Как правило, таким голосом читают детишкам соответствующие их возрасту книжки. Каждая гласная звучала идеально. Были слышны даже дополнительные восклицательные знаки, рожденные жуткой, устрашающей веселостью. Все обернулись. Феей веселья оказалась пухлая женщина небольшого роста в твидовой юбке и туфлях настолько практичных, что, казалось, они сами могли заполнять за вас налоговые декларации. Фея веселья больше всего походила на первую учительницу, прошедшую специальные курсы по правильному обращению с психически неуравновешенными детьми и маленькими мальчиками, чей вклад в прекрасный мир сочувствия заключался, как правило, в нанесении маленьким девочкам черепно-мозговых травм при помощи, допустим, деревянной лошадки. Картину дополняли висевший на цепочке свисток и общее впечатление, что фея в любой момент готова радостно захлопать в ладоши. Маленькие полупрозрачные крылья на спине у феи веселья, судя по всему, выполняли чисто рудиментарные функции, зато на ее плече… – Привет… – повторила фея уже не так уверенно и подозрительно посмотрела на волшебников. – А вы большие мальчики, – сказала она так, словно бы они выросли специально для того, чтобы еще больше досадить ей. – Но я сумею прогнать вашу печаль, – пообещала она, прищурившись и явно зачитывая некогда выученный текст. Затем, немного повеселев, она продолжила: – А ну-ка выше головы!! Я хочу видеть ваши улыбающиеся лица!! Тут она встретилась взглядом с главным философом, который вообще никогда не улыбался, поскольку предпочитал носить постные и унылые лица. Но в данный момент он превзошел самого себя. – Прошу меня извинить, мадам, – сказал Чудакулли. – Но у вас на плече… гм, курица? – Вообще-то… Это синяя птица счастья, – пояснила фея веселья. Голос ее немного дрожал, как обычно дрожит голос у человека, который и сам не больно-то верит в свои слова, но продолжает произносить их с надеждой на то, что они окажутся верными лишь благодаря тому, что их произносят. – Прошу прощения, но это курица. Живая курица, – возразил Чудакулли. – Она только что кудахтала. – Она же синяя, – беспомощно пролепетала фея. – Ну, по крайней мере тут вы абсолютно правы, – согласился Чудакулли самым вежливым тоном, на который только был способен. – Честно говоря, я представлял себе синюю птицу счастья более… обтекаемой формы, но я не стану к вам придираться по этому поводу. Фея веселья нервно закашлялась и принялась крутить одну из пуговиц на своем практичном шерстяном жакете. – Может, поиграем чуток, чтобы поднять настроение? – предложила она. – Как насчет загадок? Или соревнования: кто лучше всех рисует? Победитель, возможно, получит приз. – Мадам, мы – волшебники, – чопорно промолвил главный философ. – И не знаем, что есть веселье. – А как насчет шарад? – не сдавалась фея веселья. – Впрочем, нет, вам их и так хватает. Тогда споем? Кто знает песенку «Плыви, плыви, кораблик»? Ее широкая улыбка разлетелась на множество осколков, ударившись о хмурые лица волшебников. – Неужели вам так нравится быть мрачными? – неверяще спросила фея. – Да, – немедленно сказал главный философ. Тело феи веселья обмякло, она сунула руку в рукав, пошарила там, достала скомканный носовой платочек и вытерла глаза. – Опять ничего не получается, да? – прошептала она, и ее подбородок задрожал. – Никто не хочет веселиться, хотя я так стараюсь. Я составила книгу шуток, у меня целых три коробки костюмов для маскарада… Но стоит мне попробовать развеселить людей, как они почему-то смущаются… а я действительно стараюсь… изо всех сил… Фея громко высморкалась. Даже главный философ дрогнул и смутился. – Э… – начал было он. – Ну, кому может повредить чуток веселья? – всхлипнула фея. – Э… в каком смысле? – уточнил главный философ, чувствуя себя последним