Большое красное солнце спускалось к горизонту. Если верить недавно вскрытому «красному пакету», заканчивался последний мирный день. Особой неожиданностью это не стало. Несмотря на «заявление ТАСС» и другие политические маневры, в войсках приграничных округов давно ощущалось жаркое дыхание предстоящей войны. И для этого не надо было обладать даром Кассандры. Признаками этому служили непрерывная боевая подготовка, проводимая, невзирая на возросшую аварийность и износ матчасти, участившиеся в последнее время внезапные проверки боеготовности, а также то, что, вопреки всем правилам и обычаям, новые самолеты теперь не привозили из Москвы разобранными и в ящиках, а перегоняли прибывающими с переучивания летчиками с завода на полковой аэродром своим ходом, с одной промежуточной посадкой на аэродроме в Витебске, что тоже добавило комдиву немалую головную боль. Такая лихорадка, которую в шутку некоторые командиры даже называли учебной войной, говорила, что и настоящая большая война была не за горами. Так не готовились ни к Халхин-Голу, ни к Финской, ни к освободительным походам в Западную Украину и Западную Белоруссию и в Бессарабию. Кроме того, в отличие от прошлого варианта истории, о котором тут, конечно, никто и не догадывался, вздрюченные Мехлисом политработники основной упор делали на то, что, несмотря на разные сиюминутные политические комбинации, основной задачей РККА является защита социалистического Отечества. И в случае же если опьяненные своими победами на Западе германские фашисты посмеют напасть на СССР, то они должны быть немедленно отражены, разгромлены и уничтожены. А потому, как говорил великий Ленин, «учиться военному делу надо самым настоящим образом». Ничего неожиданного и сверхъестественного, не правда ли? Поэтому и вскрытие «красного пакета» не вызвало у полковника особых эмоций – к подобному он был давно уже готов. Еще до известия о близком начале войны у полковника Петрова голова шла кругом от реорганизаций последних месяцев, поступления новой техники и ускоренной боевой учебы. Если И-182 в пилотировании был очень похож на своего предшественника И-16 и не доставлял особых проблем при переучивании, то МиГ-3 был капризен в управлении, и с ним летчикам пришлось изрядно помучиться. Хороший пилот на нем становился средним, а средний был хуже новичка, только что вышедшего из училища, даром что машина высотная и скоростная. Летчикам 10-го истребительного полка больше понравился И-182, машина одновременно компактная, хорошо вооруженная, маневренная и скоростная. Побольше бы таких, говорили они. Своего мнения Петров составить не мог, поскольку по прошлой службе он был бомбардировщиком, а это совсем другие рефлексы. На данный момент 7-я САД, перебазированная под Шауляй из-под Митавы, должна была обеспечивать оборонительные действия 8-й армии на направлении главного удара 4-й танковой группы немцев. Дивизия в себя включала: в Шауляе 10-й истребительный авиаполк смешанного состава – сорок восемь новеньких И-182 и двадцать четыре высотных истребителя МиГ-3. В Шауляй из-под Митавы был также передислоцирован 241-й штурмовой авиаполк – шестьдесят переделанных в штурмовики истребителей И-153 «Чайка» первых выпусков с пулеметным вооружением; В Паневежисе базировался 9-й бомбардировочный авиаполк – пятьдесят четыре СБ-бис2, и 238-й истребительный авиаполк – шестьдесят пушечных «чаек» последней серии, выпущенных в первой половине прошлого года; В Груджае на аэродроме был готов к бою 46-й бомбардировочный авиаполк – тридцать бомбардировщиков СБ-2бис и двадцать четыре пикирующих бомбардировщика Ар-2. Всего двести восемьдесят восемь самолетов – вроде бы немалая сила, но полковник Петров понимал, что, несмотря на усиленную подготовку, дивизия была лишь условно готова к войне. В первую очередь остро не хватало истребителей. Двумя истребительными полками требовалось прикрывать от ударов вражеской авиации свои войска и аэродромы и осуществлять сопровождение вылетов двух бомбардировочных и одного штурмового полков. Тихоходные СБ и Ар-2 без истребительного прикрытия – это