— А сейчас я хочу посвятить песню всем присутствующим здесь женщинам. Потому что в Мытищах самые красивые девушки на свете! В толпе одобрительно загудели, а Туманов уже дал отмашку музыкантам и пошёл в пляс! Танцевал он весьма условно — два шага влево, прихлоп, два шага вправо. То есть просто топтался у микрофона. Но как обаятельно он улыбался! Как искренне считал, что пляшет чуть ли не «цыганочку». И, глядя на него, тоже хотелось улыбаться, и Сашка поймала себя на том, что лыбится как дурочка и хлопает в такт. Магия какая-то! Конечно, это ещё была не любовь. Так, интерес к артисту, вызванный его профессиональным обаянием. Туманов спел ещё две песни и ушёл со сцены. Сашка хотела вернуться к ограждению, но её подпёрла толпа сзади, выбираться было бы слишком сложно. К тому же объявили выход Киркорова, все захлопали, завизжали, и Сашка осталась. Любопытно же посмотреть! И чего все по нему так с ума сходят? Потом, раз за разом вспоминая этот вечер, с которого всё и началось, Сашка никак не могла понять, зачем ей понадобился Киркоров? А то она его раньше по телевизору не видела! Видела, сто раз. И не нравился он ей ни капли. И зачем осталась? Как бы то ни было, поступок оказался судьбоносным. Если бы не Киркоров, если бы не оголтелый, жадный до развлечений мытищинский народ, желающий во что бы то ни стало разглядеть поп-короля во всех подробностях, если бы не слишком узкая для таких мероприятий площадь Ленина, всё могло сложиться совсем иначе. Спокойно ушла бы Сашка после концерта домой, поужинала бы холодными макаронами с куском докторской колбасы под аккомпанемент родительской ругани, а назавтра школа, уроки, к концу года задавать стали много. И забыла бы про Туманова. И, кто знает, может, жила бы счастливо? Но всё сложилось совсем иначе. Сашка поняла, что её пророчество насчёт Ходынки сбывается, где-то на втором киркоровском куплете. Народ напирал, все хотели оказаться в первом ряду, возле ограждений. Впрочем, ограждений уже не было, их просто смели, и теперь счастливчики, стоявшие к ним ближе всего, оказались вжатыми в основание сцены. А люди продолжали толкаться, не замечая этого. Сашка чувствовала, что движется в направлении сцены помимо своей воли. Она пыталась сопротивляться, но куда с её весом, если сзади давит несколько здоровых мужиков? Её просто несло вперёд, к изгаляющемуся над толпой, сверкающему стразами поп-королю. Организаторы опомнились, когда Киркоров допел. Ведущая выскочила с микрофоном на сцену, прервав аплодисменты и поклоны. — Уважаемые граждане! Пожалуйста, сделайте шаг назад! Шаг назад, пожалуйста! Какое там! Назад никто не хотел, все хотели вперёд. Тем более что заиграло вступление следующей песни, мега-хита про «Шика дам». Киркоров пел, ведущая жестами пыталась отодвинуть толпу, милиционеры, которых явно не хватало, затерялись в людском потоке. Сашка только успевала переставлять ноги, больше всего боясь оступиться. Вот теперь стал понятен смысл выражения «идти по головам». Только споткнись, затопчут насмерть. Где-то слева уже верещала женщина. То ли её придавили, то ли ребёнка. Какого чёрта они не уберут со сцены поп-короля? Понятно же, что иначе толпу не остановить! И вдруг, перекрывая грохот музыки, вокал Киркорова и людской гул, раздался знакомый голос. Спокойный, ровный, уверенный. — Друзья, если вы немедленно не остановитесь, мы прекратим концерт. Шаг назад, пожалуйста. Вы давите первые ряды. Здесь маленькие дети. Шаг назад, или мы заканчиваем концерт. Сашка подняла голову. Туманов стоял на сцене с поднятой рукой и вытянутыми вверх почему-то двумя пальцами. Как Владимир Креститель из учебника отечественной истории. Стоял над толпой, которая могла смести и его тоже, абсолютно уверенный в своей силе. Музыка затихла, Туманов удовлетворённо кивнул и повторил свою просьбу. — Шаг назад! И толпа повиновалась! Как строй солдат по команде генерала на параде! Сашка почувствовала, как давление на спину ослабло, теперь