негодяем. – Кругом ведь столько всего хорошего – к чему грустить? – сказала фея и снова высморкалась. – Гм… капли дождя, последние лучи солнца и все такое? – саркастически хмыкнул главный философ, правда на этот раз сарказм у него как-то не получился. – Э… хотите я дам вам свой платок? Он почти чистый. – А почему бы нам не угостить даму хересом? – предложил Чудакулли. – А курицу – зерном? – Но я не пью спиртного, – с ужасом произнесла фея веселья. – Правда? – удивился Чудакулли. – А мы иногда находим это занятие очень даже веселым. Господин Тупс, будь добр, подойди ко мне. Он поманил его пальцем. – Видимо, в воздухе болтается очень много веры, раз появляется вот такое. Полная тупица, насколько я могу судить. Нужно срочно связаться с Санта-Хрякусом. Как это лучше сделать? Написать ему письмо и сунуть в каминную трубу? – Да, сэр, но сегодня это не получится, – ответил Думминг. – Сегодня он занят доставкой подарков. – Значит, никак нельзя узнать, где он сейчас находится? Проклятье. – Впрочем, возможно, к нам он еще не заглядывал, – продолжал Думминг. – А с чего бы ему сюда заглядывать? – подозрительно осведомился Чудакулли. Библиотекарь свернулся калачиком и натянул на уши одеяло. Как всякий орангутан, он тосковал по теплу тропического леса. Проблема заключалась в том, что он никогда не видел тропического леса, потому что превратился в орангутана, будучи уже взрослым мужчиной. Но что-то в его костях имело представление о таком лесе, и поэтому он люто ненавидел зимнюю стужу. Однако он был библиотекарем, и те же самые кости строго-настрого запрещали ему разводить огонь в библиотеке. В результате одеяла и подушки исчезали из всех комнат Университета и собирались в справочном отделе библиотеки, где библиотекарь проводил все самые холодные зимние дни. Перевернувшись на другой бок, он поплотнее закутался в портьеры казначея. Но что-то скрипнуло рядом с его логовом, а потом послышался шепот: – Нет-нет, не зажигайте лампу! – А я все думал, почему его не видно весь вечер… – В канун страшдества он рано ложится, сэр. Ага, вот… Донесся шорох. – Нам повезло. Тут пусто. Кстати, очень похоже на чулок казначея. – И он вывешивает его каждый год? – Очевидно. – Но он далеко не ребенок. Может, виной всему детское простодушие? – Возможно, орангутаны мыслят иначе, аркканцлер. – Как ты думаешь, в джунглях они тоже так поступают? – Вряд ли, сэр. Во-первых, там нет каминных труб. – А еще у них очень короткие ноги. В чулочно-носочной области орангутаны явно страдают. Но могли бы додуматься вывешивать перчатки. Санта-Хрякусу пришлось бы работать в две смены, учитывая длину их лапищ. – Отлично, аркканцлер, теперь нам остается только ждать… – А что это там стоит? Ничего себе! Бокал хереса! Зачем добру пропадать? В темноте что-то забулькало. – Я думаю, он предназначался для Санта-Хрякуса, сэр. – И банан? – А бананы – кабанам. – Кабанам? – Ну да, Долбиле, Клыкачу, Рывуну и Мордану. – Думминг замолчал, потому что вдруг понял: взрослый человек не должен помнить такие вещи. – Во всяком случае, так считают дети. – Бананы – кабанам? Некоторое нарушение традиции, не правда ли? Я бы оставил им желуди. Или яблоки, брюкву в конце концов… – Да, сэр, но библиотекарю нравятся бананы. – Очень питательный фрукт, господин Тупс. – Конечно, сэр. Хотя, если говорить честно, это не совсем фрукт, сэр. – Правда? – Да, сэр. С точки зрения ботаники это особый вид рыбы. А согласно моей теории, он эволюционно ассоциируется с крулльской морской иглой, которая тоже желтая и плавает гроздьями или косяками. – И живет на деревьях? – Обычно нет, сэр. Банан явно захватил новую нишу. – О боги, неужели? Странно, но я всегда недолюбливал бананы и крайне подозрительно относился к рыбе. Это все объясняет. – Да, сэр.