просто мясо для пушечных «мессершмиттов». Да и груженные авиационными ракетами «чайки» до момента штурмового удара по маневренности мало чем отличаются от стельных коров. Вот и придется рвать на части единственный полк на новых истребителях. Использовать в качестве истребителей «чайки» – это тоже не выход. К началу сорок первого года этот самолет как истребитель фатально устарел, и не может на равных противостоять «мессершмиттам». И на неравных, кстати, тоже. Да что там «мессершмитты» – на прямой «чайка» с мотором М-25 была не в состоянии догнать и Ю-88, имеющий превосходство в скорости на целых сто километров в час. Новые «чайки» с мотором М-62 были, конечно, пошустрее, но применять их было желательно только в составе большой группы в прикрытии бомбардировочных формаций. Но как бы то ни было, а уже завтра полковнику Петрову придется вести свою дивизию в бой. Единственный способ избежать неоправданных потерь – это, не распыляя сил, бить всей дивизией в одно место сжатым кулаком, не раздергивая самолеты по эскадрильям и звеньям. Вскрыв «красный пакет» и вчитавшись в его содержимое, полковник Петров вздохнул с облегчением. Было указано место для массированных бомбоштурмовых ударов в полосе действия дивизии: железнодорожный и шоссейный мосты через Неман в районе Тильзита, сама железнодорожная станция и, предположительно, забитая немецкими войсками второго эшелона дорога Тильзит – Шауляй. Завтра на рассвете, одновременно с соседями, он должен поднять в небо свой 10-й истребительный полк, для того чтобы встретить в воздухе бомбардировщики 1-го воздушного флота немцев, отразить их удар, после чего бомбардировочные и штурмовые полки дивизии под прикрытием пушечных «чаек» должны будут приступить к непосредственной поддержке наземных войск. «Готовность № 2» в полках должна быть объявлена немедленно, «Готовность № 1» – за час до рассвета. Взлет 10-го полка – по команде с выдвинутых к границе постов ВНОС, а ударной группировки – через пять минут после взлета истребителей первой волны. До границы от базовых аэродромов – сто километров, до Тильзита – сто тридцать. Подлетное время для немецких бомбардировщиков – четверть часа, а И-16 на пяти километрах будет через шесть минут после взлета, И-182 – через четыре с половиной, а МиГ-3 – минут за десять заберется на свой эшелон высотного чистильщика в восемь километров. Если немцы завтра действительно начнут, то пусть их летчики пеняют потом только на себя и своего фюрера. Соседом дивизии Петрова слева была 6-я смешанная авиадивизия, действующая в полосе 16-й армии. Соседом справа – 8-я смешанная авиадивизия, прикрывающая действия 19-й армии. Положение дел с истребителями там было аналогичным: по одному истребительному полку смешано на И-16 и новых И-182, и по одному полку на устаревших «чайках», пригодных только для использования в качестве легких штурмовиков. «Миги» в прибалтийском округе были только у него, но полковник Петров с превеликим удовольствием спихнул бы их соседям, поменяв на те же самые И-182. Но это так, только умозрительно. На самом деле ни о каком обмене не могло быть и речи, не на базаре, чай. У МиГ-3 в тактической схеме «этажерка» было свое законное место высотного чистильщика, ведь на высотах свыше семи километров ему просто нет равных ни в советских, ни в германских ВВС. Пусть немецкие летчики пытаются реализовать преимущество «мессершмитта» в скороподъемности уходом на вертикаль. Там, наверху, их ждет небольшой, но очень неприятный сюрприз. Доложив «наверх» командующему ВВС округа генерал-майору Новикову о том, что боевое задание на первый день войны принято и понято, полковник Петров вместе с начальником штаба дивизии полковником Соловьевым сели готовить боевой приказ на завтрашний день, детализируя задачу полкам дивизии. Завтрашний день должен был или поднять их на вершину славы, или низвергнуть в пучину позора, чего полковник Петров искренне хотел избежать. 