– Будь на то воля врачей, моя профессия просто вымерла бы, – продолжала Хульда. – Мы, акушерки, помогаем женщинам рожать дома, а это риск. В своих действиях мы руководимся чутьем, и уверенность роженицы в наших силах – это все, что у нас есть. При этом мы невольно вовлекаемся больше, чем хотим. – Она вздохнула. – С акушерками, работающими в больнице, такого не случается – через них проходят десятки, сотни рожениц, лиц всех и не упомнишь. Иногда я думаю, что мне бы следовало устроиться в больницу. Там легче держать дистанцию. Карл моргул. Он никогда не задумывался о том, где лучше рожать, дома или в больнице. Да и с чего бы, ведь это женское дело. Тема его смущала. Но Хульда продолжала: – Госпожа Шмидт, юная роженица, которую вы недавно допрашивали… мне больно за нее. Жизнь бедняжки предопределена, ей не выбраться из нищеты и каторжного труда. Но женщина по соседству помогала ей и поддерживала и, возможно, со временем заменила бы ей мать. Стала бы бабушкой для малыша Конрада. Но теперь эта женщина мертва. Нельзя исключать, что ее убили. Какая бессмысленная смерть. Рита могла жить и жить, у нее было столько возможностей… Сейчас она, наверное, уже лежит под землей. Ее жизнь погасла так же просто, как пламя свечи. Хульда запнулась и замолчала, до побелевших костяшек вцепившись в железный парапет. Внезапно Карла охватило желание утешить ее, обнять, позволить уткнуться лицом себе в шею. «Чушь какая», – подумал он. Его голос звучал хрипло, когда он сказал: – Вы слишком чувствительны. Это всего лишь работа. Хульда подошла ближе, и одинокий фонарь озарил ее лицо теплым желтым светом. – Только бюрократ мог такое сказать. – Я не бюрократ. Она недоверчиво рассмеялась. – Неужели? Но человек вы явно мрачный и с чувствами других не считаетесь. Карл раздраженно выдохнул через рот. Что эта девица о себе возомнила? Сначала бесцеремонно влезла в его расследование, потом прочитала ему лекцию по философии, а теперь еще и оскорбляет! – Вы ничего обо мне не знаете, – ответил он. – Вы очень дерзки и самонадеянны. Возомнили себе, что можете всем помочь, всех спасти. Хульда обиженно посмотрела в сторону, отчего ее лицо снова погрузилось в тень. Карл тотчас же пожалел о своих резких словах и хотел было как-то смягчить удар, но Хульда его опередила. – Мама тоже так говорила, – пробормотала она. – Мама? Ваша мама? Хульда кивнула. – Она смеялась над тем, что меня заботят чужие судьбы и что я хочу помогать людям. «Тебе легче убирать чужое дерьмо, чем разбираться со своим…» До сих пор слышу эти ее слова. Правда, я в основном убирала дерьмо за ней, но ее это никогда не смущало. Карл удивился тому, сколько горечи вдруг прозвучало в ее красивом низком голосе. – Ваша мать была больна? Хульда снова кивнула. – На голову. Частенько лежала в психиатрической лечебнице. Отец несколько раз оплачивал лечение в дорогих частных клиниках, но ничего не помогло. Мама должна была захотеть вытянуть себя из болота, а она не хотела. Предпочитала накачиваться алкоголем, снотворным, морфином. В конце концов тело не выдержало, и мама умерла от передозировки лекарствами. Я так и не узнала, нарочно ли она приняла слишком большую дозу. – Мне жаль. – Карл чувствовал себя не в своей тарелке. Он никогда не знал, что говорить в таких ситуациях. Может, Хульда права и он – бесчувственный бюрократичный чурбан? Некоторое время они молча слушали, как завывает ветер. Потом Хульда повернулась к Карлу и сказала: – Вы правы. Я не могу закрывать глаза на то, что творится вокруг. Чувства бегут впереди меня. Это мое слабое место. – У нее на лице появилось замешательство, словно она сама удивилась своим словам. – Возможно, так я пытаюсь спасти себя. Но на самом деле я никого не могу спасти. Тем более покойницу, которую даже не знала. – Вы и не должны никого спасать. И здесь вы быть не должны. Предоставьте это дело полиции. – А вы почему сюда вернулись? Что надеетесь здесь найти? Карл не осмелился признаться в том, что сегодня пришел сюда впервые. Когда тело обнаружили, его начальник отправил на место полицейский отряд, которому приказал прочесать берег в поисках каких-нибудь следов. Но они ничего не нашли. Сам Карл в то время не отвечал на телефонные звонки, потому что отсыпался после попойки. Он сказал, что болел, когда на следующий день появился в участке бледным и ему поручили вести дело. Карл понимал, что дальше так продолжаться не может, но страх снова и снова стискивал ему горло стальными тисками, и спасти его могла только выпивка. В большинство ночей Карлу удавалось держать себя в руках, но иногда желание погрузиться в забвение захлестывало могучей волной, и тогда пути назад уже не было. С тех пор, как он начал копаться в прошлом Риты Шенбрунн, которое было похоже на улей разъяренных ос, становилось только хуже. Ничем хорошим это не закончится. Карл дал себе слово, что больше не прикоснется к этому треклятому дневнику, но вместе с тем понимал, что не сможет его сдержать. Что как полицейский должен сделать все