Я крикнул в сторону куривших санитаров. – Есть желающие Родину защищать? Мужчины переглянулись, пожали плечами. – Петр, прекрати! – Адам дернул меня за рукав гимнастерки. – Что, как психов на растяжку ставить – это вы молодцы. А с немцем воевать – испугались? Я вспомнил, как санитары стягивали буйных мокрыми полотенцами. Скрипнул зубами. Молодец против овец, а против молодца и сам овца. – Я не боюся! – вперед выдвинулся Иванко, сжал кулаки. – На! – я кинул ему «мосинку». – Умеешь обращаться? – Вмию. Але треба згадаты… Вспомнить? Да, надо не только вспомнить, но и отстрелять винтовочку. Новенькая, матово блестит свежей смазкой. Только со складов. Санитар дернул затвор, приложился к винтовке. Я достал из ящика упаковку патронов, надорвал картонку. – Пойдем в лесок, отстреляем. – Петр Григорьевич, мы должны ехать! – Адам опять схватил меня за рукав. – Это десять минут. Готовьтесь. И мы пошли стрелять. Глава 4 Только спустя час колонна вновь тронулась. Сначала хоронили еще двух умерших – скончались тяжело раненные. Потом у одной из подвод отскочило колесо – и пришлось перекладывать вещи. Рядом продолжала течь река беженцев, но на них уже никто не обращал внимания – примелькались. В Бродах удалось пристроить выживших раненых в местной больнице. Скрепя сердце отдавали больных местным, но Адама успокоил целый батальон танков, который стоял на окраине городка. Удалось подслушать, о чем говорили врачи. Бродские эскулапы сетовали, что паникующие жители кроме соли и спичек смели из двух аптек всю марлю и вату – народ делал самодельные противогазы. Все были уверены, что немцы, как и в Первую мировую, будут использовать ядовитые газы. Сразу по выходе из городка началась бомбежка. Появилась целая россыпь «юнкерсов». Лаптежники выстроились в круг и принялись пикировать на тот самый батальон танков, что мы видели на въезде. Всю опушку леса заволокло дымом, что-то мощно горело и взрывалось, да так, что земля дрожала. – Где же наши?! – закричал один из санитаров. И наши прилетели. Тройка «ишачков» появилась с востока, смело бросилась в бой. Только вот их ждали. Сверху, из самых облаков, на советские истребители упала четверка «мессеров». Завертелась карусель. – Бей гадов! – закричали в толпе. Тот самый старик, что выговаривал майору, затряс кулаками. Почти сразу загорелся первый «ишачок», задымил второй. Третий вертелся как уж и попал-таки – смог повредить один из «мессеров». – Прыгайте, прыгайте! От первого истребителя отделилась белая точка, второй принялся вдруг пикировать. Его хвост охватил огромный язык пламени. Тем временем «мессеры» расправились с третьим. Он пытался уйти на бреющем полете, но его догнали и расстреляли у самой земли. Все три И-16 упали практически одновременно. Но и один из «мессеров» дымил все больше и больше. Самолет внезапно сделал полубочку, устремился к земле. Из него тоже выпрыгнул пилот, белый парашют расправился, и немца стало сносить в сторону города. – Адам! – закричал я врачу. – Подберите нашего. Иванко! За мной! Возьмем немчика. Через огороды мы побежали к окраине Брод, отслеживая, куда сносит пилота. Наконец, фашист приземлился, погасил купол. – Куда, дурак?! Иванко резко ускорился и, обгоняя меня, направился прямо к долговязому пилоту. А тот снял очки со светофильтрами, спокойно достал из кобуры пистолет и лениво так два раза выстрелил в санитара. Иванко уронил «мосинку», сложился, прижимая руки к животу. – Эй, рус! – закричал мне фашист. – Lass die Waffe fallen[3]! Ком цу мир. Еще и пистолетом так показал, давай, мол, бросай оружие, иди сюда. Сейчас, только сапоги почищу. Я спокойно встал на колено и, как на учениях, прицелился, задержал дыхание. Выстрел. Попал прямо в голову. Кровавые брызги с чем-то белым окрасили забор огорода, фашиста дернуло в сторону, и он упал на спину. Я подбежал к Иванко, потрогал пульс на шее. Санитар кончался. Два ранения – в живот и в грудь. Я попытался перевязать чем-нибудь, заткнуть пулевые ранения. Гуцул хрипел, тело билось в агонии. Спустя минуту он умер. Я тяжело вздохнул. Глупо погиб. Хороший же мужик оказался, не сволочь. Уже неспешно я подошел к немцу. Зрелище было малоаппетитное – из головы фашиста вылетели мозги. Первым делом я забрал парабеллум с кобурой. Потом очки со светофильтрами. Охлопал мундир. Тут было богато – за пазухой пилота лежала серебряная фляжка с оленями. Полная. Я открыл, принюхался. Коньяк. Глотнул, прислушался к себе. Это был не просто французский конь як – это была божественная амброзия. Я еще раз обыскал немца. Стянул щегольские сапоги, примерил. Сели как влитые. Правый сапог мне показался более тяжелым, чем левый. Я ощупал его со всех сторон. Каблук щелкнул в руке. Внутри блестело плотно уложенное золото. Монеты, червонцы. Я взял одну, повертел в руках. Советский Сеятель. Крестьянин разбрасывал на поле зерно. Шестнадцать монет – одна к одной. И зачем? Подкупать население, если сел за линией фронта? Вдалеке пылила в нашу сторону полуторка, бежали солдаты. Я быстро убрал золото обратно, защелкнул каблук. Добежал до парашюта, перекинул его через забор огорода. Шелк! На войне это валюта, почище золота будет. Первым до меня добрался какой-то пузатый потный лейтенант. Так торопился, что обогнал всех. – Где немец? – Вон, – я кивнул в сторону пилота, засовывая кобуру с пистолетом и фляжку за пазуху. Отберут еще… – Эй, да он же мертв! В него стреляли! – Так и он стрелял, – я ткнул пальцем в сторону Иванко. Лейтенант начал обыскивать фашиста, достал документы. – Фридрих Айзеншпис… – прочитал он, запинаясь. – А где парашют? – Ветром унесло… – я махнул рукой в сторону поля. До нас доехала полуторка, оттуда высыпали галдящие танкисты. Выяснять, куда на самом деле пропал парашют, краском дальше не стал, отвлекся. – …если жив, повесить его… – Вон он, паскуда… «Мазута» была сильно злая за недавнюю бомбежку, как бы мне не досталось за компанию. Бочком, бочком я отошел к забору. * * * За парашют пришлось побороться. Сначала, забрав труп немца, уехали танкисты с лейтенантом. Затем мрачные санитары погрузили тело Иванко на подводу. Зыркали на меня нехорошо – как будто это я его убил. Хорошо, что я успел прибрать его винтовку. Дождавшись их ухода, я перелез за забор. И тут меня уже ждал сюрприз. Фигуристая чернявая бабенка деловито утаскивала шелк в дом. – А ну стой! – прикрикнул на нее я. – Мой трофей! – Был твой, стал мой. Мыкола, Мыкола! – покричала в дом бабенка. На двор вышел мощный квадратный мужик с пудовыми кулаками. Померялись взглядом. Я демонстративно щелкнул затвором мосинки. – И шо? – хмыкнул квадратный. – Штрелять будешь? Он еще и шепелявил. – Стрелять не буду, – покивал я. – А до военкомата Брод дойду. Мобилизация идет, слышал? А такой гарный хлопец у бабы прячется. – Жинка цэ моя! – набычился мужик. – Не ховаюсь я – нема ще повисткы! – И парашют ваш.