— А сама что? — удивилась Ниночка. — Ты же умеешь. Ещё три года назад Сашка у неё же и училась, решив, что знания лишними не бывают, тогда они, собственно, и подружились. Сашка ушла от ответа. Даже скажи она правду, Ниночка ни за что бы её не поняла. Рената Туманов отослал в Москву сразу же, Зарине ежедневно звонил, но Сашка всегда выходила, когда они разговаривали, и была не в курсе, что он рассказывает жене. Может быть, и правду. По крайней мере мадам Туманова изображать декабристку не спешила, и на Алтай к больному мужу не рванула. Их проблемы, вот уж о чём Сашка точно думать не хотела. Тоня тоже уехала, вместе со всем коллективом, и только слала Сашке смс-ки, справляясь о самочувствии босса. Всеволод Алексеевич продолжал шутливо звать её Тётя доктор, исправно лечился, но с каждым днём всё больше становился похож на того Туманова, от которого она когда-то предпочла сбежать за тысячи километров. Он всё чаще брался за телефон, договаривался с кем-то о переносе концертов, уже не просил, чтобы ночью с ним кто-то сидел, словом, обретал контроль над ситуацией. Как всегда. От ингалятора они, конечно, за такой короткий срок не избавились, но, по крайней мере, Туманов не хватался за него по десять раз на дню. Одного-двух применений стало достаточно. А потом Всеволод Алексеевич уехал. В Москве его ждали на каких-то съёмках, далее он собирался продолжить гастрольный тур. Тётю Доктора очень сердечно благодарил, пытался сунуть деньги, которые успел уже где-то обналичить, на этом моменте Сашка едва сдержалась, чтобы не послать его непечатными выражениями. Он понял, ограничился объятиями и обещаниями помочь больнице, замолвить за неё словечко где-нибудь там, в Москве, перед чиновниками, с которыми часто пересекался на корпоративах, чтобы финансирование улучшили, технику, какую надо, закупили. В день, когда он уехал, доктор Тамарина взяла на работе отгулы на ближайшие три дня. — Правильно, отдохни, дочка, — кивнул Иван Иванович, выслушав её просьбу. — Ты молодец, такого пациента на ноги поставила. Развейся, в Барнаул съезди погулять. Но в Барнаул доктор Тамарина не поехала. Три дня доктор Тамарина ревела дома в подушку. Но кто бы об этом узнал? * * * Что вы головой качаете? Не понимаете нас? Осуждаете? Что ж, ваше право. Только жалеть нас не надо. Потому что эту жизнь мы выбрали сами. И получили в итоге всё, что хотели, все. Даже я. Я всегда мечтала писать книги, а если бы не Всеволод Алексеевич и мои девчонки, где бы я взяла такой шикарный материал? А главное, столько эмоций, сколько пережито за все те годы. Мы несчастные? Глупости. Я же вам с самого начала сказала, счастья хватило на всех. Нюрка теперь москвичка, живёт на Арбате, и больше никто не мешает ей по ночам своим кашлем и шарканьем. Тоня поёт в ансамбле «Жемчужинки Алтая», радует пенсионерок, любительниц художественной самодеятельности. Ну да, на Алтае, в том же городке, где живёт Сашка. А что ей было делать в Москве после того, как коллектив Туманова распустили? Кирюшка поступил в Военно-медицинскую академию и уехал в Петербург. Сам профессию выбрал, никто не подсказывал. Очень хотел быть врачом, как тётя Саша, и военным, как дедушка, которого он никогда не видел и о котором ничего не знает. Страшная вещь генетика, страшная. Вот и получилось, что в Москве у Тони никого, а на Алтае… А на Алтае Сашка, которой помощь не помешает, ну и… Ладно, давайте обо всём по порядку. * * * Зимы здесь самые настоящие, с морозами и снегопадами, такими, что сугробы вырастают до самых окон. И Новый год здесь настоящий, сказочный, с катанием на санках, уютным потрескиванием дров в печке, с волшебным блеском старых ёлочных игрушек, уложенных на вату между оконными рамами. Не то что в Москве, где снег может выпасть в конце октября, а к декабрю уже превратиться в грязную кашу под ногами и где в бесконечной спешке и суете практически невозможно уловить новогоднее настроение. Домой ёлку можно было бы и не тащить, во дворе у Сашки росла маленькая пихта, которую она каждый год и наряжала. Раньше. Но теперь в доме жил один товарищ, который непременно хотел ёлочку, с игрушками и подарками. Пихта во дворе его бы не устроила, тем более что по таким сугробам он сейчас во двор и не выберется. К тому же и колено у него разболелось аккурат к празднику, и теперь он прихрамывает, но от палки решительно отказывается. Не дедушка какой-нибудь! Ну конечно не дедушка. Самый красивый, самый любимый, самый молодой. Особенно когда наденет белую рубашку, потребует