её толкали спереди, но уже не так сильно. Надо было пользоваться моментом — она резко шагнула наискосок, нарушая строй, пока ряды не сомкнулись. Ещё раз, ещё, к спасительной, уцелевшей боковой ограде. В финале концерта обещали салют, но Сашка не осталась его смотреть. Ну к чёрту! Она ещё потолклась у ограды, посмотрела, как Туманов спускается со сцены, как с озабоченным лицом идёт к машине, как бросает кому-то через плечо — сворачивайте лавочку, они всё равно не угомонятся. И что-то ещё хотел сказать, но передумал, махнул рукой и сел в милицейский «форд». Когда тонированное стекло поднялось, скрывая артиста от посторонних глаз, Сашка развернулась и пошла домой. За спиной ещё гудела толпа, гремела музыка. Уже возле дома она заметила вспышки салюта, но не задержалась ни на секунду, зашла в подъезд и захлопнула за собой тяжёлую железную дверь. Всё самое главное в её жизни сегодня состоялось, только Сашка об этом ещё не знала. * * * Всеволод Алексеевич уехал из Мытищ в тот же вечер, даже не остался ночевать в гостинице — зачем? До его дома на Арбате оттуда всего пара часов на машине, а спать лучше в своей кровати. И он даже не подозревал, что поселился в одной из квартир типовой многоэтажки Ярославки очень надолго. А у Сашки появилось настоящее увлечение. Сначала маленькое, осторожное, с опасением — а вдруг снова не то? Вдруг герой ненастоящий? Не такой, как в книгах. Вдруг иллюзия рассыплется от сказанной в интервью глупости, фальшивой улыбки, низкого поступка? Но всё, что попадалось Сашке о Туманове — заметка в газете, интервью в глянцевом журнале, несколько фраз в пятничной передаче про шоу-бизнес, — всё только подстёгивало её интерес к артисту. Он рассуждал об искусстве и жёстко осуждал любую халтуру, был ярым противником фонограммы и проплаченных эфиров, он постоянно говорил какие-то правильные вещи о любви к родине, идеологии, политике. Далеко не всё Сашка понимала, зато, когда он говорил о Зарине, ловила каждое слово. Знакомство, пусть даже заочное, через передачу о семьях звёзд, с Зариной Тумановой окончательно сделало Сашку поклонницей артиста. С какой нежностью он смотрел на супругу! Как уважительно о ней говорил! Двадцать лет вместе! И она к нему — Всеволод Алексеевич! На «вы»! Через двадцать лет брака — на «вы»! Как разительно отличались их отношения от тех, что Сашка наблюдала ежедневно у себя дома. Теперь Сашка стала понимать одноклассниц, «заводивших» себе кумиров! С появлением Туманова её жизнь обрела новые краски, появились новые цели, новые интересы. Например, охота за кассетами. Кассетами и дисками (для счастливых обладателей редких и дорогих CD-проигрывателей) торговали в сквере возле той самой площади Ленина. Мимо неё Сашка проходила сначала с содроганием, а потом с нежностью. Страх быть раздавленной забылся, зато теперь площадь прочно ассоциировалась с Всеволодом Алексеевичем. Он здесь пел, он вот здесь ходил, он смотрел вот на этот памятник Ильичу, пока выступал. Сам Туманов, наверное, давно забыл мытищинские декорации, они вытиснились сотнями других, а Сашка помнила и хранила воспоминания о том вечере. Даже попыталась их описать в специально заведённой тетрадке, сама не зная, зачем, просто стараясь сохранить память, пока она не истёрлась. Она ходила вдоль торговых рядов, высматривая в череде обложек лицо Туманова. Но тщетно. Тут продавали кассеты «Иванушек» и «На-на», Апину и Свиридову, сборники популярных песен, даже детские сказки в озвучке артистов театра. Что угодно, только не Туманова. Заметив пятый раз проходящую мимо девушку, один из продавцов её окликнул. — Вы ищете что-то конкретное? Сашка не любила разговаривать с чужими, но ответить пришлось. — Туманова? — поразился торговец. — Всеволода Туманова? Девушка, если вы встретите когда-нибудь Всеволода Алексеевича, передайте ему большой привет! Потому что его альбомов я не видел уже лет десять! Последний, пожалуй, выходил на пластинке! Над удачной шуткой коллеги