— Ничего. Как ваши подопечные? — Одного, самого тяжелого, уже прооперировали. Он очнулся. Простите, что не проследил за порядком — меня как раз вызвали к заведующей оформлять документы. — А что у вас случилось? — Эти… пиротехники услышали от преподавателя по истории про то, как перед самой Черной войной были созданы магические бомбы с зачарованным льдом. И решили тут же создать свою. Влезли в кабинет магической химии. Взломали охрану, между прочим! Вы можете себе представить, какая там охрана? У нас?! Вот как… Как, скажите мне на милость, такой талант с такой дуростью может сочетаться? Он возмущенно посмотрел на меня. Вздохнул, выпуская облачко пара. Надо же — похолодало… — Взяли первый попавшийся шар для оболочки, поместили в него разноструктурный лед, — продолжил он. — И где заклинание только раздобыли?! Соответственно оболочка у них в руках и рванула. Потому что стекло не удержит такое мощное заклятие — это же известно любому мало-мальски здравомыслящему человеку! А шаров из переплавленного особым образом черного хрусталя у нас нет. И не может быть! В учебных-то заведениях! — Я даже представить себе боюсь, насколько сложно сделать подобную сферу, — вспомнила я уроки химии в пансионе и Академии. — И насколько опасно давать в руки этих… талантов! Поэтому подобные сферы хранятся… Ну, никак не в училищах. Как, впрочем, и зачарованный лед! Я только покачала головой. Вот детям делать нечего… И как в живых остались?! — Хорошо еще, — словно услышав мои мысли, проговорил офицер-воспитатель, — что додумались двоих поставить на защиту. И заклинания удались. Осколками четверых посекло несильно. И тот, у кого это все рвануло, в живых остался. — Родителей известили? — Четверо — сироты. Извещать некого. А у пятого, который ими и верховодил… У того отец уже у нашего командира. Конечно, стоило мальчишку отчислить, как зачинщика. Но… Отец — генерал. Так что, думаю, все обойдется деньгами на восстановление кабинета. Я поморщилась. Ну, конечно, высокопоставленный отец. Кто ж сына наказывать будет по-серьезному? Другое дело — сироты… — А остальные? — спросила я. — Тоже оставят. На испытательном сроке. Ну, и преподавателю магической химии отдадут на растерзание. Наш профессор — настоящий фанат своего дела. Практически все студенты, что попадали в его ведомство за ту или иную провинность, впоследствии становились студентами химического маго-факультета! Так что хулиганов станет меньше, а специалистов, искренне и беззаветно преданных науке, — больше. Проверено годами. — Это правильно, — одобрительно кивнула я. — Так что все с ними в порядке будет. — Хвала Небесам. — Хвала, — откликнулся мой собеседник и предложил: — Давайте я вызову экипаж, и вас отвезут домой. К сожалению, я на службе и не могу проводить сам. — Хорошо, — не стала спорить я. — Действительно, устала. Мы стояли и молчали. Я жадно вдыхала горьковатый осенний воздух, такой вкусный после запаха госпиталя, пропитанного антисептиком. Офицер молча смотрел на меня. Я поймала его взгляд — и смутилась. — Простите… — решился мужчина. — Могу я пригласить вас на ужин? Конечно, когда вы будете не заняты. И не так измучены. — Спасибо. Но не стоит. — Это связано с тем, что у вас кто-то есть? Или просто день тяжелый? — Характер тяжелый, — улыбнулась я. — И день тоже… Он улыбнулся в ответ, словно выяснил что-то для себя приятное. Вскоре прибыл экипаж, но не наемный — как я подумала — а личный, с гербом. — Отдыхайте, уважаемая госпожа целительница, — подал мне руку офицер. — Было очень приятно познакомиться. — И мне, — ответила я и сообщила вознице адрес. Когда экипаж тронулся, я сразу закрыла глаза и, уже засыпая, поняла, что так и не спросила, как зовут молодого офицера. — Госпожа целительница! Госпожа целительница! Прибыли! Я вздрогнула — и проснулась. Растерла лицо руками, посмотрела на озадаченного возницу, чуть улыбнулась ему. — Да… Я поняла. Мне помогли выйти, и я побрела до дома, в котором вот уже целых шесть лет снимала флигелек с отдельным входом. С самого выпуска из Академии. Жить отдельно! Это такое удовольствие! Особенно после пятнадцати лет обучения: десяти в