Черная с белыми подпалинами на боках дворняжка бегала внутри дота и оглушительно лаяла. Красноармейцы пытались ее поймать, но какое там… Песель уворачивался от рук, проскальзывал между штабелей ящиков, «лап» пушек и продолжал гавкать. – Да кто пустил-то ее?! – негодовал майор, испуганно поглядывая на лежащего генерала. – Она сама, между ног забежала, – оправдывались бойцы, заходя слева и справа. – Дверь, дверь откройте! – в дискуссию включилась Вера, дергая железный затвор на бронированном люке. – Бардак в сумасшедшем доме, – резюмировал Кирпонос, тяжело вздыхая. – Чья собака? Позовите хозяина! – Среди беженцев вертелась, – майор присоединился к бойцам, ловко хватанул собаку за шкирку. Вера справилась с замком, с трудом открыла дверь. Лысый мощным броском выкинул повизгивающее животное наружу. Все дружно перевели дух, расселись на ящиках. – Кто меня вытащил? – Кирпонос обвел взглядом присутствующих. – Вот он, – майор ткнул в меня пальцем. – А руку вправила военврач. – Представьтесь, – генерал уселся по-турецки на плащ палатке, пригладил волосы здоровой рукой. – Старший лейтенант Петр Николаевич Соловьев. 65-й ОМИБ! – я протянул Кирпоносу удостоверение. – А это моя жена, военврач Вера Андреевна Васильева. – Соловьева, – улыбнулась моя рыжая «зажигалочка». – Товарищ генерал, мы только вчера поженились, Петя еще не привык. – Это ваш ОМИБ придали 8-му мехкорпусу? – поинтересовался Кирпонос, разглядывая документы. – Докладывали, что разгромлен был ваш батальон… – Так точно, – кивнул я. – А спасали вас не только я и Вера, но и все присутствующие. – Евгений Петрович, – генерал повернулся к майору. – Что с моими адъютантом и водителем? – Погибли смертью храбрых, – отвел взгляд лысый. – Бронеавтомобиль ваш тоже уничтожен. Бомбой. Генерал выругался, вернул мне документы. За стенами дота раздался тонкий свист, потом взрыв. – А вот и немцы! – Евгений Петрович распорядился закрыть бронезаслонки, зажег свет. Фашисты начали обстреливать укрепрайон, с крыши дота посыпалась бетонная пыль. – Михаил Петрович, вам надо уезжать в Киев, – майор набрался храбрости, смело посмотрел в глаза генерала. Кирпонос задумался. – Я тебя помню, на тебя Попель представление подавал. Генерал расстегнул планшетку и вытащил кипу документов. – Так… ага, вот оно. Хм… героический бой, река Хрестиновка, тут даже документы немцев приложены. Так, а где танкисты? – Лейтенант, наводчик и заряжающий погибли. Мехвод Оганесян отступал вместе с нами, был ранен, расстались с ним возле Шепетовки. Что с ним сейчас – не знаю. Я замолчал. – А стрелок куда подевался? – генерал заглянул в документы. – Попель пишет, что шестеро вас было. Я молча глядел в пол. – Чего глаза отводишь?! – рыкнул Кирпонос. – Забыл, как докладывать надо старшему по званию? – Никак нет, – завелся я. – Стрелок Антонов дезертировал. А потом еще и немцам сдался. Генерал опять выругался, спросил: – Откуда знаешь, что сдался? – При отступлении наблюдали колонну военнопленных, что вели немцы. Антонов был среди них. Красноармейцы зашумели, но их тут же заткнул майор: – Разговорчики! После этого лысый снял большую трубку телефона по типу судового, прокричал позывные. Начал что-то объяснять, закрывая ладонью. – Херово, лейтенант, – Кирпонос засунул документы в планшетку, встал. – Так бы вам героев надо было дать, но Антонов все меняет. Плохо, плохо работаете с личным составом. – Да они вообще не из моей части были! – вспылил я. – Командование принял ты? – резонно возразил генерал. – Значит, и отвечать тебе. Героев не подпишу, «Красное Знамя» – тебе, «Отвагу» – мехводу. Остальной экипаж тоже наградим. Посмертно. Кроме Антонова. Этого найдем после войны и спросим. По всей строгости закона. Я посмотрел на Веру, та лишь пожала