Я напрягся. В горле пересохло. Мелко задрожали тонкие мышцы внизу живота. Так тело протестовало против осуществляющегося обмана. Включило защитный механизм. Мне пришлось призвать на помощь все самообладание. Каждому моменту истины соответствует свой момент лжи. Критическая точка. Порог, который надо перешагнуть. И я шагнул. Умолчал о человеке, который сейчас должен сидеть, боком, на твердом табурете – вместо меня. – В тысяча девятьсот девяносто третьем году мною,– я прокашлялся и глубоко затянулся гадким дымом,– мною, значит... мною... была учреждена финансовая компания. Она... занималась операциями на фондовом рынке. Сейчас, спустя три года, эта компания находится в стадии реорганизации. Превращения в полноценный коммерческий банк... – Вы, это самое, его единоличный владелец? – Естественно,– вальяжно бросил я и снова глотнул дыма. – А какие функции,– монотонно пробубнил Клетчатый, – выполняет, это самое, в вашей структуре Михаил Мороз? Тут мне удалось очень натурально поднять брови. Я повернулся к адвокату. Тот превосходно подыграл: тоже недоуменно пожал плечами. – А он-то здесь при чем? – спросил я. На свете нет ничего гаже и отвратительнее сознательного вранья, и сначала я чувствовал себя скованно. Боялся, что задрожат руки или пот потечет по вискам. Однако в кабинете стояла такая духота, что все трое – и я, и Рыжий, и морщинистый уроженец Рязани – обильно потели, сжимали в ладонях платки, отирали ими взмокшие лбы и шеи и отдувались. Я спасся этим – замаскировал нарастающее волнение мелкими движениями рук, скомкал в кулаке влажный кусок ткани, раздавил сигарету о дно пепельницы, взял из пачки новую, закурил и обменялся красноречивыми взглядами с адвокатом, с ужасом и облегчением понимая, что теперь – назад дороги нет. Самое главное – сделано. Босс выведен из-под удара. Технике допроса учат годами. В специальных милицейских школах. Преподают как сложную науку. Заставляют писать контрольные и ставят оценки. Светлые головы, не самые худшие умы, непрерывно продвигают эту дисциплину вперед. Обвиняемые же и подозреваемые, наивные преступники и легкомысленные подонки, противостоять научным методам не умеют. Они не создали своей науки противодействия. С чего все начинается? Как себя вести? Как слушать вопросы, как формулировать ответы, какова при этом должна быть мимика? Жесты? Поза тела? Тембр голоса? – Отвечай на вопрос, Андрей, – сказал следователь. Я развел руками: – Ну, Михаил Мороз – мой сотрудник... Нечто вроде завхоза. Он что, тоже задержан? – Да. Я исполнил веселое изумление. Хлопнул себя ладонью по коленке. – Но это же глупо! Мои подчиненные здесь совершенно ни при чем! С какой стати тащить в изолятор совершенно невиновных людей? Миша Мороз закупает для моего банка факсы и ксероксы! Оргтехнику! Вот и вся его работа! Хватов миролюбиво развел руками. – Если это так, мы его отпустим. А теперь перейдем к факту хищения... Рыжий лоер подпрыгнул из положения сидя и раскрыл рот, чтобы возмутиться, но я остановил его движением руки и надменно отчеканил: – Повторяю! О хищении мне ничего неизвестно! Я не занимаюсь воровством денег из казны государства! Этот бизнес мне не нравится! В нем слишком велики уровни рисков и моральные издержки! Я ясно излагаю? Следователь хладнокровно кивнул. Он производил впечатление необычайно уравновешенного человека. – Вы не пришьете мне хищение никогда,– продолжил я, гордо подняв голову. – По той простой причине, что я его не совершал! Любому умному человеку это стало бы ясно после трехминутной беседы. Вместо того чтобы арестовывать меня и моих подчиненных, разорять мой кабинет, в который я даже уборщицу не допускаю, достаточно было просто прийти ко мне в офис и задать все ваши вопросы... – Твой кабинет – это твой кабинет,– назидательно произнес Хватов. – А мой кабинет – это мой кабинет... И он с удовлетворением обвел глазами стены, показывая мне, что вполне доволен своим рабочим местом. Хотя, на мой взгляд, гордиться