— Что там за крики? — спросил я явившегося на звонок дежурного надзирателя. — Там, господин начальник, привезли громилу, и он шумит, непременно желает вас видеть. — За что он арестован? — спросил я. — Был пойман на месте преступления, намереваясь ограбить квартиру в 20-м номере по Страстному бульвару. — А-а-а… — протянул я равнодушно. — Посадите его в камеру. — Слушаю. Но позвольте доложить, что арестованный мало походит на громилу и называет себя статским советником Вершининым. Это меня несколько удивило, и я приказал позвать его. Вскоре в мой кабинет чуть ли не вбежал толстый запыхавшийся человек, на вид лет пятидесяти, весьма благообразный. Его хорошо сшитое платье было в довольно растерзанном виде, галстук съехал на сторону, и весь он был олицетворением недоумения, растерянности и страха. Не дождавшись моего приглашения, он плюхнулся в кресло и порывисто заговорил: — Извините меня, ради бога, за моё внедрение к вам, но со мной произошло такое, что есть от чего потерять голову. Я с любопытством его оглядывал: — Кто вы и что с вами случилось? Он тотчас же заговорил: — Я статский советник Игорь Константинович Вершинин. Служу по Министерству Финансов. А случилось со мной нечто совершенно невероятное. Меня обвиняют в ограблении квартиры, и, несмотря на всю вздорность подобного обвинения, я до того растерян, до того выведен из равновесия, что и сам минутами спрашиваю себя, уж не собирался ли я в самом деле совершить нечто подобное? — Успокойтесь, придите в себя и говорите толком, в чём дело! Статский советник потёр себе виски, потянул себя за нос, измученно поглядел на меня и начал так: — Необходимость заставляет меня быть с вами совершенно откровенным. Года два тому назад я женился на Елизавете Николаевне Корсаковой, молоденькой, богатой и во всех отношениях достойной девушке. Несмотря на большую разницу лет (мне скоро пятьдесят, а ей двадцать), мы горячо и пламенно любили друг друга и были счастливы. Единственное, что омрачало несколько нашу жизнь, — это глупая ревность, увы, присущая в сильной степени нам обоим. Поводов значительных к ней мы не подавали, но часто и беспричинно ревновали друг друга. Наши друзья и знакомые знали нашу слабость и часто подтрунивали над нами. Теперь я перехожу к делу. Четыре дня тому назад, т. е. во вторник, под вечер ко мне на квартиру ввалился совершенно незнакомый мне тип и огорошил меня фразой: — Я явился к вам, чтобы поставить вас в известность об измене вашей жены. Я так и подпрыгнул: — Что-оо?! — Да, да, именно, жена вам изменяет с моим приятелем и изменяет самым бессовестным, самым циничным образом! — Вы нагло врёте! — вскричал я. — Жена моя выше всяких подозрений! — Как это скучно! — ответил он, морщась с досадой. — Все мужья на один лад! Мне страстно захотелось схватить этого наглеца за шиворот и выбросить вон, но, пересилив себя, я сухо сказал: — Ваши обвинения лживы и пошлы, но если ваши идиотские заявления и были бы правдой, то спрашивается, какое вам дело до меня и моей семейной жизни? — Разумеется, никакого, но мне необходимо до зарезу пятьсот рублей, и я резонно полагаю, что вы их мне уплатите. Ведь услуга, мною Вам оказываемая, немаловажна. — Ваша наивность превосходит ваше нахальство, — усмехнулся я, — неужели воображаете вы, что я поверю первому встречному, даже и при предъявлении им мнимых вещественных доказательств? — Нет, я этого не воображаю и не собираюсь предъявлять вам ни перехваченных писем, ни потерянных подвязок. Я предлагаю вам большее: вы сможете собственными глазами убедиться в неверности вашей супруги, застав, так сказать, на месте преступления. Причём имейте в виду, что никаких задатков я от вас не потребую. Вы человек в Москве довольно известный, понятие о чести и доме для вас не пустой звук, а потому я удовольствуюсь лишь вашим честным словом в том, что деньги мне будут вами заплачены на следующий же день после происшествия. Согласны вы