завязать ему бабочку, уложит седые волосы перед зеркалом. Он ненавидит разгильдяйство, не признаёт домашней одежды вроде халатов или спортивных костюмов. Если и наденет халат, то только поверх рубашки и брюк, а скорее предпочтёт ему вельветовую курточку с блестящими лацканами. Единственное, с чем он готов мириться, это с тапочками, мягкими и обязательно тёплыми, даже летом. — Вот и ёлочка приехала. — Сашка с трудом пропихнула деревце в дверной проём и пристроила в свободном углу, аккурат напротив его кресла. — Нравится? Поднял глаза от книги, посмотрел поверх очков, улыбнулся. — А игрушки… у нас… есть? Плохо сегодня дышит, говорит с паузами, с досадой отметила про себя Сашка. Такие вещи она уже фиксировала машинально, так же машинально корректируя лекарства, которые ему надо сегодня дать. Но главное, настроение у него хорошее, радуется ёлочке, радуется предстоящему празднику. Как мало ему теперь надо для счастья, как легко теперь это счастье для него организовать. — Есть, конечно. Целых две коробки. — Сашка распахнула дверцы шкафа и выудила из глубины два ящика. — Одна от прежних хозяев дома осталась, тут вот старые игрушки, стеклянные. А во второй те, что я сама покупала, там поновее. Вам какие? — Давай все! Поднялся из кресла, пошкандыбал к ней, смотреть игрушки. — Подождите, нужно ещё установить ёлочку. — Я сам. Дай мне… ведро… и проволоку. Сашка послушно принесла и то и другое, ни слова поперёк не сказала. Ни в коем случае нельзя лишать его мужской работы, хотя бы той, которая ему по силам, это его очень обижает. Она оставила его разбираться с ёлкой, а сама принялась накрывать на стол, краем глаза присматривая, что он делает. Угощения много, Сашка очень старалась, чтобы оно было разнообразным, вчера весь день провела у плиты. За прошедшие два года она поневоле стала разбираться в диабетической кухне, обзавелась скидочными картами в нескольких Интернет-магазинах для диабетиков, и каждый месяц забирала с почты посылки с конфетами, печеньем и всяческими заменителями сахара, которые можно использовать в готовке. Гликемический индекс любого продукта могла оттарабанить, даже разбуди её ночью. Но самое главное, научилась готовить так, чтобы он забыл про свои болячки, чтобы у него и мысли не возникало, что он в чём-то ограничен. А современные лекарства, которые Сашка добывала через Интернет, и постоянный контроль позволяли держать сахар в разумных пределах. Вот тогда жизнь для обоих приобрела новые краски. Да, теперь только так. Всё на двоих. Ему нездоровится, и Сашке хочется на стену лезть от тоски. Но дни, когда они вместе гуляют по лесу или вот как сейчас, возятся с какой-нибудь ерундой дома, самые счастливые. Их долго не хотели оставлять в покое. Приезжали журналисты, каким-то чудом раздобывшие адрес. Ещё бы, такая сенсация! Материал можно отснять — закачаешься! Но никто не закачался, Сашка решительно выставила съёмочную группу за дверь. Потом Сашка с ужасом ждала, что явится Зарина, но мадам Туманова так и не приехала. А в один из хороших дней, когда Всеволоду Алексеевичу хотелось разговаривать, он между делом упомянул, что ещё в Москве переоформил на супругу бо`льшую часть имущества. — Чтобы скандалов не было, — пояснил он. — И соблазна признать меня невменяемым, пока я какое-нибудь завещание не в её пользу не написал. На редкость здравая мысль для него сегодняшнего. Приехал он тогда в жутком состоянии, прилетел сам, и сам добрался до её дома, но задыхался через каждое слово, баллончик боялся выпустить из рук, шатался от слабости и высокого сахара. — Лечи, Тётя Доктор, — пробормотал он побелевшей, застывшей в дверях Сашке, которая считала, что за прошедшие с их последней встречи три года вообще потеряла способность что-либо чувствовать. И она опять лечила, выхаживала, отпаивала травяными сборами, сидела с ним ночами. Уже много позже он рассказал, что ушёл со сцены, сорвав подряд пять или шесть выступлений, заплатив бешеную неустойку, вдрызг разругавшись с Ренатом и распустив коллектив. Впрочем, обо всём этом Сашка знала от Тони, но версия Всеволода Алексеевича оказалась ещё ужаснее. Скорее всего, Тоня оберегала подругу от подробностей. — Не могу больше, — закончил он свой рассказ. — И не хочу. Поначалу он собирался только подлечиться, а потом уехать в Москву. Купить себе отдельную квартиру и тихо доживать. Но чем больше времени они проводили вместе, тем очевиднее было для Сашки, что один он жить не сможет. Он забывал выключить кран и принять