Я съежился и взглянул вверх. Голова болела, и перед глазами все плыло, казалось нереальным, обрывчатым, словно явь и сон смешались и перепутались, нарочно, чтобы сбить меня с толку. Огонь, голоса, качающийся корабль, падающий белый бык… Кто-то сдернул с меня плащ. Вместе с плащом оторвался кусок гнилой мешковины, и один мой бок обнажился до пояса. Чья-то рука схватила меня за запястье, вздернула и поставила на ноги. Другая рука грубо схватила меня за волосы и заставила поднять голову, так, чтобы стоящий передо мной человек мог видеть мое лицо. Он был высок, молод, светло-русые волосы отливали рыжиной в свете факела, и подбородок его был украшен изящной бородкой. Он гневно смотрел на меня своими голубыми глазами. Несмотря на холод, плаща на нем не было. В левой руке он держал кнут. Он оглядел меня с головы до ног и с отвращением фыркнул. — Бродяжка! Вонючий попрошайка! Плащ, видно, придется сжечь. Я с тебя за это шкуру спущу, ты, грязный щенок! Уж не собирался ли ты украсть еще и моего коня? — Нет, господин. Я взял только плащ, клянусь тебе! Я потом положил бы его на место, честное слово! — И фибулу тоже? — Какую фибулу? Тот, что держал меня, сказал: — Твоя фибула в плаще, господин. — Я взял его только на время, чтобы согреться! — поспешно сказал я, — Было очень холодно, и я… — И ты содрал плащ с моего коня, чтобы он простудился? Так? — Я подумал, что ему ничего не сделается, господин. В хлеву было тепло. А потом, я же собирался вернуть его, честное слово! — Чтобы я носил его после тебя, вонючий крысеныш? Голову бы тебе оторвать! Кто-то — один из всадников — сказал: — Да брось ты! Всего-то и горя, что плащ придется отдать прачке! — Несчастный парень полуголый, а холод такой, что и саламандра замерзнет. — Отпусти его! — Ну нет, — процедил сквозь зубы молодой офицер, — по крайней мере, я согреюсь тем, что взгрею его! Куда! Держи его крепче, Кадаль! Взметнулся кнут. Я пытался вырваться, но человек, державший меня, крепче стиснул руки. Однако прежде, чем кнут успел опуститься, кто-то шагнул в круг света, и его рука мягко коснулась запястья молодого офицера. — В чем дело? — спросил подошедший. Все умолкли как по команде. Молодой командир уронил руку с кнутом и обернулся. Хватка того, кто меня держал, ослабла, и мне удалось вывернуться. Можно было бы проскользнуть между людьми и конями и броситься наутек — хотя всадник, наверно, догнал бы меня в мгновение ока. Но я не пытался бежать, а смотрел во все глаза. Пришедший был высок — на полголовы выше моего офицера. Он стоял между мной и факелами, и я не видел его лица. Вокруг еще все плыло, пламя казалось ослепительно ярким; голова у меня болела, и холод снова вцепился в меня, словно клыкастый зверь. Я видел лишь высокую темную фигуру, взирающую на меня сверху вниз, темные глаза на бесстрастном лице. Я судорожно вздохнул. — Так это был ты! Ты видел меня, да? Я бежал, чтобы помочь тебе, но только споткнулся и упал. Скажи ему, господин! Я правда собирался положить плащ на место прежде, чем он вернется. Пожалуйста, расскажи ему, как все было! — О чем ты? Что я должен рассказать? Я прищурился от яркого света. — О том, что сейчас было. Это ведь… это ведь ты убил быка? — Что-о?! Вокруг и прежде было тихо, сейчас же наступила полная тишина. Слышалось лишь дыхание столпившихся людей да пофыркивание лошадей. — Какого быка? — резко спросил молодой командир. — Белого быка, — сказал я. — Он перерезал ему глотку, и кровь хлынула потоком. Вот тогда-то я и испачкал твой плащ. Я хотел… — Какого черта! Откуда ты знаешь про быка? Где ты был? Кто тебе наболтал об этом? — Никто! — удивился я, — Я сам это видел. А это что, тайна? Наверно, я поначалу заснул — я отяжелел от хлеба и вина… — Клянусь Светом! — воскликнул молодой офицер. Но теперь к нему присоединились другие: «Убить его, и все дела!..», «Он врет…», «Врет, чтобы спасти свою паршивую шкуру!..», «Должно быть, он подсматривал…» Высокий человек ничего не сказал. Он не отрываясь смотрел на меня. Во мне вдруг пробудился гнев, и