– У тебя что, ноги болят?! – завопил я. Порядок надо восстанавливать побыстрее, лучше даже немного с избытком. Пообижаются и перестанут. А то если начнут тут голосование по любому поводу устраивать, толку из этого не будет. – Н-нет, – проблеял он. – На исходную! – продолжил я разыгрывать командира-зверя. Санитара как ветром сдуло, и он мгновенно оказался шагах в двадцати от меня. – Ко мне! – санитар побежал, шагов за пять перейдя на строевой шаг. – Отставить! – и он помчался назад. – Хватит уже издеваться над человеком, помоги лучше мне, – послышался голос Веры. – Он боец Красной армии, – наставительно произнес я, но санитара отпустил. Подошел к кузову «мана» и залез в него. Вера, с раскрасневшимся лицом и растрепанными волосами, пыталась одной рукой придержать извивающегося немца, а другой начать накладывать ему повязку на огромную кровоточащую рану на голове. Она стояла на коленях возле раненого. Юбка задралась, я увидел голые коленки врача. Отвел глаза – не до этого сейчас. Пока толпа пыталась учинить разборки, натекла уже немаленькая лужа крови, в которую она залезла ногами, но не обращала на это внимания. Я присел, схватил немчика за плечи, прижал к днищу кузова. Он как-то сразу притих, успокоился. Вера начала бинтовать ему голову, и вдруг он еще раз дернулся, раз, другой, и затих, перестав дышать. – Ну вот и все, кончился, – сказал я, поднимаясь и подавая руку Вере. – Не мог чуть раньше окочуриться, только буча из-за него началась. – Спасибо, что помог, – сказала она, поднимаясь. – Ты же понимаешь, я по-другому не могу… – Успокойся, все кончилось, – оборвал ее я. – Ты в его крови испачкалась, переодеться надо. Подожди, помогу тебе спуститься. Я спрыгнул вниз, поймал за талию спрыгнувшую за мной Веру. Мы замерли – ситуация оказалась неловкой. – Спасибо, – коротко сказала Вера и побежала к своей палатке. Я наткнулся глазами на стоящего поодаль санитара. Почему-то он не скрылся с места его экзекуции и продолжал глазеть на происходящее. – Ко мне! – скомандовал я и продолжил после того, как он подбежал: – Тело оттащить вон к тем кустам, здесь, – показал я на лужу крови, – убрать и доложить мне! Чего стоим?! И его как ветром сдуло. Я, вытирая пот, пошел к машине, в которой везли тело Толика. Возле нее собралась вся команда, принимавшая участие в налете на немцев. Стояли все, кроме Оганесяна, который сидел, прислонившись к переднему колесу «мана». Видать, забег по лесу и последующая поездка дались парню нелегко. Но ничего, держится, молодец. Ни разу не начал ныть. – Ну что, пойдемте, похороним Евстолия, – сказал я, стащив с головы пилотку. Даже ее мне достал Толик, помогавший здесь чуть не с первой минуты. Что ж ты полез под осколки, санитар? Почему самые лучшие гибнут первыми? – Да мы уж подготовили все, – сказал Николай. – Вот, лопаты две штуки, плащ-палатку, чтобы завернуть. Наверное, вон там, на пригорке, – показал он направление. – И недалеко, и в сторонке. В сторонке – это от небольшого кладбища, уже выросшего возле медсанбата. Ну да, парень достоин отдельной могилы, не в общую же его бросать! В две лопаты по очереди мы быстро вырыли яму метра полтора глубиной. Хорошее место, сухое, земля пополам с песочком. Завернули тело в плащ-палатку и аккуратно опустили вниз. Так же быстро и зарыли, что тянуть? Толику уже все равно, а у нас времени ни секунды лишней. Пока мы рыли могилу, Юра притащил крест, на котором над годами его жизни написал фамилию санитара – Бильченко, несуразное имя, которого тот так стеснялся при жизни, и даже умудрился где-то взять красной краски, чтобы нарисовать звезду и символ медиков с петлиц, как они сами шутили, тещу с мороженым. Оказывается, покойному было всего двадцать семь лет. Выглядел он лет на сорок. – Хотел на врача пойти учиться, – сказал Николай. – А видишь, не получилось, такая смерть… Мы начали расходиться, когда Оганесян дернул меня за рукав. – Товарищ старший лейтенант, послушайте, – зашептал он. – Боря тут ходит, всем рассказывает, что это вы Толика специально подставили под осколки, не объяснили, как правильно все сделать… Вот же, ну почему обязательно найдется вот такая вонючка, которая вместо того, чтобы подойти и прямо сказать, обязательно начнет по углам шушукаться? И так не по себе, что хороший парень сам себя в могилу загнал, так еще и этот кусочек дерьма все испоганить решит! – Борис, – позвал я военфельдшера, – подожди-ка! Остановились все. Боря посмотрел на меня исподлобья. – Слушаю, – нехотя отозвался он. Понятное дело, задачу мы выполнили, я ему уже не командир. – Боря, – я подошел поближе и остановился прямо перед ним, в шаге, наверное. – А скажи мне, дорогой товарищ, ты где был, когда я людей в засаде расставлял? – Известно где, – буркнул он. – Как пацана, посыльным отправили. Так вот где обида взялась, не по чину бегать отправили. Да, парень, несладко тебе придется, если надолго жить останешься. – Так вот, товарищ военфельдшер… – продолжил я. – Как, кстати, твоя фамилия? – Сезин, – все