лекарство, вовремя поесть и сделать укол инсулина. И, стоило оставить его в одиночестве, он замыкался в каких-то своих, явно невесёлых мыслях. Наверняка тосковал по сцене, по зрителю, по поездкам, по всему, что составляло его жизнь. И Сашка бросала все свои дела, всех пациентов, все обязанности, и тащила его гулять и разговаривать. Как-то само собой получилось, что, пролежав в их больнице, а потом ещё отдохнув три недели в санатории в Белокурихе, Всеволод Алексеевич оказался в её доме. Соседи, конечно, шептались. Даже Иван Иванович как-то косо на неё посматривал. Сашка старалась ничего не замечать. Если бы вы знали! И того, что не давало сплетникам покоя, не было, и быть не могло. Зато было другое. И как вам объяснить, что человеку, чей голос хранил тебя всю жизнь, можно простить что угодно? И в конце концов, лично ей он не сделал ничего плохого. Да и кто — он? Как мало напоминал увлечённо сейчас копающийся в ящиках с игрушками и прилаживающий на пушистую ветку позолоченную лошадку, такой уютный, домашний, в квадратных, сползающих на нос очках, безобиднейший Всеволод Алексеевич того человека, который катком прошёл по их судьбам? Того, который соблазнял, использовал, сметал с дороги? Спроси его сейчас, он даже не помнит ничего из этого. Но Сашке и в голову не придёт спрашивать. Только голос остался почти тот же. Голос, от звука которого по-прежнему замирает сердце. — Огонёчков не хватает! Стоит перед наряженной ёлкой, оглядывает своё творение. — Не хватает, — согласилась Сашка. — Вот гирлянд у меня нет, я же раньше на улице ёлку наряжала, там их втыкать некуда. — В моём детстве ёлку… украшали обычными… свечками. И поджигали… Ну да, только настоящих свечек нам тут и не хватает. Он быстро подожжёт и ёлку, и дом заодно. — Я позвоню Тоне, она купит по дороге, — успокоила его Сашка и потянулась за телефоном. Всеволод Алексеевич подошёл к накрытому столу, заинтересованно изучил содержимое салатников, стянул половинку яйца, фаршированную икрой. Детский сад. — Потерпите полчасика, сейчас уже скоро гости придут. — Гости? — Он тут же оживился. — Гости — это хорошо. Я всегда встречаю Новый год дома, никогда не работаю. Хотя знаешь, сколько платят за новогодние концерты? Но у меня принцип. Это вон пусть Рубинский в Новый год поёт. А Рубинский будет? А Сапфира? Кого ты пригласила? Сашка вздохнула, отложила телефон, подошла, легонько обняла за плечи. Вот такие моменты её очень расстраивали, но их, к сожалению, становилось всё больше. Он терялся во времени и пространстве, и ничего с этим поделать было нельзя. — Тонечка будет, Всеволод Алексеевич. Помните Тонечку? Ваш костюмер. — Помню, конечно, — довольно кивнул он. — Хорошая девочка. Девочке скоро исполнялось сорок, но это уже совершенно не важно. Тоня примчалась весёлая, возбуждённая, раскрасневшаяся от мороза. Скинула полушубок, вихрем влетела в комнату. — Как у вас тепло! Сашка, ты опять перетопила? Всеволод Алексеевич, как вы поживаете? Их обычный ритуал: обнять, чмокнуть в тщательно выбритую, пахнущую одеколоном щёку, получить ответную улыбку. А когда-то костюмер боялась лишний раз на глаза попасться грозному шефу. — Хорошо поживаю, Машенька, хорошо. Сашка сдержала тяжёлый вздох. Ничего, мелочи. К призраку никогда не виденной Машки они с Тоней уже давно привыкли. «Огонёчки» Тоня купила, китайские, но всё равно куда более безопасные, чем настоящие свечки. Совместными усилиями обмотали ими ёлку, воткнули гирлянду в розетку, уселись за стол. — Три концерта сегодня отработали, — сообщила Тоня. — В Доме культуры, в библиотеке и детском саду для малышей. Прямо настоящий гастрольный чёс, как в старые добрые времена. Даже голос сел, слышите? — Голос садится, если ты с ним неправильно обращаешься, — тут же встрял Всеволод Алексеевич, накладывая себе салат. — Я тебя научу. Голос нужно опирать на дыхание, тогда связки будут меньше напрягаться. Тоня озабоченно взглянула на Сашку, та покачала головой. Ну да, сегодня не самый хороший день. — Спасибо, Всеволод Алексеевич, обязательно приду к вам на мастер-класс, — преувеличенно бодро заверила Тоня. — Начинается! — Сашка прибавила громкость у телевизора. — Сейчас Президент будет говорить. Телевизор в их доме появился вместе с Тумановым. И спутниковая тарелка заодно, чтобы он мог смотреть любимый хоккей хоть круглосуточно. А сигареты исчезли. В тот день, когда он перешагнул порог её дома, Сашка выбросила последнюю в горящую печку и больше уже никогда не курила. Впрочем, теперь было незачем.