на это? Конечно, я поступил недостойно и малодушно. Мне не следовало бы продолжать это позорное торжище, но вспыхнувшая ревность, оскорблённое самолюбие и страстное желание узнать правду взяли верх, и я раздражённо сказал: — Не сомневаюсь, что вы вольно или невольно заблуждаетесь, а потому охотно даю честное слово заплатить вам пятьсот рублей, если вы дадите мне возможность убедиться в этой небылице. Но помните, что я с вами разделаюсь по-своему, если сообщённое вами окажется ложью, в чем я, впрочем, не сомневаюсь! Мой гнусный посетитель ободрился и оживлённо заговорил: — Мне доподлинно известно, что в субботу в 10 часов вечера Елизавета Николаевна будет на квартире моего приятеля на очередном rendez-vous[85]. Он довольно видный артист, очень некрасив, но, несмотря на это, пользуется сверхъестественным успехом у женщин. Он холост, занимает недурную квартиру в пять комнат, держит прислугу. Она у него и за горничную, и за кухарку. Девица эта очень бойкая, поведения неважного, и мне, конечно, без труда за десятку другую рублей удастся втянуть её в нашу игру. Игра же будет заключаться в следующем: в субботу вечером ровно в половину девятого вы явитесь в Филипповское кафе на углу Тверской и Страстного. Там за столиком направо от входа вы встретите меня, и мы отправимся на квартиру к артисту. Пройдем чёрным ходом на кухню, где Катя, так зовут прислугу, спрячет вас за ситцевым пологом. Она же известит вас о приезде вашей жены и в критическую минуту укажет комнату, куда вы и ворвётесь. С отвращением согласился я на этот план, и мой мучитель, заявив, что явится за расчётом в воскресенье в полдень, откланялся и испарился. С его уходом я пережил много горестных минут. Мне не удалось, видимо, скрыть перед женой моего удручённого настроения, и за вечерним чаем она с особой нежностью и лаской обращалась ко мне. "Ишь, змея подколодная", — подумал я. На следующий день та же нежность — пытается, очевидно, усыпить мою бдительность. В четверг настроение жены резко изменилось. Какая-то тревога, грусть, рассеянность. В пятницу вдруг заявляет: — Игрушка (это моё уменьшительное имя), завтра вечером я думаю съездить к Лили. Что ты на это скажешь? Сердце остановилось, в глазах запрыгали искры. Неужели же прав был этот гнусный доносчик? Но, совладав с собой, я по возможности непринуждённо ответил: — Ну что же, съезди, а я завтра отправлюсь в клуб, сыграю несколько роберов в винт. Жена весьма недоверчиво на меня покосилась. Неужели чует опасность? И я дальнейшим своим поведением постарался рассеять всякое подозрение, если оно только в ней возникло. В субботу ровно в 8 часов вечера жена, расцеловав меня, уехала к подруге. В начале 9-го я вышел из дому и ровно в 8½ был в кафе Филиппова. "Яго" меня дожидался, и мы с ним отправились по Страстному бульвару, дошли до № 20, зашли во двор и по чёрной лестнице поднялись в 4-й этаж. Мой провожатый тихонько постучал в дверь 36-й квартиры. Нам открыла нарядная субретка[86], в кокетливом переднике с рюшкой на голове. — Ну вот, — сказал мой спутник, — роль моя кончена. Катя вас спрячет, предупредит, а там действуйте сами. Завтра ровно в 12 часов буду у вас. Честь имею кланяться. И он исчез… — Пожалуйте, барин, — засуетилась Катя, — вот сюда за полог. Здесь никто вас не увидит. Постель и подушки чистые, если не побрезгуете, то и прилечь можно. Я растянулся, держа в руке захваченный стек[87] для расправы. Прошло минут десять. — А как узнаем мы, что дама приехала? — спросил я горничную. — А они-с позвонят, звонок здесь в кухне. — А если барин сам откроет? — Всё едино. Барин позовёт меня насчёт чая. Не буду вам описывать моих переживаний. Скажу лишь, что было тяжело. Сердце стучало, в голове проносились волнующие образы жены в объятиях актера, и, охваченный злобой, я крепко сжимал ручку стека. Катя взяла со мной довольно непринуждённый тон. — А как вас звать, барин? — спросила она. Я удивлённо