плечами. Дают – бери, бьют – беги. Так расшифровал я ее жест. – Служу Советскому Союзу! – вяло ответил я, вставая по стойке смирно. – Еще послужишь. Тебя куда направили с женой? В тыл на переформирование? – Нет, мы при эвакуации наткнулись на зондеркоманду 4а айнзацгруппы С, – я понизил голос. – Удалось уничтожить противника и захватить ценные документы, немецкие деньги. – Та-ак! – генерал огляделся, кивнул майору: – Евгений Петрович, займи бойцов делом. А вы… где эти секретные документы? – Там, – я махнул рукой в сторону выхода. – С погибшим особистом остались. Его бы похоронить надо. Буряков его фамилия. Он нас и вез в Киев, в управление контрразведки. – Товарищ генерал, – майор подскочил к Кирпоносу. – Я вызвал машину из штаба, через час будет. Обстрел укрепрайона закончился, пыль осела на пол. Мы вышли из дота, вдохнули чистый воздух. Вокруг вновь кипела жизнь – шли беженцы, красноармейцы поправляли окопы. Солнце уже взобралось в зенит, и начало крепко припекать. БА-10 догорел, лишь мотор продолжал вяло чадить. Мы подошли ближе, увидели накрытые плащ-палатками тела водителя, адъютанта, Бурякова… Всего одиннадцать трупов. Кто-то из солдат уже начал рыть могилы. Я нашел рядом с особистом документы, портфель с рейхсмарками. Показал генералу. Тот неверяще ощупал пачки денег, покачал головой и забрал у меня портфель. – Надо в Москву телеграфировать, – Кирпонос задумался. – Поедете в Киев вместе со мной, там в штабе округа решим, что делать. Я вытащил из вещмешка Бурякова знамя 65-го ОМИБа. Продемонстрировал его генералу. – А вот за это будет отдельная благодарность в приказе. Пока знамя есть – батальон не погиб. Сформируем его заново. Глава 17 Генерал замолчал, а я отошел немного. Ситуация не совсем понятная. С одной стороны – хорошо, что Кирпонос этим орденом и своим вниманием вытащил на свет божий Петю Соловьева и еще раз ткнул пальцем, мол, видите, это и есть означенный лейтенант. А с другой – лишнее внимание. Чует мое сердце, что тут уже не Буряков какой-нибудь может начать разбираться, а кто покруче. Как там писал этот мужик, что в стихах рассказал про шибко грамотного парня и то, как ему укорот сделали: «Ах, от господ подалей, у них беды себе на всякий час готовь». Сегодня генерал орден с барского плеча жалует, а завтра сапоги не так блестят – и к стенке Петю. Ладно, что сделано, то сделано. Это как в реку прыгнуть. Пока еще в воздухе лечу, но скоро узнаю, насколько холодна водица. – Давай, успокойся, не дергай лапой, сейчас я тебе помогу, – услышал я откуда-то сбоку Веру. – Вот так, потерпи, готово! Я оглянулся на голос. Моя жена (даже думать приятно такое!) обнимала за шею дворняжку, которая перед этим навела шороху в доте. Кто-то успел ее поймать и даже соорудить поводок из куска веревки. В ответ на мой молчаливый вопрос она объяснила: – Заноза в лапе застряла, вот она и беспокоилась. – Он, – поправил я. – Мне отсюда очень хорошо видно. Отпусти пса, небось, хозяева обыскались уже. – Нет у него хозяев, второй день здесь бегает, – сказал стоящий чуть в стороне сержант, пытаясь отряхнуть гимнастерку. – А тут ему не место, сами видите, что творится. – Петя, давай его с собой возьмем, смотри, какой он хороший, – вдруг сказала рыжая, так и не отпустившая пса. – Верочка, сама подумай, куда нам его брать, – тихо ответил ей я, подходя поближе. – Мы сами еще не знаем, что с нами будет, где ночевать сегодня и что есть. Голову включи: война кругом, не до собачки. Дворняга как чуяла, что решается судьба – мокрый нос начал тыкаться в руку жены. – Да придумаем что-нибудь, Петя, – она посмотрела на меня таким жалостным взглядом, что я даже почувствовал себя немного виноватым. – Погибнет же пес… – Звать-то его как? – я посмотрел на сержанта.