– Скорее всего, она уже просто не знает, где я. – Он вернул Эллису альбом. – Можешь нарисовать меня, если хочешь. – Хорошо. Прямо сейчас? – Нет. Через пару дней. Нарисуешь меня так, чтобы я выглядел интересно. Чтоб был похож на поэта. Эллис отошел от лавки. По улице медленно приближался автобус. Эллис перешел дорогу и поднял руку. Он сел в одиночестве в задней части автобуса и закрыл глаза. У него вдруг закружилась голова от воспоминаний и лекарств. Он редко заходил в дом отца, когда там никого не было. Правду сказать, он редко заходил и когда отец был дома. Эллис делал все, чтобы избежать безмолвного взаимопонимания, от которого обоим делалось неловко. Он вылез из автобуса раньше своей остановки и остаток пути прошел пешком под небом, снова затянутым тучами. Что такое в этих улицах каждый раз повергает его в состояние детского страха? День почти померк к тому времени, как Эллис дошел до отцовской двери. Его охватило зловещее предчувствие. Он вставил ключ в замок. Когда он оказался в доме, уличный шум стал тише, серый свет потемнел – как будто на дворе уже вечер. Эллису было не по себе – он робел, словно оказавшись наедине с прошедшими годами. В доме было тепло – собственно, это все, что хотела знать Кэрол: оставили ли они отопление включенным, чтобы дом не выстыл в надвигающихся морозах. Можно уходить. Но он не ушел. Прошлое взяло его в плен и против воли втянуло в заднюю комнату, которая почти не изменилась со дней его юности. В комнате все еще пахло ужином. Ростбиф. Они всегда едят ростбиф в ночь перед отъездом – мало ли как будут кормить в гостинице. Типичная для отца нить рассуждений. Эллис огляделся. Стол, комод – мрачная темная дубовая громада, – зеркало. Почти все как раньше. Разве что кресла обили заново; но содрать новую бордово-синюю обивку – и прежний унылый узор откроется снова. Эллис раздвинул занавески и выглянул в сад. Среди камней рокария кое-где лежали белые пятна снега. Задумчивые фиолетовые крокусы. Вдали в ложных сумерках виден автомобильный завод. Эллис заметил, что ковер в комнате новый, но общая цветовая гамма – оттенки бурого – не изменилась. Может быть, Кэрол настояла. Сказала: «Либо старый ковер, либо я». Может, она такая женщина, что готова настаивать на своем, не боясь репрессий. Он остановился у стены напротив двери. Здесь когда-то висели «Подсолнухи», картина его матери. Бывало, она вдруг останавливалась у картины, внезапно прерывая речь или жест в присутствии этого желтого цвета. Картина была ее утешением. Источником вдохновения. Исповедальней. Однажды, вскоре после того, как Майкл переехал в Оксфорд, Эллис привел его домой – то была первая встреча Майкла и Доры, матери Эллиса. Он помнил, как заворожены они были друг другом, как почти сразу погрузились в разговор, как ловко Майкл вдвинул ее на пустующее место своей собственной матери. Он помнил, как Майкл остановился перед «Подсолнухами», разинув рот, и спросил: – Миссис Джадд, это оригинал? – Нет! – воскликнула мать. – Боже милостивый, конечно нет. И очень жаль! Нет. Я выиграла эту картину в лотерею. – Я просто хотел сказать, что, будь это оригинал, он, возможно, стоил бы значительную сумму. Мать уставилась на Майкла: – Какой ты смешной. Она принесла сэндвичи из кухни, поставила блюдо перед ними и спросила: – А ты знаешь, кто нарисовал эту картину? – Ван Гог, – ответил Майкл. Дора посмотрела на сына и засмеялась: – Это ты ему сказал. – Я не говорил! – запротестовал он. – Он не говорил, – подтвердил Майкл. – Я много знаю. – Ешьте, – сказала она, и мальчики потянулись к сэндвичам. – Он отрезал себе ухо, – сказал Майкл. – Верно, – подтвердила Дора. – Бритвой, – сказал Майкл. – Зачем он это сделал? – спросил Эллис. – Кто знает, – ответила его мать. – Сумасшедший был, – сказал Майкл. – Не может быть! – отозвался Эллис. – Я бы себе отрезал что-нибудь такое, что не на виду, – сказал Майкл. – Палец на ноге, например. – Ладно, ладно, – вмешалась Дора. – Хватит уже. Майкл, а ты знаешь, где жил Ван Гог? – Да, в Голландии. Как Вермеер. – Видишь, он и правда много знает, – сказал Эллис. – Правильно. В Голландии. И цвета, которые он там видел, – земляные, темные, ну знаешь, серый и коричневый. И свет там был, как тут, – плоский, невдохновляющий. И Ван Гог написал