я горячо выпалил ему в лицо: — Я не шпион и не вор! Мне это все надоело! Что, по-вашему, я должен был замерзнуть насмерть, чтобы спасти лошадь? Человек, стоявший у меня за спиной, схватил меня за локоть, но я стряхнул его руку жестом, который сделал бы честь и моему деду. — И я не бродяга, господин! Я свободный человек и приехал, чтобы проситься на службу к Амброзию, если он захочет взять меня к себе. За этим я и приехал сюда с родины, а одежду… я потерял случайно! Я… быть может, еще молод, но я знаю многое, что может оказаться ему полезным, и говорю на пяти языках… Мой голос сорвался. Кто-то издал неопределенный звук, похожий на сдавленный смешок. Я стиснул стучащие от холода зубы и продолжал с королевским видом: — Я всего лишь прошу тебя, господин мой, предоставить мне кров на эту ночь и дать возможность встретиться завтра с Амброзием. На этот раз молчание было таким ощутимым, что его можно было резать ножом. Я услышал, как молодой офицер набрал воздуху, чтобы заговорить, но высокий поднял руку. Судя по тому, что все его слушались, он был здесь главным. — Подождите. Это не просто дерзость. Взгляните на него! Подними факел повыше, Люций. Как твое имя? — Мирддин, господин. — Хорошо, Мирддин. Я выслушаю тебя, но говори внятно и постарайся быть краток. Я хочу, чтобы ты рассказал мне о быке. Начни сначала. Ты увидел, как мой брат ставил коня в тот хлев, и снял с коня плащ, чтобы согреться. Начинай отсюда. — Хорошо, господин, — сказал я. — Я еще взял из сумки хлеб и вино… — Из моей сумки?! — воскликнул молодой офицер. — Да, господин. Я очень виноват, но я четыре дня почти ничего не ел… — Оставим это! — сказал главный. — Продолжай. — Я спрятался в куче сухого папоротника в углу за хлевом и, наверное, уснул. Когда я проснулся, то увидел быка — вон там, у стоячего камня. Он пасся совершенно бесшумно. Потом пришел ты с веревкой. Бык бросился на тебя, и ты заарканил его, а потом вскочил на него верхом, запрокинул ему голову и зарезал его. Было очень много крови. Я бросился на помощь. Не знаю, что бы я мог сделать, но я все же побежал. А потом запутался в плаще и упал. Вот и все. Я умолк. Одна из лошадей стукнула копытом. Кто-то прокашлялся. Все молчали. Мне показалось, что Кадаль, слуга, что держал меня, отодвинулся подальше. — Возле стоячего камня? — спросил главный очень тихо. — Да, господин. Он обернулся. Мы стояли совсем рядом с камнем. Я видел его за плечами всадников. Его озаренная факелами вершина выделялась на фоне ночного неба. — Расступитесь и покажите ему, — промолвил высокий. Люди повиновались. Камень был футах в тридцати от нас. У его подножия виднелась заиндевевшая трава, истоптанная сапогами и копытами, и больше ничего. Там, где рухнул наземь белый бык, заливая все вокруг черной кровью, хлещущей из раны, теперь не было ничего — лишь примятый иней и тень стоячего камня. Один из факельщиков поднял факел повыше, чтобы осветить камень. Свет упал на того, кто расспрашивал меня, и я в первый раз увидел его как следует. Он был вовсе не так молод, как мне показалось: на его лице уже появились морщины, брови были нахмурены. Глаза у него были темные, а не голубые, как у его брата, и он был плотнее, чем мне показалось сначала. На запястьях и на шее у него блестело золото, тяжелый плащ ниспадал до пят. — Это был не ты! — растерянно пробормотал я. — Прости… Теперь я понял — мне, наверное, приснилось. Никто не решился бы выйти на быка с одной веревкой и коротким ножом… и ни у одного человека не хватило бы сил задрать быку голову и перерезать ему горло… Это было одно из моих… это был сон. Теперь я вижу, что это был не ты. Я… я думал, что это ты, тот человек в шапке. Извини… Люди снова заговорили, но на этот раз уже не угрожающе. Молодой офицер спросил совсем другим тоном, чем прежде: — И каков же он был из себя, этот «человек в шапке»? — Не надо об этом, — быстро сказал его брат, — Не сейчас. Он взял меня за подбородок и заглянул мне в лицо. — Ты говоришь, тебя зовут Мирддин? Откуда ты? — Из Уэльса, господин.