21 июня 1941 года, 22:15. Западный особый военный округ, Кобрин, Штаб 4-й армии Генерал-лейтенант Василий Иванович Чуйков Из характеристики, данной генералу Чуйкову: «…генерал-лейтенанту Чуйкову свойственны такие положительные качества, как решительность и твёрдость, смелость и большой оперативный кругозор, высокое чувство ответственности и сознание своего долга». На западе, где-то за Брестом, как предвестье завтрашнего дня пылал багровый закат. На потемневшем небе уже готовы были высыпать яркие звезды. Еще немного, и начнется самая короткая ночь года. Но генерал-лейтенанту Чуйкову сейчас было не до наблюдения за природными красотами Белоруссии. Слишком уж многое произошло за этот день. Сначала был сигнал «Гроза», доведенный до командования армии не штатным путем, через штаб округа в Минске, а по линии НКВД. Усталый, с покрасневшими от постоянного недосыпания глазами начальник особого отдела армии капитан госбезопасности Бобров доложил ему и начальнику штаба армии полковнику Сандалову, что сигнал «Гроза» по линии НКВД поступил еще полчаса назад, и что время, отведенное ему инструкцией на ожидание такого же сигнала по армейской связи, уже вышло. Каждый должен заниматься своим делом, командование армии должно готовить ее к будущим сражениям, а он, капитан госбезопасности Бобров, должен ловить шпионов и диверсантов, которые, несмотря на все его усилия, продолжают появляться в армейских тылах. – А как же командующий округом генерал Павлов? – растерянно спросил полковник Сандалов. – А генерал Павлов, – ответил капитан госбезопасности Бобров, – скорее всего, оказался скрытым предателем, участником троцкистско-зиновьевского блока, вроде Тухачевского, Якира, Уборевича и прочих. Сейчас с этим фактом со всей серьезностью уже разбираются в Москве. И скорее всего, у округа, то есть уже фронта, появится новое командование. Но это вопрос не нашей компетенции, товарищ полковник. Вот, вместе с товарищем генерал-лейтенантом распишитесь, пожалуйста, здесь и здесь о том, что с сигналом «Гроза» вы ознакомлены и предупреждены об ответственности за непринятие мер согласно плану прикрытия границы. Сказал как отрезал. Точка. Хотя Чуйкову и Сандалову и не хотелось верить в предательство генерала Павлова, но свою подпись в спецжурнале об ознакомлении с сигналом «Гроза» они поставили и, вскрыв опечатанную папку, немедленно приступили к выполнению всех предписанных мероприятий по подготовке к отражению внезапной агрессии фашистской Германии. Хотя какая она, к едрене фене, внезапная? В последний месяц все увеличивающуюся концентрацию немецких войск на левом берегу Буга мог не заметить только слепой. Генерал Чуйков не раз и не два выезжал в передовые части на самой границе. Одно дело, слушать убаюкивающие сказки из штаба округа в Минске, и совсем другое – собственными глазами наблюдать на своем участке все возрастающую концентрацию германской пехоты и артиллерии, которые в последнее время нагло начали выдвигаться прямо к границе. Так что ничего неожиданного в сигнале «Гроза» для генерала не было. Еще в начале июня отменили все отпуска для комсостава, а восемнадцатого числа войска армии, выведенные в полевые лагеря по личному указанию наркома обороны товарища Сталина, были приведены в состояние повышенной боевой готовности. Признаков близкой войны, особенно здесь, на приграничном рубеже, не видел только слепой. Помимо всего прочего, осень, зиму и весну войска армии буквально не вылезали из учений, внезапных ночных тревог, дивизионных и корпусных проверок боеготовности. Сам участник боевых действий в Китае в 1927—29 годах и в недавней войне с белофиннами, генерал Чуйков не мог не признать, что в результате предпринятых в последнее время мероприятий вверенная ему армия не только численно увеличилась на один стрелковый корпус, прибывший из Московского военного округа, но и значительно усилила боеспособность. Передав сигнал «Гроза» в стрелковые корпуса и части армейского подчинения, штаб армии начал готовиться к перебазированию на полевой командный пункт, расположенный в лесном массиве в одиннадцати километрах северо-восточнее Кобрина. Одним из первоочередных мероприятий по плану прикрытия границы была команда распечатать полковые