Пока на улице медленно и неохотно занимался рассвет, я привел себя в порядок, почистил печь, нагрел воды, убрался в первой комнате, наскоро перекусил холодным мясом, хлебом и вареными яйцами, которых нам подарили целую корзинку. После чего нашел в сенях лопату и отправился чистить снег, потому что за ночь его навалило прилично. Перво-наперво прочистил дорожку до сортира, который, естественно, находился на улице. Затем отрыл тропинку к калитке — на случай, если у нас появятся гости. Проверил досконально поленницу, отобрал для себя несколько подходящих дощечек. Нашел в сенях пилу, молоток, смастерил из досок более удобные лубки, чем мои ножны. Только после этого вернулся в дом, скинул с себя грязную, пропахшую потом одежду, наскоро вымылся, с непривычки облив весь пол, который затем снова пришлось вытирать. А когда натянул чистые штаны, оказавшиеся на пару размеров больше, чем надо, на улице раздался скрип снега, а еще через некоторое время в дверь гулко бухнуло. Выглянув в сени и обнаружив там давешнего мужика в компании седой, согнутой кренделем, закутанной в старую шубу и подозрительно щурящейся бабки, настороженно кивнул: — Утро доброе. — Лекарку привел, — буркнул бородатый тип, отступив в сторону. — Брата твоего посмотрит. Что надо — скажет. Я переведу. — Заходите, — посторонился я, пропуская гостей. Проследил, как оба недоверчиво оглядывают чисто вымытый пол и, поколебавшись, снимают верхнюю одежду. Знаком велел не заморачиваться на обувке. После чего как был, босиком, проводил их в комнату, в которой хвойный дух к утру стал настолько силен, что я с непривычки чихнул. Бабка, втянув ноздрями воздух, что-то одобрительно пробормотала и направилась к раненому. Но увидела лежащего в ногах Карриана белого волчонка и замерла, словно на стену натолкнулась. Щенок немедленно поднял голову и, встопорщив шерсть на загривке, показал незнакомцам зубы. После чего я протиснулся вперед, подхватил недовольно рыкнувшего зверя на руки и виновато улыбнулся: — Прошу прощения. Он у меня еще дикий. Бабка, недоверчиво глянув на щенка, покачала головой, что-то пробурчала, но все же откинула одеяло и осмотрела императора. Нагота ее не смутила. Напротив, при виде мускулистого мужского тела она одобрительно причмокнула, что-то быстро-быстро заговорила и принялась ощупывать пострадавшую ногу. — Что она говорит? — вполголоса спросил я, когда бормотание стало громче, а в голосе бабки послышалось недовольство. — Долго на холоде был. Выдохся. Голову повредил. Стопу обморозил. Но не сильно, — послушно перевел мужик. — Резать, скорее всего, не придется. Лубки ты правильно наложил, а вот рану на голове надо промыть. — Мне нечем было, — нахмурился я, глядя, как бабка осторожно щупает образовавшиеся на ноге императора волдыри. Часть я вчера вскрыл, но сегодня появилось несколько новых. И это свидетельствовало, что как минимум вторую степень обморожения Карриан себе заработал. Как бы и впрямь до заражения дело не дошло. Там уже мясо видно, а у меня ни антибиотиков, ни нормальных бинтов. Сплошная антисанитария. — Промыть удалось только вечером. — Еще раз надо, — неуклонно сказал мужик, переведя очередную порцию бормотушек. А бабка, закончив с осмотром и вскрыв костяной иголкой свежие пузыри, прошлепала в соседнюю комнату, где стоял колченогий стол. После чего порылась за пазухой, выудила оттуда горсть белых тряпиц, чем-то напоминающих марлю, и два мешочка, от которых вкусно пахло лесными травами. — Отвары сделаешь для брата, — пояснил мужик ее бормотание. — Из этого — горячий, поить им будешь три раза в день. А из второго — холодный. Им раны промыть надо. Тоже трижды. Потом перевяжешь. Тряпицы она тебе завтра еще принесет, они чистые, в травах вымоченные. Должны помочь. Справишься? Я кивнул. Что ж не справиться — отвары я еще в прошлой жизни готовить умел. А уж раны обрабатывать старый егерь меня и подавно научил. — Хорошо, — удовлетворенно кивнула бабка, а мужик исправно перевел. — Завтра еще его проведаю. А послезавтра ясно будет, выправится у него нога или нет. Поблагодарив визитеров за помощь, я уже решил, что пора их проводить, но бабка неожиданно сделала повелительный жест и что-то снова быстро проговорила. — Повернись, — велел бородатый переводчик. — Спина у тебя скверно выглядит. Зайтра посмотреть хочет. Прижав волчонка покрепче, я повернулся, краем глаза все же посматривая на гостей. И чуть вздрогнул, когда бабка, озабоченно поцокав языком, вдруг бесцеремонно ткнула в меня острым пальцем. Кожа у нее оказалась теплой, а не горячей, как у обычных людей, шершавой, словно бабулька не лекаркой была, а всю жизнь весло в уключине ворочала. Но от ее прикосновения я ощутил, как внутри просыпается притихший за ночь голод, и поспешил отодвинуться. А она, словно обжегшись, тут же отдернула руку. — Охарру, — странным голосом произнесла лекарка, уставившись на меня изучающим взором. — Охарру нен дари. — Чего? — настороженно переспросил я у мужика. — Ты — охарру, — криво улыбнулся он, но, в отличие от бабки, не попятился. — Это что за животное такое? — Ты не мерзнешь в мороз, живешь чужой силой и понимаешь духов леса. Ты человек, но душа твоя не принадлежит этому миру. Поэтому ты — охарру. Живой дух, который вечно голоден и которому тут не место. — Я не опасен, — поспешил заверить я бабку и демонстративно показал ей руки в перчатках. — Никого не трону. Честно. Лекарка в ответ лишь поклонилась и, прихватив верхнюю одежду, вышла. — Тебе нужно охотиться, — помедлив, обронил переводчик. — Если долго не есть, ты умрешь. Но я благодарен, что этой ночью ты никого не тронул. У меня по коже пробежал мороз. Черт возьми! Он так это сказал, будто еще вчера знал то, что сегодня подтвердила бабка! Тем не менее в деревню меня все-таки пустили, выделили дом, пусть и на отшибе. Даже охрану вокруг не выставили, хотя подозревали, что с голодухи я, как любой дарру, могу слегка поехать крышей и устроить в деревне настоящий геноцид. Но почему?! — Мы не делаем зла духам леса, — словно прочитав мои мысли, усмехнулся мужик. — А они не делают зла нам. Маленький ашши тебе верит. Значит, поверим и мы. Я перевел озадаченный взгляд на щенка, тот с готовностью лизнул меня в подбородок. Теплый, увесистый, совершенно не боящийся меня малыш, который бесстрашно прижимался всем телом и, кажется, не ощущал при этом ни малейшего дискомфорта. А я ведь вчера полдня провел на спине его отца! Да и этого малыша долго держал на руках. И он не ослаб, не замерз, не заболел, хотя на мне даже рубашки не было. Да и сейчас… Я с недоверием прислушался к себе и неожиданно понял, что голод снова попритих. Более того, на самом дне моих резервов подкопилось немного энергии. При этом малыш чувствовал себя прекрасно, нетерпеливо ерзал, с азартом пытался дотянуться зубами до моего носа. Махал хвостом, пинался лапами, настойчиво лез к лицу и вовсе не производил впечатления существа, из которого я прямо в этот момент вытягивал жизненную силу! Я поднял звереныша так, чтобы больше этого не делать, и всмотрелся в ярко-голубые, совсем еще детские глаза. Волчонок в ответ вильнул хвостом, активно задрыгал лапами, попытался вывернуться и снова лизнуть меня в нос. Причем мне показалось, что для гиперактивного создания это была не просто прихоть, а жизненная необходимость. Он, как все малыши, очень быстро восстанавливался. Но при этом, кажется, энергии в нем было даже лишку. Тогда как мне, напротив, ее вечно не хватало. — Ну и жук же твой папка! — пораженно произнес я, глядя на «духа леса» с совершенно новыми чувствами. — Двух зайцев убить одним