так же недовольно буркнул он. – Я, военфельдшер Сезин, хоть и не обязан тебе объяснять, но все же сделаю это. Перед тем как распределить людей по местам, я каждому, слышишь, каждому объяснил порядок его действий. От и до. Вплоть до того, можно ли в засаде курить и каким образом сходить отлить, если приспичит. Можешь у кого угодно спросить… – Я обвел взглядом собравшихся, которые к этому моменту обступили нас, и они кивнули, соглашаясь. – И покойному особенно указал на меры предосторожности, потому что у него была особая задача. Это, дорогой товарищ, я специально для тебя объясняю. Остальные и так знают. Понял? – Понял, – явно нехотя кивнул он, отводя глаза в сторону. – Вопросы ко мне есть? Он ничего не ответил, только повернулся и ушел. – А вы тоже хороши, – сказал я оставшимся. – Не могли ему сразу мозги вправить. Зачем слушали? Сегодня он про одного ходит, слухи распускает, завтра про другого. Мы же на войне, братцы, тут держаться друг за друга надо, а не интриговать! Я ушел, оставив их стоящими на месте и потупившимися в землю. * * * Несмотря на кажущийся бардак, собрались быстро. Кузовы «манов» очистили влет. Не было в них почти ничего интересного. Пригодилось только немного продуктов да три ящика с обувью, рассосавшиеся, как кусок сахара в кипятке. Остальное, большей частью немецкую форму, решили утопить при отъезде. Раненых набили в кузовы как селедку – ни повернуться, ни сделать что-то. Но тут уж ничего не поделаешь – зато влезли все лежачие. Ходячих пришлось отправить пешком. Все всё понимали, что другого выхода нет. Шли мрачно, тяжело переставляя ноги. С направлением движения мы определялись недолго. Совещались вчетвером: Аркадий Алексеевич, выглядевший уже немного получше, Вера, я и Николай. Пожалуй, Коля был самым ценным участником собрания – он знал местность. Расстелив двухкилометровую карту, посмотрели на нее. Самым выгодным маршрутом было, конечно, двинуться на Броды, а потом через Ямполь и Шепетовку на Житомир. Вот только Броды сегодня займет немец, Ямполь как бы уже не заняли, а в том районе сейчас сплошное месиво из наших и немецких войск. Ехать через Броды сейчас и на танках не очень интересно, а уж на грузовиках, да еще без сопровождения и поддержки – и подавно. Выход подсказал Николай, который, как оказалось, до войны исколесил чуть не всю Западную Украину. Он и показал на точку на карте. – Вот здесь поедем. Лучше не найдем. – Там же нет ничего, – возразил командир медсанбата. – На карте нет, а в жизни есть, – сказал водитель. – Так себе дорожка, направление. Может, кое-где и прорубаться придется, по ней в основном местные на подводах ездят, зато безопасно. Немцы на такую точно не сунутся. У них же на картах ее тоже нет. Вот здесь выедем, – ткнул он грязноватым пальцем в какое-то место, – дальше на юг еще немного, а там прямая дорога на Тернополь. Повезет, так за пару дней и до Житомира доедем. – По машинам! – крикнул бледный Аркадий Алексеевич. Мы полезли в «маны». Глава 10 Приключения начались почти сразу. Стоило свернуть на просеку и покалдыбать по ямам, как сзади просигналили. Я шел вторым, впереди – Николай, он тоже услышал гудок и затормозил раньше меня. Я же чуть не уперся капотом в зад его машины. – Что случилось? – забеспокоилась Вера, сидевшая рядом со мной в кабине. – Сейчас узнаем, – ответил я. – Сиди пока, не выходи. Несмотря на соседство, мы пока и парой слов не перемолвились. После случившегося с немцем она со мной почти не разговаривала, а я за дорогой смотрел. Захочет, сама заговорит. У женщин обычно долго молчать хуже получается, чем у мужчин. Хотя бывают исключения. Все машины встали, из последнего «мана» вылез Оганесян. У него открылось кровотечение. И так у нас водителей две с половиной калеки, а теперь еще это! Причем заставил его остановиться сидящий у него в кабине Аркадий, сам этот герой, наверное, собирался ехать до тех пор, пока не упадет. – Говорил же тебе! – вспыхнул я. – Ты еще не готов вести машину. – Сейчас я все решу. – Вера принялась заново перевязывать мехвода, я подошел к последней машине. Тут курили мрачный Боря, улыбчивый Юра, а рядом с ними околачивался Гюнтер с наивным и виноватым выражением лица. Наши на него внимания вроде не обращали, но, судя по тому, как то и дело поглядывали ребята, без присмотра он не оставался ни на секунду. Надо бы, конечно, из кабины его не выпускать, да пусть ноги разомнет. Я прошел, посмотрел на бледного Оганесяна, над которым колдовали Вера и одна из медсестер. Судя по катящемуся по лбу мехвода поту, удовольствия от процедуры он получает мало. Надо бы поддержать парня, ему хуже, чем остальным. Может, у Гюнтера есть? Что это за водила, у которого заначки нет? Машины, конечно, перетрясли, но что-то же могло остаться. – Hast du Schokolade? – спросил я немца. Давай, колись, сынок, ты же любишь сладкое! – Йа, Йа, – закивал водитель, обеспокоенно оглянувшись на Борю. – Гони тормозок Гюнтера, – повернулся я к санитару, правильно поняв мимику немца.