вещевые склады мобилизационного резерва и перед выдвижением на исходные позиции переобмундировать все части армии в новую «камуфляжную полевую форму образца 1941 года». Первыми эту форму надели штабные командиры и бойцы комендантской роты штаба армии. Как человек с боевым опытом, генерал Чуйков не мог не признать, что новое обмундирование для ведения боевых действий куда удобнее и практичнее старых образцов. Правда, некоторых командиров и политработников возмущало то, что в новом камуфляже они стали почти неотличимы от рядовых бойцов и младших командиров. Такие кадры, чего греха таить, тоже были в рядах РККА. Но с ними разговор будет короткий. Кого-то спишет война, а кого-то – особист, поставивший спецпометку в личном деле. Чтобы смыть такую спецпометку, этим людям надо будет потом очень-очень постараться. Кроме всего прочего, после ноля часов 22 июня все бойцы и командиры в форме образца 1938 года подлежали немедленному задержанию и разоружению, а в случае оказания ими сопротивления, сотрудники НКВД получили право открывать огонь на поражение. Как сказал капитан госбезопасности Бобров, делалось это с целью выявления многочисленных групп, переодетых в советскую военную форму вражеских диверсантов, которые должны действовать в армейских тылах с началом немецкого нападения. Кое-кого из числа тех, что были заброшены заранее, уже удалось отловить. Но самое большое количество, как выразился капитан Бобров, «интуристов» должно было прибыть с сопредельной стороны в ночь с двадцать первого на двадцать второе июня. Параллельно с чисто военными приготовлениями должны быть проведены мероприятия по эвакуации в тыл семей командиров, а также местных советских, партийных и хозяйственных работников Брестской области. Сами же они должны перейти на казарменное положение с подчинением командованию армии. Последним сюрпризом, затаившимся на дне папки с документами по плану прикрытия границы, был запечатанный сургучными печатями пакет из плотной бумаги с надпечаткой «Вскрывать только при поступлении сигнала “Гроза”». Вот тут товарищей Чуйкова и Сандалова ждал самый настоящий шок. Это был документ о том, что с двадцати двух часов вечера в расположение 4-й армии для взаимодействия в отражении агрессии фашистской Германии вводятся тринадцать мотострелковых, механизированных и артиллерийских бригад из состава союзного СССР Экспедиционного корпуса, прибывшего из далекого 2018 года. Отложив бумагу в сторону, Чуйков ошарашенно переглянулся с Сандаловым, после чего они вместе недоуменно уставились на армейского особиста. – Да, товарищи, – кивнул в ответ на их немой вопрос капитан госбезопасности, – действительно, так оно и есть. Вы можете думать об этом все что угодно, но прошу учесть, что наличие такого союзника до самого последнего момента являлось самым охраняемым из всех секретов Советского Союза. – Вы там были, товарищ капитан госбезопасности? – спросил Чуйков. – Был, – ответил Бобров, – скажем так, товарищ генерал-лейтенант, на курсах повышения квалификации. Подробности сообщить вам не могу, сами понимаете – подписка. Подождите немного. Все же лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Но прежде чем в окрестностях Кобрина появились передовые подразделения Экспедиционного корпуса, к штабу армии подъехало несколько больших крытых трехосных грузовиков передвижного армейского узла связи, сопровождаемые двумя самоходными зенитными установками. Старший лейтенант, командовавший этим хозяйством, смотрел на генерала Чуйкова как на оживший памятник. А то как же, круче было бы лицезреть только самого Сталина, Жукова или Рокоссовского. Хотя переодевшись в камуфляж, выглядел Чуйков не совсем канонично. – Товарищ генерал-лейтенант, – связист откозырял Чуйкову, – есть связь со штабом фронта. Товарищ командующий у аппарата… Когда генерал Чуйков поднялся по лесенке в кузов одного из грузовиков, там его ожидал еще один сюрприз. Если вооружение и боевая техника, которой был оснащен Экспедиционный корпус, в основном была еще советского производства – вермахту и того хватит за глаза и за