поглядел на неё, но ответил: — Игорь Константинович, — и уже совершенно рассеяно, занятый своими мыслями, неожиданно для себя добавил, — дома меня называют Игрушкой. Смазливая субретка, согнувшись пополам, хихикнула в передник: — Игрушка? Вот так имечко! В кухонную дверь кто-то зацарапал. — Что это, Катя? — встрепенулся я. Тут Катя неестественно громко мне ответила: — Не беспокойтесь, Игорь Константинович! Никто не помешает нашей любви. А люблю я тебя, Игрушка, пуще жизни! Последнюю фразу она положительно проорала. Не успел я опомниться от подобной декларации, как вдруг произошло нечто такое, о чём толком и рассказать трудно. Катя кинулась за полог, извилась гибкой пантерой, упала мне на грудь и принялась осыпать меня бешеными поцелуями. Но на этом дело не кончилось. Кто-то ворвался в кухню, рванул полог, и перед нами предстала, словно привидение, жена! Можете себе представить картину: я, как жук, лежу на спине, барахтаясь руками и ногами, ко мне прильнула Катя, и я беспомощно мычу, не имея возможности от неё освободиться. Сознаюсь, положение идиотское. Вытаращив глаза на жену, я помахиваю на неё стеком, словно отгоняя прочь. Жена прошипела: "Негодяй!", повернулась и скрылась. Её примеру последовала и Катя, потушив лампочку, и я очутился в одиночестве и полной темноте. Всё это произошло с кинематографической быстротой. Спустив ноги с постели и обтерев вспотевший лоб, я попробовал прийти в себя. Однако из этого ничего не вышло. Всё происшедшее казалось столь невероятным, что невольно я спрашивал себя: "Не брежу ли? Не вступаю ли в загробную жизнь?" Красные пылающие угли в печи жутко светились в темноте, пробуждая мысли об аде. Однако, несколько успокоившись, я решил как следует поговорить с актёром и бросился из кухни в комнаты. Открыв дверь, попал в тёмный коридорчик, и мне в лицо повеяло могильным холодом. Чиркнув спичку, я разыскал электрическую кнопку. Коридор был пуст. Я прошёл направо в какую-то комнату, затем в другую, третью и, наконец, обошёл всю квартиру. Сомнений не было. Она давно была необитаема: собачий холод, мебель и картины в чехлах, повсюду толстый слой пыли. В полном обалдении направился я снова к кухне. Новый сюрприз. Меня встретили городовой с маузером в руках, старший дворник с дубиной да дежурный сподручный с железным ломом. — Что, с… сын, попался?! — воскликнул красноносый городовой. — Я тебя, мазурика, давно выслеживаю. Вяжи его, ребята! — Позвольте! — запротестовал я. — Вы, кажется, с ума сошли? Я статский советник Вершинин! — Ладно, ладно, рассказывай. Много тут вас, статских советников по Москве-матушке шляется. Ты форточник или парадник, вот кто ты! Статские советники по нежилым квартирам не шляются! Тут меня осенила неудачная мысль. Чувствуя, что моё пребывание здесь труднообъяснимо, я пустился на ложь: — Чего вы ко мне пристали? И у статского советника может быть любовь. А здешняя прислуга Катя мне давно приглянулась. Тут я состроил, надо думать, весьма идиотскую улыбку. Городовой и дворники злорадно загоготали: — Эвона, куда загнул! Да врёшь, не отвертишься. Генерал два месяца как в заграницы уехал и прислугу свою отпустил. Да и было ей лет под шестьдесят. Ну, да что с ним разговаривать! — и городовой сгрёб меня за шиворот, ткнул коленом, и меня поволокли. Досказав свою странную повесть, статский советник в изнеможении прислонился к спинке кресла, закрыл глаза, тяжело вздохнул и затих на некоторое время. Сделав долгую паузу, я спросил: — Что же вы думаете обо всём этом? — Ничего, решительно ничего не думаю, — поглядев на меня уныло, сказал Вершинин, — я чувствую себя вне времени и пространства, и всё происшедшее со мной мне представляется каким-то явлением четвёртого измерения. Для меня всё сумбурно, хаотично, без начала и конца, словом, не происшествие, а какая-то бредовая идея! — Полноте, успокойтесь, придите в себя, вы просто стали жертвой ловкого и дерзкого мошенника!