– Я этого не хотел. – Он краснеет. – Мистер Коннор сказал, что ты ударил Дейзи. Что ты гонялся за ней с какой-то волшебной палкой. – Это был посох мага – волшебника для малышни. – Но ведь дело совсем не в этом, правда, Лео? Почему ты хотел ударить ее? – Потому что она говорила обо мне гадости. А девчонки смеялись. – И что же, все это повторилось в день вечеринки? Она опять говорила гадости, ты снова разозлился и ударил ее? А может быть, она упала и ударилась головой? Если это случилось, то я пойму. И констебль Эверетт поймет. И Дерек. Мальчик качает головой и молчит. – И если нечто подобное действительно произошло с твоей сестрой, – продолжаю я, – то я уверен, что ты об этом сразу же пожалел. И почувствовал свою вину. В такой момент было совершенно естественно пойти к маме и обо всем ей рассказать. Я уверен, что она согласилась бы помочь тебе все исправить. Ведь все так и было, да, Лео? Я могу только попытаться представить себе, что сейчас происходит в соседней комнате. Но мне на это наплевать. Лео вновь трясет головой. – Она – не моя мама. А Дейзи – не моя сестра. – Но она тебе помогла – твоя мама помогла тебе все исправить после твоей ссоры с Дейзи? – Я же уже сказал. Я не видел Дейзи. Она была в своей комнате. Мы с Эверетт обмениваемся взглядами. – То есть все было так, как ты рассказал с самого начала, – говорю я. – Ты пришел домой, в комнате Дейзи играла музыка, и ты никогда ее больше не видел? Мальчик кивает. – А ты был у себя в комнате, где играла музыка. Он кивает еще раз. – И на тебе были надеты наушники. Лео колеблется: – У меня тоже играла музыка. – Музыка и наушники? – Неважно. Я их ненавижу. Я их всех ненавижу. Может быть, ему просто захотелось наконец выговориться. И кто его за это осудит? Теперь он уже плачет. Просто рыдает. Я протягиваю руки и осторожно, очень осторожно поднимаю длинные рукава его большой не по росту майки. С которой он не расстается даже в жару. Лео не пытается остановить меня. Я смотрю на следы на его теле. «Скорее всего, – догадываюсь я, – это началось вскоре после того, как он выяснил, что у него нет семьи». Доктор об этом знал, а в школе что-то подозревали. Но ни один из тех, кто должен был его любить и заботиться о нем, ничего не заметил. Бедный маленький Лео… Бедный чертов Джейми… Бедные брошенные одинокие дети… – Я знаю, что это такое, Лео, – говорю я негромко. – У меня раньше был маленький мальчик, который тоже это делал. Я чувствую, как рядом со мной напрягается Эверетт. Она не знала. И никто не знал. Мы никому не говорили. – Мне было очень грустно, и потребовалось много времени, прежде чем я все понял – наверное, потому, что я очень его любил и думал, что он это знает. Но теперь, когда я все понял, мне кажется, что я знаю, зачем он это делал. Боль от этого меньше, чем от всего остального, правда? И становится чуть легче. Даже если на очень короткое время. Дерек Росс обнимает рыдающего мальчика за плечи. – Все хорошо, Лео. Все хорошо. Мы во всем разберемся. И все исправим. *** В коридоре меня уже ждет Шэрон. Ждет в ярости. – Как вы смеете… – Она подходит слишком близко ко мне и наставляет на меня длинный красный ноготь. Ногти у нее тоже новые. – Как вы смеете, черт побери, втягивать меня во все это – ведь если этот глупый мальчишка и сделал что-то с Дейзи, то я об этом ничего не знала! С самого начала я слышу все эти ваши инсинуации насчет того, что я плохая мать, а теперь вы прямо говорите о том, что он убил мою дочь и я помогла ему все исправить? То есть я помогла ему скрыть преступление? Да что дает вам право… что дает вам это гребаное право… – Миссис Мэйсон, – начинает испуганный адвокат, – я, право, не думаю… – Если б я была на вашем месте, – шипит Шэрон, не обращая на мужчину никакого внимания и еще больше приближая свое лицо к моему, – то дважды подумала бы, прежде чем начала обвинять других людей в том, что они неправильно воспитывают своих детей! Ведь моя дочь пока просто исчезла. А ваш ребенок – мертв. *** 4 апреля 2016 года, 20:09 106 дней до исчезновения Барж-клоуз, № 5, гостиная Барри смотрит по телевизору американский полицейский сериал. Рядом, на столике, стоит банка пива. Неожиданно дверь распахивается, и в комнату влетает Шэрон. В одной руке у нее его кожаная куртка, а в другой – клочок бумаги. – Это что такое, черт бы тебя побрал?! Муж поднимает глаза, смотрит на ее руки и берет банку. – Ах, это… – Да. Это. Мэйсон пожимает плечами. Его безразличие, пожалуй, немного наигранно. – Она просто маленький ребенок, который вырезает картинки из журналов. Все они делают это в ее возрасте. Она не понимает, что это значит. – Она не такая уж и маленькая. Ей восемь. – Я уже сказал – все это ерунда. – Это омерзительно – вот что это такое! – Лицо Шэрон пунцовое от ярости. – Ты можешь думать, что я жирная, но глаза у меня еще на месте. Я вижу, как ты до нее дотрагиваешься, как ты сажаешь ее на колени – а теперь еще и это… Барри ставит на стол банку. – Ты что, серьезно считаешь, что я не могу дотрагиваться до собственной дочери? – Не так, как ты делаешь это сейчас. – И что же, чтоб тебя, ты имеешь в виду? – Ты прекрасно знаешь, что. Я вижу, как она на тебя смотрит… – Она смотрит на меня как на своего чертова отца! – …и все эти ваши перешептывания, и ваши презрительные взгляды, которые вы бросаете на меня! – Ушам своим не верю… И сколько еще раз мы должны обсуждать одно и то же? Никто на тебя презрительно не смотрит. Ты все это выдумываешь. – А ты у нас «Папочка десятилетия». – В голосе Шэрон слышится сарказм. – Я, по крайней мере, не ревную собственного ребенка. – Да как ты смеешь!.. – Миссис Мэйсон чуть не задыхается. – Потому что все дело именно в этом, не так ли? Все так же, как было в случае с Джессикой. – Не смей приплетать сюда еще и ее! Там все было совсем по-другому. – Все точно так же. Ты ведь просто не можешь быть второй, правда? Не быть все время в центре гребаного внимания. Это случилось с Джессикой, и это происходит сейчас. С твоей собственной гребаной дочерью. Ты не прекращаешь хвастаться, когда ее нет рядом, а в лицо ей никогда не говоришь ничего приятного. Ты никогда не говоришь ей, что она отлично выглядит, что она хорошенькая…