уши, – то аппаратура связи, напротив, была самой что ни на есть современной, отчасти даже еще не поступившей в войска. Просто, совмещая приятное с полезным, самой современной системе управления войсками устроили обкатку в боевых условиях. Так что Чуйков в кузове увидел не телеграфный аппарат прямого провода и даже не телефонную трубку ВЧ, а большой плоский экран, на котором как живой возник незнакомый ему полноватый человек, в таком же, как у него, камуфляже и со знаками различия генерал-полковника. Впрочем, стоявшего рядом с незнакомцем генерал-майора Василевского Чуйков знал, ибо тот уже приезжал к нему в армию по линии Генштаба в конце мая, чтобы провести одну из проверок боеготовности. – Добрый вечер, Василий Иванович, – произнес незнакомец, – меня зовут Шаманов Владимир Анатольевич. По личной просьбе товарища Сталина с этого момента я командую Западным фронтом, а Александр Михайлович Василевский является моим начальником штаба. – Здравия желаю, товарищ генерал-полковник, – ответил генерал Чуйков, – докладываю, что, согласно плану прикрытия государственной границы, войска армии подняты по тревоге и с наступлением темноты начнут выдвижение на исходные позиции. – Очень хорошо, Василий Иванович, – кивнул Шаманов, – а теперь слушайте боевой приказ… Этот разговор с новым командующим состоялся всего полтора часа назад. А сейчас генерал Чуйков и полковник Сандалов, уже сделавшие в первом приближении все, что было необходимо для завтрашнего дня, стояли в сгущающейся темноте на окраине Кобрина и вслушивались в приближающийся со стороны Барановичей тяжкий гул множества мощных моторов. Поток техники, в полумраке в два ряда сплошной лавиной двигавшейся по шоссе, казался им бесконечным. Тяжелые приплюснутые танки с длинноствольными пушками чуть ли не корабельного калибра сменялись легкими гусеничными клиновидными машинами, на которых верхом сидела вооруженная короткими карабинами пехота. За ними двигались самоходные гаубицы, на смену которым приходили тяжелые грузовики с укутанным брезентом странными коробчатыми установками вместо кузовов, причем некоторые из них были огромными на четырех осях, с толстыми колесами в человеческий рост и длиной не менее двенадцати метров. Потом снова самоходные гаубицы, но на этот раз совсем уж монструозные, с длинными восьмидюймовыми стволами. Куда там привычной Б-4! За ними самоходные зенитки, и снова танки и мотопехота на броне. Вдыхая густой соляровый угар, который сейчас был для него слаще запаха дорогих духов, генерал Чуйков подумал, что завтра немцам будет хреново. Они столкнутся и с этой мощью брони и крупных калибров, и со ста шестьюдесятью тысячами бойцов и командиров его армии, которые в данный момент уже занимают оборону по линии государственной границы. Впрочем, все это будет завтра. А пока не наступил рассвет, они с полковником Сандаловым много еще чего должны успеть. Если Родина доверила им отразить наступление одного из самых лучших немецких генералов, то они должны сделать все возможное, чтобы оправдать ее доверие. 21 июня 1941 года, 22:45. Украинская ССР, Киев, квартира 1-го секретаря ЦК КП(б) Украины Никиты Хрущева Появившийся поздно вечером на пороге хрущевской квартиры курьер с пакетом не удивил главу Компартии Украины. Все-таки Никита Сергеевич, за глаза прозванный товарищами Клоуном, был видным партийным и государственным деятелем, а таких людей из Кремля могут побеспокоить в любое время дня и ночи. Удалившись к себе в кабинет и вскрыв пакет, Хрущев из записки за подписью Поскребышева узнал, что на завтрашнее утро назначено экстренное заседание Политбюро ЦК ВКП(б), на котором он обязательно должен присутствовать, и что на аэродроме в Борисполе его уже ждет готовый к вылету самолет с опытным экипажем. Хрущев был встревожен, Хрущев был напуган, да нет, он был просто в панике. Такой вызов мог означать все что угодно – от перевода с повышением в Москву до внезапного ареста прямо на столичном аэродроме. В последнее Хрущеву верилось больше. Были уже, знаете ли, прецеденты. Кроме всего прочего, Никита Сергеевич не был