было совершенно нечем. Несгораемый шкаф эпохи позднего Брежнева, облупленный подоконник, кривоватая дверь, грязный линолеум, немытые оконные стекла, частицы пыли, подвешенные в воздухе, серебристо отсверкивающие в полосах солнечного света,– все выглядело поистине жалко. – Кстати, о твоем кабинете, – заметил рязанский человек. – Во время, это самое, обыска там изъяты ключи и документы от трех автомашин. Все зарегистрированы на твое имя. Но нигде не найдены твои водительские права... – Вы что,– тихо спросил я,– вскрыли мой сейф? – Естественно,– следователь развел руками. – Обязаны, это самое, и вскрыли. Сейф стоил в два раза дороже, чем дом в городе Рязани, и то, что он уже вскрыт (всего за несколько часов!) меня разозлило и обидело. Продавцы стального монстра гарантировали мне полную невозможность вторжения. Сегодня же позвоню и устрою скандал, решил я. Потребую деньги обратно. – Вскрывать сейф вы не имели права,– заявил я. – Будет подана жалоба. – Четыре,– вставил Рыжий. – Да, конечно, – рассеянно кивнул Хватов. – Но я о другом. Мы не нашли твои права. – Все правильно,– кивнул я. – У меня их нет. – Как же ты, это самое, ездил? – Так и ездил,– беспечно ухмыльнулся я. – Без прав. Если останавливали – платил по таксе. Я же говорю, я не жадный. И таксу знаю. Кроме того, у меня есть личный шофер. – Где он находится сейчас? – быстро спросил Клетчатый. – Не скажу,– с наслаждением парировал я. – А то вы и его повяжете, как завхоза... Легенду «завхоза» я и босс Михаил сочинили совместно, за две недели до ареста. После пары стаканов «Чивас Ригал». Вышло в рифму: «завхоз Мороз». Оформили, задним числом, и договор найма, и трудовую книжку, и ведомость заработной платы, и пропуск с печатью и фотографией. – Не переживай,– участливо сказал следователь. – Твой завхоз – не пропадет. Хотя у нас есть данные, что он тоже причастен к хищению... Я помертвел, но заставил себя раздвинуть губы и улыбнуться. – Любопытно было бы поглядеть... на ваши данные... Следователь осторожно положил костлявую ладонь на папочку-скоросшиватель и погладил. Я немедленно захотел предложить ему плату по самой высокой таксе, чтобы он разрешил мне хотя бы перелистать содержимое ДЕЛА. Но вовремя одумался. И стукнул рукой по столу. – Черт с ним, с завхозом! Найму себе другого. Не будем терять времени! У меня сегодня в пять часов важнейшая деловая встреча, так что поторопимся... – С тобой приятно иметь дело,– задумчиво произнес Хватов. – А чем конкретно занималась, это самое, твоя финансовая компания? – Моя финансовая компания,– ответил я,– занималась операциями на финансовом рынке. Следователь чрезвычайно спокойно проглотил издевательское высказывание. – Так и запишем,– пробормотал он, нажимая кнопки. – Какими именно операциями? – В основном перепродажей ценных бумаг – акций, облигаций и векселей. На бирже и вторичном рынке. – А подробнее? – Подробная информация,– ответил я грубо,– есть внутренняя информация. Коммерческая тайна. Она не подлежит разглашению ни при каких условиях! – Хорошо. – Хватов кивнул. – А как насчет вывоза, это самое, капитала? Обналички? Увода денег от налогов? – Бывало и такое,– невозмутимо признался я и снова обтер мокрую шею. – Я существую в конкурентной среде. Чтобы выжить, я обязан предложить всякому клиенту полный комплекс услуг, хотя бы и не совсем законных. – То есть,– вкрадчиво стал уточнять Клетчатый,– всякий человек мог прислать тебе банковский перевод, а взамен забрать, это самое, наличные деньги? – Не «всякий». Со «всяким» я бы и разговаривать не стал. Я работаю только в кругу своих. – Значит,– Хватов сощурился,– у тебя имеется сформировавшийся круг клиентов, из числа предпринимателей, которым ты регулярно оказываешь, это самое, незаконные финансовые услуги? – Безобразие,– усмехнулся адвокат. – Что за вопрос?! Это утверждение! – Ничего,– благородно разрешил я. – Нормально. Диктую ответ, медленно: на начальном этапе своей деятельности, около