– Все живые и обладающие самосознанием существа, – сказала, не поднимая головы, Сьюзен. – Странно… Похоже, она находится в заточении. Но кому могло понадобиться заключать в темницу зубную фею? – Кому-нибудь, у кого очень болят зубы? – Сьюзен вернулась на несколько страниц назад. – Голова закрыта мешком, ее куда-то несут. Так… – Она перевернула страницу. – А здесь говорится, что она зашла к Банджо, взяла зуб… а потом почувствовала, что кто-то стоит у нее за спиной… затем ее долго везли на телеге… мешок сняли… какая-то дорога… и… – Все это написано в книге! – В автобиографии. У каждого человека она есть. Тут описывается вся твоя жизнь по мере ее развития. – И у меня тоже есть автобиография? – Думаю, да. – Ничего себе. «Проснулся, поблевал, захотел умереть». Не слишком увлекательное чтение. Сьюзен перевернула страницу. – Башня, – сообщила она. – Фиалка находится в башне. Изнутри башня вся белая, ноне… снаружи? И выглядит нереальной? Вокруг растут очень странные яблони. Рядом виднеется река, тоже ненастоящая. Там плавает много золотых рыбок… на поверхности. – Типичные последствия загрязнения окружающей среды, – понимающе кивнул о боже. – Сомневаюсь. Здесь говорится, что рыбки живые. – Живые и плавают на поверхности? Как такое возможно? – Это то, что видит Фиалка. – Правда? Слушай, может, она этого своего плесневелого сыра переела? – Голубое небо, но… нет, вероятно, она ошибается… тут сказано, что голубое небо только над головой… – Самое нормальное место для неба. Лучше и не придумать, – ответил о боже. – А вот если оно вдруг оказывается у тебя под ногами, верный признак: жди беды. Сьюзен полистала страницу туда-обратно. – Она имеет в виду, что небо есть только над головой, а по краям его нет. К примеру, на горизонте неба нет. – Прошу прощения, – нахмурился о боже. – Я очень недолго живу в этом мире и не являюсь его выдающимся знатоком, но, по-моему, на горизонте тоже должно быть небо. Иначе как можно определить, что это горизонт? Сьюзен вдруг показалось, что где-то она видела нечто подобное, однако едва она попыталась сосредоточиться, как ощущение исчезло. – Я абсолютно точно видела это место, – промолвила она, постучав пальцем по странице. – Если бы она повнимательнее присмотрелась к деревьям… Здесь говорится, что у них коричневые стволы и зеленые листья и что Фиалке они кажутся странными. И… – Она сосредоточилась на следующем параграфе. – Цветы. Растут прямо в траве. С большими круглыми лепестками. Ничего не видящим взглядом Сьюзен уставилась на о боже. – Подобный пейзаж просто невозможен, – сказала она. – А по мне, так вполне нормальный пейзаж, – возразил о боже. – Небо. Деревья. Цветы. Мертвые рыбешки. – И коричневые стволы деревьев? Обычно они бывают сероватыми, покрытыми мхом. Такие коричневые стволы я видела только в одном месте. И там же небо бывает только над головой. Его голубизна не касается земли… Она подняла голову. В самом конце библиотечного прохода располагалось одно из очень высоких и узких окон. Оно выходило в черный сад. Черные кусты, черная трава, черные деревья. Скелетики рыб, плавающие в черной воде пруда под черными лилиями. Цвета в некотором роде присутствовали, но все они представляли оттенки черного, как если бы черный луч пропустили через призму. Кое-где черный цвет с определенной натяжкой можно было принять за темно-лиловый или полуночно-синий. Но в основном все было черным, и небо тоже было черным, потому что данный мир принадлежал Смерти – и этим было сказано все. Смерть принял ту форму, которую люди создали для него за долгие-долгие столетия. Почему Костлявый? Потому что кости ассоциируются со смертью. Косу придумали сельские жители, посчитавшие эту деталь удачной метафорой. А в Мрачной местности он жил потому, что, согласно людскому пониманию ситуации, не мог жить в