клиническим имбецилом, каким он старался казаться товарищам по партии, для того чтобы его не сожрали в ходе одной из многочисленных политических интриг. Не столько умный, сколько хитрый и подлый, он давно поставил себе цель забраться на самую вершину партийной пирамиды власти, но прекрасно понимал, что при живом Сталине это попросту невозможно. Интрига была долгой, тайной. На своем пути наверх, начавшемся двенадцать лет назад с учебы в Промакадемии, Хрущев не жалел никого, ни врагов, ни, в особенности, бывших друзей-троцкистов. Попав в Москву и занесенный там в список партноменклатуры, он ступенька за ступенькой, шаг за шагом стал подниматься по карьерной лестнице. Выдвиженец Лазаря Кагановича, Хрущев был готов есть из всех корыт разом: секретарь парткома Промакадемии, 2-й, а затем и 1-й секретарь Московского горкома ВКП(б), с совмещением должности 1-го секретаря Московского областного комитета. В Москве он обретался до февраля 1938 года, после чего был переведен в Киев на свою нынешнюю должность, вместо отозванного в Москву и впоследствии репрессированного Станислава Косиора. Хрущев убрался из Москвы вовремя – всего через полгода ежовщина была разгромлена, сам Ежов арестован и позднее расстрелян. Под расстрел попал и комиссар госбезопасности 1-го ранга Станислав Реденс, бывший начальник УНКВД по Московской области и, по совместительству, муж свояченицы Сталина Анны Аллилуевой. В две руки Никита Сергеевич и Реденс репрессировали в Москве и Московской области десятки тысяч людей. Хрущев требовал увеличить «лимит» на расстрельные приговоры. Он додумался даже предложить Сталину провести показательные расстрелы «врагов народа» на Красной площади, но вождь тогда одернул Никиту, сказав ему: «Уймись, дурак!» Никита Сергеевич отсиделся в Киеве, когда Берия зачистил ежовскую банду. О нем тогда либо просто забыли, либо сочли неопасным. Клоун он и есть клоун. Впрочем, и сам Никита Сергеевич тоже старался как мог, с удвоенной силой включившись в разоблачение своих вчерашних друзей, одновременно налаживая новые связи. Одних только членов партии с санкции Хрущева в 1938–1940 годах на Украине было арестовано около ста пятидесяти тысяч человек. Но потом все пошло как-то не так. Уже налаженные им связи беспощадно обрубались, нужных ему людей понижали в должности, переводили на другие посты, а то и вовсе арестовывали как троцкистов. В феврале этого года с должности наркома внутренних дел Украинской ССР был снят Иван Серов, с которым у Хрущева наладились, гм, «доверительные» отношения. Серов не докладывал в Москву о разных мелких шалостях Хрущева по своей линии, а тот, в свою очередь, закрывал глаза на разные нарушения социалистической законности со стороны НКВД. Все изменилось, когда Серова сменил присланный из Москвы бериевский волчара Сергиенко, который сперва был первым замом Серова, а потом и сам занял пост наркома. Никита Сергеевич сразу же почувствовал себя, как муха, накрытая стаканом. Жужжать можно сколько угодно, а больше – ни-ни. В нашей истории, потом, придя к власти, Хрущев в 1954 году отомстил Сергиенко, лишив его званий и наград, под предлогом неквалифицированного руководства органами НКВД во время Киевского окружения 1941 года. Цитата из справки ЦК КПСС от 31.12.1954 с ходатайством о лишении генеральского звания: «…в сентябре 1941-го при приближении немцев к Киеву не обеспечил своевременную эвакуацию аппарата НКВД УССР, в результате чего около 800 сотрудников оказались в окружении, многие попали в плен, погибли или пропали без вести. Сам Сергиенко проявил “растерянность и трусость”. Будучи в окружении, заявил работникам НКВД: “Я вам теперь не нарком, и делайте что хотите”. Отделился от группы работников НКВД УССР 13.10.41 и до 21.11.41 проживал в Харькове на оккупированной территории. Затем самостоятельно вышел из окружения и появился в расположении советских войск. По показаниям Абакумова, хорошо относившийся к Сергиенко Берия взял его под защиту, и поэтому он не был подвергнут проверке, положенной для окруженцев». (ГАРФ. Ф.9401. Оп.2. Д.451. Л.387–388, 36–38)