пансионе и пяти в Академии, где в одной комнате живут шесть или восемь девочек. Одиночество — благо. Великое благо и невероятная роскошь. Можно просто посидеть у камина — и, глядя на язычки пламени, задремать… Улечься на мохнатый ковер и читать, не ожидая окрика воспитательницы, что лежа читать нельзя, потому как вредно. Гостиная с камином и кухня со столовой внизу. Спальня и кабинет — наверху… А в мечтах — накопить денег и купить эту квартиру. Или какую-нибудь другую, похожую. Но обязательно — с отдельным входом. Как здесь. Открыла дверь. Скинула платок, вытащила шпильки из волос, потрясла головой — хорошо-то как! Стянула белый форменный передник, разулась — и отправилась спать. Проснулась ближе к полуночи. Поняла, что выспалась и хочу есть. Решила прогуляться. Неподалеку был круглосуточный ресторанчик — я его полюбила с тех пор, как заселилась сюда. Когда же я научусь связываться мысленно? Или хотя бы приобрету кулон связи? Первое у меня упорно не получалось — не было ни силы, ни умения. А кулон… Кулон и стоил безумно дорого, и связываться мне было особо не с кем. Разве что на дом еду заказывать… Но кулона нет, поэтому я пойду пешком, никуда не торопясь и получая удовольствие от прогулки. Сказано — сделано! Оделась, весело сбежала по ступенькам на первый этаж. Все-таки сентябрь — мой любимый месяц. Со времен детства, которое я провела на юге Империи. Лето — это что-то невыносимо жаркое. Ночи порой такие, что мы по очереди просыпались и обматывались влажными полотенцами. Особенно в конце августа… А потом — как по волшебству — налетал ветерок. Сначала едва ощутимый, он с каждым часом становился сильнее. В воздухе разливался горьковатый аромат, и вместе с ним приходила долгожданная прохлада. Возвращаясь с пакетами, наполненными любимыми лакомствами, я вспомнила про офицера, что приглашал меня на ужин. Хорош собой, молод. Судя по экипажу — даже титулован. И чего мне, любимой, спрашивается, надо? Даже имени его не узнала. Тяжело вздохнула и посмотрела на золото фонарей в темном небе. Светящиеся шары, свободно летающие над головами прохожих, реагировали на звук и тепло. Если кто-то заходил в менее освещенное место — несколько золотых провожатых устремлялись за ним. Затем шарик-фонарик возвращался к остальным, на Снежный бульвар. Это очень красиво, особенно осенью, когда яркие сферы то тут, то там подсвечивают деревья, играя с листопадом в догонялки. Зимой освещение делается голубым — в тон поблескивающим снежинкам. Три шарика летели рядом, подслушивая мои размышления и посматривая с укоризной. Да… Талантом и работоспособностью Небеса меня облагодетельствовали. А вот покладистостью характера, умением сойтись с людьми… Вот чего нет — того нет. Одиночество да интересная книжка — вот мое счастье… Домой заходить не хотелось, поэтому я пристроилась на скамейке возле дома. Шарики стали чуть ярче, намекая, что разговор не окончен… Раскрыла сумку. Где мои дезинфицирующие салфетки? Записная книжка, документы, кошелек, пара заряженных амулетов, позволяющих быстро остановить любое кровотечение, — ни разу не приходилось пользоваться, но с первой стипендии купила один на всякий случай. Слабенький, правда. А уже с первой зарплаты врача — другой, самый мощный, что был в лавке. И тут раздался резкий хлопок — кто-то открыл точку переноса. Я не успела ни удивиться, ни испугаться — прямо передо мной вывалилось окровавленное мужское тело. Шарики взмыли вверх и тут же опустились, став в несколько раз ярче, хотя в ладоши я хлопнуть не успела. Рефлексы! Вот что самое главное в целителе. Я не поняла толком, что происходит, а уже, отбросив пакеты с едой, опустилась на колени перед раненым. Медленное-медленное движение моих рук от его макушки к пяткам. Мужчина, лет под сорок. Тяжелый. Состояние критическое. Рванула черный сюртук, чтобы подобраться к телу. В руках оказались амулеты: один, помощнее — к пробитой печени. Другой — к левому легкому, туда, похоже, били магией. Так… Передать немного энергии — совсем чуть-чуть, не хватало, чтобы он от шока вскочил и побежал — видела такое. Или, перепутав меня с нападающим, не шандарахнул по