смеялся весь ряд. Сашка умчалась домой с горящими ушами. Зато ей пришла в голову неожиданная мысль. Она помнила, что старые пластинки хранились где-то на антресолях. Сашка не поленилась приволочь из кухни табуретку, залезть. Долго пыталась подцепить кончиком швабры слишком далеко задвинутый чемодан, оказавшийся к тому же весьма тяжёлым. Чуть не слетела вместе с ним, почти час возилась с проржавевшим замком. Но нашла то, что искала! Среди пожелтевших конвертов с Жанной Бичевской и Вилли Токаревым она обнаружила одну-единственную пластинку Туманова. Судя по отсутствию царапин, её никто никогда не слушал. Проигрыватель тоже был на антресолях и даже работал! Шипел, плевался, то и дело норовил заесть, но работал! И Сашка слушала песни про Волгу, про весёлых комсомольцев и про отважных геологов. Правда, если бы не фотография на обложке, она никогда бы не поверила, что пел Туманов. Голос совсем другой, без мёда, без магии, без обволакивающих интонаций. Просто голос. Звонкий, громкий, весёлый. Но — обычный. И всё-таки она нашла его записи! Потом у неё появились и кассеты — Аделька во время очередного вояжа в Москву заглянула на легендарную Горбушку, где можно было найти не то что Туманова, а ещё какого-нибудь дореволюционного певца. Привезла заветную коробочку с новым, самым последним альбомом. Туманов на фотографии стоял, скрестив руки на груди, смотрел с прищуром. Сашка тогда впервые обратила внимание, какие у него потрясающие, почти синие глаза. Сборник назывался «Тебе, моя любовь». И песни в нём были совсем не про комсомольцев. Зато голос тот самый, с мёдом. Кассета поселилась в плеере, а подкассетник с фотографией в школьном рюкзаке Сашки, став и талисманом, и самой охраняемой её тайной. * * * Ну что же вы не пьёте кофе? Остывает. А, заслушались. Вижу, вижу, что вам интересно. Да и кофе вам лучше не пить, у вас давление повышенное. Гипертоник, наверное? Нет-нет, ну что вы, я не врач. Я же говорила, я заканчивала юридический. Уголовно-правовая специализация, так что если медициной и занималась, то исключительно судебной, в институте. Огнестрелы, колото-режущие, удушения, изнасилования. У нас такой весёлый преподаватель был, при любой возможности таскал нас в морг. Хотя для юриста это не обязательно. Но нам нравилось! Романтика профессии, настоящее дело, реальные трупы, а не картинки в учебниках. Откуда про давление узнала? Так у вас зрачки расширены. И вы замялись, когда заказывали напитки. Наблюдательность? Безусловно! Причём ставшая привычкой. Нам приходилось быть чрезвычайно наблюдательными, чтобы знать о Туманове больше, чем предлагали газеты и телевидение. А Интернета тогда ещё не было, по крайней мере, он ещё не стал общедоступным. Мы копили деньги, покупали какие-то карточки для выхода в Сеть на час или на два. Сейчас даже представить сложно, да? Сначала долго и упорно соединяешься, слушая пиликанье модема, потом с черепашьей скоростью открывается главная страница Яндекса. Одним пальцем вбиваешь заветные слова «Всеволод Туманов» в надежде узнать о нём что-то новое. А потом оказывается, что там те же газеты, только в электронке. Дальше стало проще, конечно. Безлимитный доступ, высокая скорость, социальные сети. О, это был огромный подарок всем поклонникам и большое несчастье для артистов. Представьте, где бы ты ни появился, тебя не просто узнают, а ещё и сфотографируют, видео запишут, а потом выложат где-нибудь ВКонтакте или Инстаграме с указанием времени и места съёмки. Никакой приватности! И если раньше мы наблюдали Всеволода Алексеевича только в том виде, в котором он сам хотел предстать перед журналистами и телекамерами, то благодаря социальным сетям мы могли посмотреть и как он ест бутерброд где-нибудь в буфете Шереметьево, и как дремлет в кресле самолёта, и как ругается со звукорежиссёром на саунд-чеке перед концертом. И знаете, я не уверена, что это благо. Иные снимки я предпочла бы не видеть. Но к тому моменту он уже начал