своему брату Тео, что хочет поехать на юг, во Францию, в Прованс, чтобы увидеть нечто иное, найти иной способ писать картины. Стать лучше как художник. Я люблю представлять себе, каково ему было сойти с поезда на вокзале в Арле и сразу погрузиться в этот интенсивный желтый свет. Это его изменило. Разве могло быть иначе? Разве этот свет может не изменить человека? – Миссис Джадд, а вы хотели бы поехать на юг? – спросил Майкл. И мать Эллиса засмеялась и ответила: – Я бы куда угодно согласилась уехать! – А где это – Арль? – спросил Эллис. – Давайте посмотрим. – Мать подошла к комоду и вытащила оттуда атлас. Тяжелые страницы раскрылись на Северной Америке, и в воздух поднялось облако пыли. Эллис подался вперед, глядя, как мелькают океаны, страны и континенты. Мать притормозила у Европы и остановилась на Париже. – Вот он, – сказала она. – Возле Авиньона. Сен-Реми и Арль. Там он писал. Он искал свет и солнце и нашел то и другое. И пошел по намеченному пути. Писал основными цветами и их дополнительными. – Что такое дополнительный цвет? – Дополнительные цвета – это те, которые помогают основному цвету выступать ярче. Как синий и оранжевый, – произнесла мать, словно цитируя по книге. – Как мы с Эллисом, – сказал Майкл. – Да, – улыбнулась она. – Как вы двое. А что такое основные цвета? – Это желтый, синий и красный, – сказал Эллис. – Верно, – ответила Дора. – А составные – оранжевый, зеленый и фиолетовый, – добавил Майкл. – В точку! – воскликнула Дора. – Кто хочет пирога? – Мы еще не дошли до «Подсолнухов», – сказал Майкл. – Нет, не дошли. Ты прав. Ну вот, значит, Винсент Ван Гог надеялся устроить художественную мастерскую там, на юге, потому что ему хотелось иметь друзей и окружить себя единомышленниками. – Наверно, ему было одиноко, – сказал Майкл. – С его ухом и всей этой темнотой. – Я тоже так думаю, – согласилась Дора. – Был тысяча восемьсот восемьдесят восьмой год, и Ван Гог ждал приезда другого художника, Поля Гогена. Говорят, весьма возможно, что Ван Гог написал «Подсолнухи», чтобы украсить ими комнату Гогена. Он создал много вариаций, не только эту. Но он молодец, что придумал такое, верно? Кое-кто говорит, что это неправда, но мне хочется думать, что правда. Что он нарисовал эти цветы в знак дружбы и гостеприимства. Мужчины и мальчики должны уметь создавать прекрасное. Всегда помните об этом. И она скрылась на кухне. Они слушали, как она перекладывает пирог на тарелку, открывает ящик с приборами, изливая свое счастье в песне. – А посмотрите, как он писал! – воскликнула Дора, выброшенная из кухни в комнату новой мыслью. – Посмотрите на мазки. Их видно. Густые, мощные. Тот, кто сделал эту копию, скопировал и его стиль, потому что Ван Гог любил писать быстро, словно в припадке. И когда все сходится воедино – свет, цвет, страсть, – то… В замке повернулся ключ, и она умолкла. Отец Эллиса прошествовал мимо них на кухню. Он ничего не говорил, только лязгал. Трах – поставил чайник на плиту. Брякали чашки, открывались и с грохотом закрывались ящики. – Я ухожу на вечер, – сказал отец. – Хорошо, – ответила Дора и проследила взглядом, как он вышел из комнаты с чашкой чаю в руке. – И когда все сходится воедино, то… что? – спросил Эллис. – Возникает жизнь, – ответила мать. В следующее воскресенье снег шел сильный и задержался надолго, и мать повезла их в Брилл кататься на санках. Это первое из многих воспоминаний Эллиса о том, как Майкл искал внимания Доры в самом начале знакомства, как впитывал каждое ее слово, будто слова – зацепки на отвесном утесе. Он сказал, что в машине ему обязательно надо сидеть впереди, потому что его укачивает, и всю дорогу хвалил манеру вождения Доры, ее стиль, возвращал разговор к «Подсолнухам» и югу, цвету и свету. Эллис точно знал, что умей Майкл переключать передачи, он бы и это делал для Доры. Мать вылезла из машины и застегнула пальто. – Когда будете на вершине, не забудьте осмотреться. Смотрите так внимательно, словно вы художники и собираетесь все это изобразить. Может быть, вы никогда в жизни больше не увидите такого снега. Постарайтесь заметить, как он изменяет пейзаж. Постарайтесь заметить, как он изменяет вас. – Обязательно, – сказал Майкл и целеустремленно двинулся вперед. Эллис посмотрел на мать и улыбнулся.