более приятном месте, среди каких-нибудь цветочков и пташек. Такие существа, как Смерть, рождались в воображении людей и там же обретали форму. И он не был единственным… …Но ему не понравился сценарий. Смерть начал интересоваться людьми. Было ли это мыслью или всего лишь воспоминанием о том, что еще не случилось? О боже не спускал с Сьюзен глаз. – Мы можем отправиться за ней? – спросил он. – Я говорю «мы», поскольку, оказавшись в неудачном месте в неудачное время, стал невольным участником событий. – Она жива, – откликнулась Сьюзен. – А значит, рано или поздно она умрет. А еще это значит, что я смогу ее найти. Она повернулась и направилась к выходу из библиотеки. – Но если тамошнее небо, как она утверждает, располагается исключительно над головой, что пролегает между небом и горизонтом? – Ты не должен идти со мной, – сказала Сьюзен. – Это не твои проблемы. – Да, но, учитывая, что единственной целью моего существования является плохое самочувствие, любые перемены – только к лучшему. – Там может быть опасно. Вряд ли она задержалась там по собственной воле. Ты умеешь драться? – То, что я умею, куда страшнее. Я могу заблевать кого угодно с ног до головы. Лачуга ютилась на самой окраине городишки под названием Скрот. У Скрота были весьма обширные окраины, сплошь заваленные обломками телег и дохлыми собаками, – люди зачастую проходили этот городок насквозь, даже не осознав, что побывали в «том самом» Скроте. Да и на карте он появился лишь потому, что картографы очень не любят пустых мест. Страшдество наступало в Скроте спустя некоторое время после Праздника Сбора Капусты, а потом не предвиделось никаких заметных событий вплоть до Праздника Рассады. В лачуге стояла печь, железная труба которой выходила наружу через крытую капустными листьями крышу. Со стороны трубы доносились голоса. – ЭТО ОЧЕНЬ, ОЧЕНЬ ГЛУПО. – Думаю, хозяин, данный обычай зародился в то время, когда в каждом доме были широкие трубы. – Эти слова человек словно бы специально прокричал в трубу. – ПРАВДА? ОДНО ХОРОШО – ПЕЧКА НЕ ГОРИТ. Послышался шорох, затем – грохот, и что-то упало в железное чрево печи. – ПРОКЛЯТЬЕ. – В чем дело, хозяин? – НА ДВЕРЦЕ НЕТ РУЧКИ. КРАЙНЕ ЭГОИСТИЧНОЕ УСТРОЙСТВО. Раздались глухие удары, потом – скрежет, после чего верхняя крышка печи наконец поднялась и чуть отодвинулась в сторону. Из щели показалась рука, нащупывающая ручку на дверце. Пальцы неуверенно исследовали ручку, и было ясно, что они принадлежат индивидууму, не привыкшему открывать двери. В конце концов Смерти удалось выбраться из печи. Как именно – описать очень трудно, для этого пришлось бы сложить страницу. Время и пространство, с точки зрения Смерти, являлись понятиями, присущими всем остальным, но никак не ему. В случае же со Смертью напротив этих двух пунктов ставилась галочка в окошке с надписью «Неприменимо». Скажем, если представить вселенную в виде большого резинового полотна… впрочем, лучше не стоит это делать. – Хозяин, пусти! – донесся жалобный голос с крыши. – Здесь жутко холодно. Смерть подошел к двери, в щель под которой залетал снег, и осмотрел конструкцию. Снаружи раздался стук, и голос Альберта зазвучал гораздо ближе: – В чем дело, хозяин? Смерть просунул голову сквозь доски двери. – ЗДЕСЬ ТАКИЕ МЕТАЛЛИЧЕСКИЕ ШТУКИ… – Засовы, хозяин. Их нужно отодвинуть, – пояснил Альберт, зажав ладони под мышками. – А… Голова Смерти исчезла. Альберт топал ногами, смотрел, как дыхание вырывается изо рта громадными клубами, и прислушивался к нерешительным шорохам, доносящимся из-за двери. Затем снова появилась голова Смерти. – Э… – Это крючок, хозяин, – устало произнес Альберт. – ДА. КОНЕЧНО. – Его следует поддеть пальцем и откинуть. – ПОНЯЛ. Голова исчезла. Альберт, подпрыгивая, ждал. Голова появилась. – ГМ… А КАКИМ ИМЕННО ПАЛЬЦЕМ? – Альберт вздохнул.