стареть, и мы радовались просто тому, что он куда-то полетел, где-то выступает, значит, жив и в достаточной степени здоров, чтобы работать. А привычка наблюдать осталась ещё с тех времён, доинтернетовских, когда информации было катастрофически мало. По глазам, по жестам, по тому, как стоит, как ходит, как нагнулся за цветами, мы могли понять гораздо больше, чем по самому подробному интервью. В интервью он ведь не расскажет, что влюблён в очередную юную нимфу, что устал после двухнедельных гастролей, поругался с женой, или что у него болит выбитая тогда в автоаварии коленка. Где-то ошибались, конечно, по-разному трактовали одни и те же картинки. Нюра, например, всегда, любое событие воспринимала в положительном ключе. Из-за чего мы с ней ругались, нас с Сашкой больше в драму тянуло, а её вечный оптимизм раздражал. Особенно, когда Туманов начал болеть. Торчим на саунд-чеке, смотрим, как он репетирует. Ну видно же, что никакой: то и дело присесть норовит, срывается на всех музыкантов по очереди, пот со лба утирает. А Нюра всех убеждает, что он в отличной форме, что концерт пройдёт просто прекрасно, что надо верить в хорошее. Но о Нюре потом. Вернёмся пока к Сашке… * * * Она привыкала к Туманову постепенно. Поначалу он был просто увлечением — любимым исполнителем, красивым мужчиной, на которого приятно смотреть. Наличие кумира само по себе делало жизнь интереснее, разнообразнее. Новые цели: найти редкую запись, дождаться его выхода в телевизионном концерте, вырезать фотографию из газеты и аккуратно подклеить в альбомчик. Туманов был Сашкиным хобби, таким же, как коллекционирование марок у пионеров из её любимых книжек. У неё появились новые знакомства. Тётя Маша, торговавшая журналами в киоске возле школы, теперь оставляла ей газету, если в ней попадалось интервью Всеволода Алексеевича. Тёте Маше не жалко, она всё равно пролистывает все издания про шоу-бизнес. А Сашке огромная помощь! Поначалу она пыталась скупать все музыкальные издания еженедельно, но денег катастрофически не хватало. Так что тётя Маша экономила ей бюджет и нервы — больше не надо было бояться что-нибудь о Туманове пропустить. Сашку только расстраивало, что огромный пласт материалов о Всеволоде Алексеевиче она в любом случае уже пропустила. На тот момент он стоял на сцене лет тридцать. Страшно представить, сколько за это время о нём всего понаписали! Особенно волновали Сашку интервью доперестроечного времени. Она подозревала, что советская журналистика отличается от новой российской так же, как и литература. Сейчас корреспонденты чаще спрашивали Туманова, какой сорт алкоголя он предпочитает и одежду какой марки носит, на какой машине ездит и сколько комнат у него в доме. Про творчество говорили редко и как бы между делом. Решение проблемы пришло внезапно, когда Сашка поехала с мамой в санаторий. Всё началось с грандиозного скандала. У отца сломалась машина, вышла из строя какая-то редкая деталь, и новую надо было ждать из-за границы. В рейс он отправляться не мог, так что целыми днями лежал перед телевизором и смотрел футбол. Как раз шёл чемпионат мира, и матчи транслировали постоянно. Сашка только успевала выносить бутылки из-под пива (которые меняла в пункте приёма стеклотары недалеко от дома — какая-никакая, а копейка). К вечеру отец доходил до кондиции и отправлялся на кухню, запивать очередное поражение нашей сборной первачком собственного производства — месяц назад он привёз из рейса кустарный самогонный аппарат, долго разглагольствовал о том, что домашний, натуральный продукт гораздо полезнее магазинного дерьма, и теперь в доме постоянно пахло сивухой. Но это ерунда, гораздо хуже было, когда отец готовил сырьё для перегона — на неделю замочил в ванне пшеницу, так что никто не мог принять душ, да и просто зайти в санузел. Словом, отец пил, и Сашка старалась как можно быстрее прошмыгнуть в свою комнату, закрыть дверь и не вылезать без лишней необходимости. Но в один из