возможное и отыскать правду, какой бы болезненной она ни была. Он украдкой взглянул на Хульду, которая все еще ждала ответа. «Она была пьяна. Напилась просто в стельку!» – сказала девица с Бюловштрассе. Может, Хульда переживала что-то похожее? Возможно, унаследовала от матери склонность к пьянству. В конце концов, разве не все мы – лишь отпечатки наших предков? В памяти всплыло изможденное лицо Риты Шенбрунн и ее бескровные губы. Карл быстро выбросил эту картинку из головы и убрал руки с перил. Ему срочно нужна сигаретка. Он вытащил из кармана смятую пачку «Юно», которую почти докурили проститутки, и затянулся. – Можно и мне одну? – попросила Хульда. Карлу почудилось, или она вдруг оказалась на несколько сантиметров ближе? Он протянул Хульде пачку и чирикнул спичками, которые взял у Эгона. Маленький огонек осветил ее лицо. Она закрыла глаза, сделала первую затяжку, и Карл понял, что испытывает к ней желание. Он прочистил горло и сделал шаг назад. – Я хочу еще раз осмотреться. Вдруг в прошлый раз мы что-то упустили. С этими словами он спустился к берегу. Свет от газового фонаря сюда не доходил, поэтому Карл вытащил из кармана фонарик и включил. По спускающемуся к берегу склону заскользил круглый блик, который, к досаде Карла, едва заметно подрагивал. Хульда последовала за ним, не дожидаясь приглашения. – Что вы ищете? – Зацепки, которые приведут нас к преступнику. – Вроде таких? – Хульда сигаретой указала на кусок ткани, валяющийся в зарослях. Карл подошел поближе и увидел желтую кепку. Такие носят в рабочих районах Берлина. Карл покачал головой и отвернулся, чтобы не пускать дым в лицо Хульде, которая снова оказалась чересчур близко. Можно было подумать, что она нарочно к нему подкрадывается… – Я ищу письмо, которое Рита получила незадолго до смерти. Проститутки с Бюловштрассе утверждают, что клиент передал Рите какую-то записку. Возможно, именно так он заманил ее сюда. «Куда только подевались мои благие намерения хранить тайну следствия?» – спрашивал себя Карл. Такое ощущение, что Хульде удалось разговорить и его. – Вы уверены, что мы ищем мужчину? Карл растерялся. – Конечно, это могла быть женщина. Но женщины убивают реже. Хульда кивнула. – Женщины знают, сколько сил и самоотверженности требуется, чтобы произвести на свет новую жизнь, и что если уничтожить хоть одну, то все усилия пойдут прахом. Вы же, мужчины, так ничему и не научились. Только и умеете, что воевать да убивать. Карл фыркнул: – Какая душещипательная речь! Только женщина могла такую сказать. Эту девицу, подумал он, хлебом не корми, дай только поучить кого-нибудь жизни. Он почувствовал, как его захлестнуло волна раздражения. Он резко выдохнул дым, выбросил сигарету, растер ее носком туфли и сказал: – Что вы делали ночью на Бюловштрассе, да еще и пьяная? Шататься по темным улицам тоже входит в список женских добродетелей? Откуда вы возвращались? Теперь и Хульда выглядела сердитой. – А вам-то что? Мои личные дела вас не касаются. – Ясно, – пробормотал Карл, не понимая, откуда взялась эта внезапная злость, которая разрасталась в груди. Она возникла на ровном месте и пронзала его, словно горячее лезвие. – Могу представить, чем вы занимались в одном из тамошних заведений, – добавил он. – Кому той ночью повезло? – Оставьте меня в покое, – разозлилась Хульда. Ее лицо вдруг окаменело, словно маска. Они с Карлом стояли на самом краю берега, почти вплотную. Они были одного роста. Радужки Хульды казались почти прозрачными, подбородок дрожал, будто она вот-вот расплачется. Но она взяла себя в руки, и теперь ее выдавал только слабый блеск в глазах. Губы ее были приоткрыты от негодования, за ними блестел ряд белых зубов. Внезапно Карлу захотелось схватить Хульду за запястья и притянуть к себе. Провести языком по белым зубам и услышать ее низкий голос. Но он заставил себя сдержаться. Страх, что Хульда его отвергнет, был слишком велик. «Что я творю? – подумал он. – Почему разболтал подробности дела, о которых пока не рассказывал даже Фабрициусу? Почему напрочь забыл о своем профессионализме?» Эта девица может причинить своим любопытством непоправимый вред и взбаламутить воду так, что вся рыба расплывется. А еще она может стать новой жертвой. Карл не понаслышке знал, что ненависть порождает ненависть и что за одним убийством нередко следуют другие. Он должен позаботиться о том, чтобы с Хульдой ничего не случилось. Что она там говорила? Просила оставить ее в покое? – С превеликим удовольствием, – наконец отозвался Карл, стараясь вложить в свои слова как можно больше холода, чтобы заглушить печаль и беспокойство. – Ступайте домой. Одна женщина уже бродила здесь одна, и ничем хорошим для нее это не закончилось. Карл не стал дожидаться ответа, который наверняка уже крутился у Хульды на языке, отвернулся и, демонстрируя величайшее самообладание, широким шагом направился в сторону железнодорожной станции. Чем больше он злился на себя, тем сильнее сердился на Хульду. Глава 18 Четверг, 8 июня 1922 года