двух лет назад, я иногда, в исключительных случаях, оказывал двум или трем лицам упомянутые услуги. Детали сделок – уже не помню... Адвокат заерзал, но я в его сторону не посмотрел. В конце концов, я все равно скажу все, что им нужно. Генерал Зуев подвел меня к этому еще час назад, в соседней комнате. Да, был такой человек, аптекарь, с приятным семитским шармом в чертах лица, и он – да, попросил меня об услуге, и перевел со счета никому неизвестной маленькой фармацевтической компании несколько миллиардов рублей, и попросил обратить эти рубли в американские доллары и переслать в несколько европейских банков. В Латвию и в Австрию. Полмиллиона – выдать наличными ему в руки. Я так и сделал. Удержал свои комиссионные. По закону с такой операции я обязан уплатить немалые налоги. Но – не уплатил. За что Уголовный кодекс предусматривает наказание в виде трех лет лишения свободы. Я согласен. Деньги – важнее. Я просижу максимум год, затем меня отпустят досрочно. Как говорится, за хорошее поведение. Весь год босс будет держать для меня мое рабочее место. Я вернусь в еще не остывшее, хранящее отпечаток моего зада кресло, за свой стол, за баранку кондиционированного автомобиля с большими колесами. Я вернусь в сауны, рестораны, джакузи, нырну в стаканы напитков, впрыгну в штаны «Кензо» и туфли «Ллойд» и заживу прежней жизнью. Такая логика казалась мне предельно простой. Наверное, мои суждения – аморальны. Однако я не всегда сидел на мягком в дорогой карете. Перебравшись в столицу Империи, я начал здесь с нуля. Ночевал у друзей, на полу. Ел макароны с маргарином. Я проехал за пять лет тысячи километров в столичном метро. Я помнил, как однажды в подземных переходах появились плачущие старухи с протянутыми ковшиками сухих сморщенных ладошек. Они появились, как только свергли коммунистических вождей. И больше уже не уходили. Они и сейчас там стоят. Лучше пострадать один год – в молодости, чем двадцать лет в старости, подумал я однажды, в очередной раз опуская монетку в дрожащую руку. Лучше рвануться, рискнуть, но застраховать себя, и своих родителей, и детей от нищеты. Пусть тюрьма – но только не нищета, не голодная старость... Не дай Бог, черт побери. Потом я многословно рассказал следователю Хватову о том, какой я мощный бизнесмен и славный малый. Затем стал разглагольствовать о деньгах, о семье, о политике, о законе и справедливости – обо всем на свете, лишь бы затолкать на самое дно разговора тему «завхоза Мороза». Я врал убедительно, красочно, аранжируя свою болтовню цифрами, подробностями и пословицами типа «чем дальше в лес, тем своя рубаха ближе к телу». Я жестикулировал, улыбался и дипломатично опускал глаза. Я вложил всего себя в полчаса самого лучшего обмана в своей жизни. Однако Клетчатого никак не тронул мой цветистый монолог – в самой его середине он вдруг встал, извинился и вышел. В дверном проеме тут же возникла фигура давешнего грубого оперативника. Сложив руки на груди, сыщик стал молча наблюдать за тем, как адвокат склонил свою голову к моей и горячо зашептал: – Ни о чем не волнуйся!.. Как я понял, у них ничего на тебя нет. Никаких доказательств. Но по закону они могут продержать тебя, без предъявления обвинения, целых тридцать суток... – Тридцать суток! – воскликнул я в отчаянии. – Целый месяц! А как же мой бизнес? Это катастрофа! Все рухнет! Мне нельзя – на тридцать суток! Иди, договорись, придумай что-нибудь! Лоер в ответ только грустно покачал головой. Я выругался площадными словами. – Кстати,– тихо спросил Рыжий,– ты вообще знаком со спецификой уголовного делопроизводства? – В общих чертах,– буркнул я. – Насколько мне известно, они обязаны предъявить мне официальное обвинение. За подписью прокурора. И одновременно избрать «меру пресечения». Либо это будет подписка о невыезде, то есть: я гуляю на свободе, но по повестке являюсь на допросы; либо это – заключение под стражу: я сижу в тюрьме, и к следователю меня приводят из камеры...