вечеров доносящиеся из кухни крики стали перекрывать даже поющего в наушниках Всеволода Алексеевича, и Сашке пришлось отложить плеер и выглянуть из укрытия. Кричала мама, закатывая редкую, но показательную истерику с заламыванием рук и стенаниями о загубленной жизни. Отец угрюмо молчал и смотрел только на наполненный стакан, стоящий перед ним. — Вся жизнь проходит мимо! Маринка летала в Тунис! Светка купила кожаное пальто! А Наташкин муж строит дачу в Подмосковье! Дачу, Коля! — Так ты чего хочешь, в Тунис или дачу? — мрачно уточнял отец. Что интересно, он выглядел совершенно трезвым. Вот это поражало Сашку больше всего — чем сильнее он пил, тем медленнее пьянел. Она даже не могла понять по его лицу, сколько сегодня уже принято и стоит ли подходить к отцу близко. Несколько раз попадалась: считая его трезвым, откликалась на зов, садилась рядом, отвечала на вопросы о школе, показывала по его требованию дневник. Свою ошибку понимала слишком поздно. Выпившего отца тянуло на философию, он находил в дневнике недостойную, по его мнению, оценку, и начинал распекать дочь, вспоминая, что сам учился гораздо лучше. «Дворником станешь! — кричал он, потрясая дневником. — И замуж тебя никто не возьмёт! Мало того, что страшная, так ещё и дура!» Сашка и так знала, что не красавица, да и замуж не собиралась. Больно надо! Насмотрелась она на счастливую семейную жизнь родителей, спасибо. Но всё равно было обидно. — Так в Тунис или дачу, выбирай! — требовал ответа отец, как будто прямо сейчас мог купить путёвки или домик где-нибудь на Истре. — В Тунис! — крикнула мама и демонстративно стала капать в стакан «Корвалол». — Отлично! — Папа потёр руки. — Отлично! Поедешь в свой Тунис! На следующий день он принёс маме две путёвки в санаторий Теберды. Для неё и для Сашки. Вытребовал с профсоюза в их фирме, как потом оказалось, с небольшой доплатой. И они с мамой поехали. — Не Тунис, конечно, зато отдохну от бесконечных кастрюль и половых тряпок, — заявила мама. Сашка просто была рада хоть куда-то выехать из осточертевших Мытищ. Теберда оказалась крохотным городком, втиснутым между красивейших, покрытых снегом гор. Делать в ней было абсолютно нечего, ездить на экскурсии в горы мама категорически отказалась, и Сашку не пустила — дорого и опасно! Сашка подозревала, что в первую очередь дорого. Они сидели в унылом, не ремонтировавшемся со времён СССР санатории, где все развлечения сводились к посещению столовой три раза в день. Мама активно оздоравливалась, принимала ванны и ходила на массаж, а Сашка, измаявшись от скуки, решила заглянуть в санаторскую библиотеку. Она собиралась взять какую-нибудь книжку, но едва вошла в прохладное и приятно пахнущее старым деревом помещение, увидела толстые подшивки журналов на большом столе. Пролистала один, второй. Это были те самые журналы о звёздах, которые для неё оставляла тётя Маша, только за прошлый год. И за позапрошлый. — А ещё есть? — дрожащим от волнения голосом поинтересовалась она у библиотекарши. Похожая на Гингему из «Волшебника Изумрудного города», худая, в длинной, по полу волочащейся юбке, с пучком фиолетовых волос и узкими очками библиотекарша оценивающе посмотрела на Сашку, хмыкнула и исчезла в соседней комнате. А спустя пять минут вынесла ещё две подшивки. Потом ещё две. С этого началась их большая дружба. Тамара Алексеевна давно забыла, когда получала удовольствие от своей работы. Вот в советское время библиотека была чуть ли не центром санаторской жизни. Каждое утро в читальном зале собирались отдыхающие — труженики заводов и колхозов, читали свежие газеты. После обеда приходили за книгами, поменять, выбрать новую, обсудить! Тамара Алексеевна могла посоветовать, что почитать, подобрать каждому, от пионера до ветерана труда, произведение по вкусу. Библиотекарь была местным богом, определяющим, кто успеет за три недели отдыха получить вожделенный томик Стругацких, а кому придётся довольствоваться «Поднятой целиной». А