В сущности, именно это могло определить многие существенные аспекты человеческой эволюции. Эта идея принадлежит выдающемуся биологу и приматологу Саре Блаффер Хрди. Хрди утверждает, что эволюция человека на каком-то этапе двинулась в направлении “кооперативного размножения”. То есть речь идет о том, что в любом человеческом сообществе есть “дополнительные родители” (alloparents) – люди или группы людей, берущие на себя часть работы по уходу за ребенком, то есть осуществляющие так называемую аллопарентальную заботу (alloparenting). Эти дополнительные попечители могут даже вообще не иметь родственных связей с подопечными. У наших ближайших родственников, человекообразных обезьян, аллопарентальная забота распространена сравнительно редко. Например, самки шимпанзе стараются держать детеныша как можно ближе к себе, громко и яростно протестуя, если к ним приближается посторонний. Но если углубиться в мир приматов, мы найдем там гораздо больше примеров кооперации. Аллопарентальная забота распространена у лемуров и лангуров. С генетической точки зрения эти приматы, по-видимому, достаточно далеки от нас, но к некоторым вопросам заботы о детях мы с ними подходим очень похоже. В отличие от шимпанзе и горилл – но подобно людям, – эти приматы живут не в гуще тропического леса, а на открытых пространствах саванны; как и люди, они умеют кочевать на далекие расстояния, неся на себе увесистых детенышей. У лемуров и лангуров самки часто делят между собой заботы о потомстве. Некоторые взрослые особи помогают заботиться о детенышах, которые не являются их прямыми потомками. Совсем юные самки проявляют особую готовность прийти на помощь – аналог подростков, подрабатывающих бэбиситтерами. Молодого лангура могут в любой момент спонтанно привлечь к заботе о малышах, не обещая ему немедленного вознаграждения. Как и парный союз, аллопарентальное материнство широко распространено у птиц, но относительно редко встречается у млекопитающих. И все же встречается – причем не только у приматов; слонихи, например, ухаживают за чужими детенышами и даже кормят их своим молоком. Аллопарентальная забота играет важную роль и в современных сообществах охотников-собирателей. В этих группах рассчитывают не только на помощь бабушек, но также и на старших братьев и сестер, двоюродных родственников, теток и даже других матерей (и отцов) среди членов общины – то есть совершенно справедлива старинная поговорка: “Чтобы вырастить одного ребенка, нужна целая деревня”. Недавние исследования показали, что в обществах охотников-собирателей женщины часто выкармливают грудью и чужих младенцев[69]. Иногда к процессу подключаются даже бабушки. Младенцы в таких обществах нередко сосут бабушкину грудь – которая служит им чем-то вроде большой соски-пустышки, – но, с другой стороны, это порой приводит к тому, что у бабушек снова начинается лактация и вырабатывается грудное молоко. С точки зрения эволюции логично, чтобы старшие братья и сестры ухаживали за младшими: вспомним готовность Холдейна отдать жизнь за двоих братьев. Но вклад других взрослых – и вообще иные формы альтруизма – кажется парадоксальным. Зачем мне прилагать столько усилий, чтобы обеспечить передачу генов какой-то другой матери? На этот вопрос есть несколько ответов, и все они связаны с фундаментальной беспомощностью и зависимостью человеческих младенцев. Вспомним, что и у нас, людей, дочери, как правило, чаще остаются в своей родной группе, а не перебираются в новую, поэтому в любом человеческом сообществе обычно много общих генов, даже если члены этого сообщества и не прямая родня друг другу. Заботясь о здоровье и благополучии всех наших младенцев, мы тем самым способствуем распространению генов всей группы. А поскольку человеческие младенцы настолько беспомощны, то мы как группа можем и вовсе не выжить, если не будем проявлять взаимный (реципрокный) альтруизм. Если я беру на себя заботу о вашем малыше, пока вы отправляетесь на поиски и сбор пропитания, то могу рассчитывать, что вы в свой черед сделаете то же самое и для меня. В итоге это выгодно всем нам. Наконец, аллопарентальная забота может быть и важным обучающим опытом, особенно для молодых женщин. Опыт заботы о других детях может очень пригодиться, когда женщина наконец обзаведется своими. У многих приматов, в том числе и у людей, первородящие матери, как правило, более неустойчивы, ранимы и не защищены; у них выше вероятность, что они отвергнут новорожденного или у них будут проблемы с лактацией. Аллопарентальная забота не только позволяет юной матери передохнуть, но и дает другим молодым женщинам (и мужчинам) возможность набраться опыта в уходе за детьми. Сара Хрди утверждает, что аллопарентальная забота возникла в ходе эволюции человека достаточно рано. Когда мы вышли из джунглей в саванну и начали рожать относительно крупных младенцев, то нам потребовалась помощь. Кооперативное размножение проявилось прежде всего как сотрудничество в переноске крупных детенышей на большие расстояния. Но, как только кооперативное размножение стало постоянной практикой, оно открыло путь и для других эволюционных изменений. В частности, оно способствовало развитию более долгого периода незрелости, более крупного мозга и более длительного и продвинутого обучения. Кристен Хоукс подобным же образом описывает роль бабушек, а другие исследователи примерно в тех же словах высказываются об эволюционном смысле парного союза. Как мы видим, специфика развития беспомощных младенцев и побуждение заботиться о них тесно связаны. Образцы нашей экстраординарной и многообразной любви к детям демонстрируют верные и преданные отцы; бодрые, разговорчивые – и, возможно, слегка сварливые – старые бабушки; подростки-бэбиситтеры, умиленно воркующие над малышами. Все эти формы попечения позволяют маленьким детям использовать все преимущества долгого и безопасного детства и того обучения, которое это детство позволяет получить. Вы прочитали книгу в ознакомительном фрагменте. Купить недорого с доставкой можно здесь