мне чем-нибудь убийственным. Тоже бывает. Теперь самое сложное… Легонько коснуться разума: — Надо встать, миленький. Надо встать. Я тебя по ступенькам не подниму. — Целительница… — прошептал он. — Да, я здесь. Все будет хорошо. Вставай, миленький, вставай, родной, — по чуть-чуть выдавая ему энергии, просила я. — Ты сильный, ты сможешь… Так поднимали воинов, чтобы вытащить их с поля боя, многие поколения целительниц. Главное, чтобы поднялся. Главное, чтобы распахнул глаза, сделал еще один вздох — и захотел жить так же сильно, как мы не хотели отдавать его смерти… Мужчина поднялся. Распрямиться во весь рост я ему не позволила, закинув руку себе на плечо, подставившись, как костыль. Я говорила, говорила и говорила — на подкорке записанные слова заговора, сама между тем судорожно соображая, что делать. Понятно, что счет идет на минуты — и помощь я вызвать не успею. Вот-вот исчерпает ресурс амулет на легких — а я и не поняла толком, что с ними. И такая большая кровопотеря… Просто огромная… Об этом я думала, пока втаскивала мужчину в дом, волокла его на кухню. Да здравствует современная мода — у меня посреди помещения, занимая практически всю площадь, стоял огромный стол-монстр, такая тумба два на полтора, набитая со всех четырех сторон кухонной утварью, которой я практически никогда не пользовалась. Сгрузив мужчину на стол, я судорожно захлопала руками, чтобы свет стал максимально ярким, открыла ящик с лекарствами, взяла бутылочку со стимулирующей настойкой — силы мне понадобятся, после суматошной ночи и подвигов в приемном покое была выжата как лимон. Метнулась к стойке с разделочными ножами и кухонными ножницами. Бросила взгляд на часы — равнодушные ко всему цифры плыли в воздухе, ярко мигая на одном из шаров. Они отсчитывали неторопливые секунды, не подозревая, что складывают их в убийственные минуты. Так. Разрезать одежду на мужчине. Сердце сжалось на мгновение — не поранить бы. Ножницы были обычные, кухонные, с острыми концами, не приспособленные для того, чтобы быстро и безопасно разрезать одежду на пострадавшем. «Надо бы завести дома нормальные», — мелькнула мысль… Двенадцать секунд. Что у нас тут? Кинжал аккурат в печени, как я и предполагала. Удар практически неощутимый — жертва ничего не чувствует, пока не истечет кровью. «Четыре минуты — взрослый сильный мужчина», — у меня в ушах так явно зазвучали слова профессора, что я чуть не вздрогнула, а этого делать было никак нельзя. Я плела кружева заговоров, сращивая ткани пробитой артерии, заживляя ткани печени и, миллиметр за миллиметром, вытаскивая из тела орудие убийства. Семьдесят две секунды. Раненый дышит. Прерывисто, едва слышно, но дышит. Сердце бьется нервными, затухающими скачками. Глоток настойки — мне. Чуть-чуть силы в сердечную мышцу — ему. Теперь легкие. Что там? Внешних повреждений нет. Положила ладони на левый бок — почувствовала, что туда ударили магией. Ударили с филигранной четкостью, до миллиметра, и с нужной силой — чтобы разорвать вену и добиться того, чтобы человек захлебнулся собственной кровью. Судя по тому, как мужчина хрипел и булькал, крови набралось в легких немало. Внезапно пришла злость. И стало чуть полегче. Я взяла кинжал, который только что извлекла из печени, оглядела — яда нет. На миг задумалась — все же он острее, чем мои кухонные ножи, — примерилась и резким сильным ударом проделала отверстие между ребрами. Расширителя и трубки не было, поэтому я чуть провернула лезвие и позвала кровь. Она покорилась — и выплеснулась наружу. Мне удалось! Мужчина задышал чуть ровнее. Я стала заживлять. И порванные внутри сосуды, и свой разрез. Пятьдесят семь секунд. Но оставалась проблема с огромной кровопотерей. Я допила настойку, дала себе десять секунд на отдых. И выплеснула в мужчину остаток силы — все, что было, приказывая оставшейся в организме жидкости воспроизвести клетку, себе подобную. Потом еще по одной. И еще… С интересом посмотрела на голубые цифры часов. Шар сочувственно подлетел прямо к лицу, чтобы мне было удобнее смотреть. Странно ведут себя сегодня шары — как будто они все… понимают… а ведь этого… не… может… быть…