потом всё переменилось. В библиотеку отдыхающие захаживали реже, а если и приходили, то спрашивали совсем не Стругацких. На скромные деньги для обновления фондов Тамара Алексеевна всё чаще закупала новую Донцову, востребованную у всех возрастов. А вместо «Комсомолки» и «Здравницы Кавказа» библиотека теперь выписывала журналы про шоу-бизнес. Да и те читали неохотно, требовали свежий выпуск. Как будто вчерашние сплетни об артистах сильно отличаются от сегодняшних! Неудивительно, что девочка, каждый день, как на работу прибегавшая в библиотеку и часами просиживающая над толстыми подшивками, вызывала у Тамары Алексеевны симпатию. А уж когда она поняла, кого выискивает эта девочка в старых журналах! Подумать только! Туманов, как и двадцать лет назад, во времена её молодости, ещё кружит голову юным барышням! Поразительный человек! Тамара Алексеевна как-то была на его концерте, он приезжал с гастролями в Теберду. Пел что-то про комсомол, партию, немного даже про любовь. Красивый, обаятельный, галантный. Целовал руки всем женщинам, выносившим ему цветы. Тамара Алексеевна никогда эстрадой не увлекалась, но Туманов её очаровал. И вот сколько лет прошло, и время другое, и певцы нынче другие в моде, а поди ж ты! Поначалу, найдя материал о Всеволоде Алексеевиче, Сашка просто читала. Потом догадалась спросить про ксерокс, но ксерокса в библиотеке не оказалось. Тогда она стала переписывать интервью Туманова в тетрадку. Жаль, скопировать фотографии было невозможно. Тамара Алексеевна посмотрела на её мучения, а потом предложила: — Ты можешь выдернуть из подшивки те страницы, которые тебе нужны. Сашка не поверила. Рвать журналы в библиотеке? На глазах у строгой хранительницы и с её разрешения? — Ты думаешь, их кто-нибудь хватится? А тебе они нужнее, я же вижу. Теперь Сашку было просто невозможно из библиотеки вытащить. Домой из Теберды она привезла не фотографии на фоне гор, как полагается, а бережно хранимую папку с журнальными вырезками, которые потом подклеивала в свой уже довольно пухлый альбом. Следующим логичным шагом стало освоение куда более интересной библиотеки — знаменитой московской Ленинки. Адельку пришлось долго убеждать, она явно не горела желанием потратить день в Москве на посещение библиотеки! Да и пропуск там оформить — целое дело. Но Сашка умела быть настойчивой, к тому же Аделька так путалась в правилах русского языка, что без соседства с Сашкой вполне могла остаться на второй год. В Ленинке ксерокс имелся, а ещё там хранились экземпляры всех газет, выходивших в СССР. Так что вскоре Сашкина коллекция пополнилась огромным количеством ксерокопий. День, когда Аделька привезла из Москвы целую пачку материалов, фактически целую жизнь артиста, отражённую в заметках и интервью, Сашка запомнила очень хорошо. Она влетела в свою комнату, не забыв плотно притворить дверь, и как величайшую драгоценность выложила содержимое объёмного пакета на стол. С первой же заметки на неё смотрел совершенно незнакомый Туманов. Она бы его и не узнала, если бы не подпись. Откровенно говоря, в молодом человеке со странным, непривычно большим и квадратным микрофоном в руках не было ничего привлекательного: ни лёгкого прищура, который ей так нравился, ни сквозящего во взгляде спокойствия, и даже улыбка, вроде бы не изменившаяся с годами, имела другой оттенок. По-идиотски жизнерадостный вместо привычно-грустного. А жизнерадостные идиоты Сашку всегда раздражали. И тем не менее заголовок не оставлял сомнений: «Всеволод Туманов привозит в Москву янтарного соловья». Это, надо думать, о победе на фестивале в Сопоте. Где-то она уже слышала, что символом знаменитого песенного конкурса была фигурка певчей птички. Сашка листала страницы, бережно раскладывала статьи по годам, вставляла в прозрачные файлы, чтобы не затиралась краска. И читала, то и дело прерываясь, чтобы посмотреть, много ли осталось впереди. Пачка толстая, почти целая книга. Книга о Туманове, с ума сойти!