ударом! Воистину на это способен лишь настоящий вожак! — Духи леса мудры, — подтвердил мою догадку бородач. — Отдыхай. Спину твою надо обработать, иначе долго болеть будет. Мазь Зайтра сделает сегодня к вечеру. Я принесу. И мясо для ашши тоже будет. Ему нужно много есть. Как и тебе. — Спасибо, — совершенно искренне поблагодарил я. — Меня, кстати, Маром зовут. — Жеяр, — кивнул мужик и, набросив на плечи шубу, ушел, оставив меня наедине с нетерпеливо ерзающим и начавшим недовольно повизгивать волчонком. Какое-то время я стоял, пытаясь сообразить, что ему надо, потом все же опустил малыша на пол. Но только увидев, как он неловко поковылял к двери, все-таки дотумкал, что к чему, по-быстрому вынес его во двор и, посадив в снег, повинился: — Прости, не догадался. Сам до ветру сходил, а о тебе забыл. Мелкий пренебрежительно фыркнул и юркнул за большущий сугроб, надолго за ним пропав. А когда вернулся, я снова унес его в дом, пристроил в ногах у Карриана и попросил: — Побудь пока с ним. Ему сейчас силы нужнее. Малыш не стал возражать и свернулся клубком на одеяле, неловко отставив больную лапу. Я, посмотрев на нее, решил все же смастерить лубки и для мелкого. Но для начала надо было сварить отвары и закончить с шиной для императора, чем я и решил заняться. Часа через два, когда один отвар остыл, второй приобрел приемлемую температуру, а на приспособленных под лубки досках появилась тугая обмотка из чистых тряпиц, я зашел в комнату, чтобы сделать перевязку и напоить повелителя, и неожиданно обнаружил, что там кое-что изменилось. В частности, мелкому, похоже, надоело безучастно лежать и греть ноги его величества, поэтому звереныш нахально забрался на Карриана, плюхнулся на него всем телом и теперь увлеченно вылизывал ему нос. При этом пушистый хвост азартно ходил из стороны в сторону. Сам мелкий то и дело радостно повизгивал, сопел, ерзая пузом и извиваясь всем телом. А из-под него раздавались такие подозрительные звуки, что я едва не решил — император задыхается. Ахнув, я выронил обе шины, подскочил к кровати и рывком стащил с повелителя наглого зверя. Прижал недовольно рыкнувшего малыша к груди. Шлепнул его по попе, чтобы не брыкался. А потом увидел раскрасневшееся лицо его величества, наткнулся на его раздраженный взгляд и облегченно выдохнул: — Хвала Рам! Живой! — Мар? — просипел повелитель, уставившись на меня, как на выходца с того света. — Какого драхта тут происходит? — Простите, ваше величество, не уследил… Ах ты ж, мелочь пузатая! — Я охнул, когда звереныш с досадой куснул меня за ухо. Но все же внял голосу разума, отпустил настойчиво рвущегося к императору зверя. Позволил ему улечься на грудь его истощенному величеству и, пока Карриан растерянно моргал, поспешил добавить: — С возвращением, сир. Вам еще нежелательно двигаться, магия на нуле, поэтому вы лежите… Лежите, я сказал! Так вот, пока вы будете восстанавливаться, я вас перевяжу, напою травяным отваром, посмотрю вашу ногу, а заодно расскажу, как мы с вами докатились до жизни такой… Когда я замолчал, отвар в чаше полностью закончился, мои ножны вернулись на положенное место, а вместо них на правой ноге императора красовались самодельные, но гораздо более удобные лубки, которые я старательно зафиксировал разорванными на ленты тряпицами. Рану на голове тоже промыл и перевязал, попутно убедившись, что его величество и впрямь словил нехилое сотрясение. Сидеть самостоятельно он не мог, от малейшего движения его безмерно мутило, однако зрение, слух, способности анализировать информацию никуда не делись. Поэтому с каждой минутой Карриан все больше мрачнел и со все большим неудовольствием смотрел на белоснежного зверя, который то и дело норовил обслюнявить ему подбородок. Само собой, всей правды о волках я ему не сказал, сообщив лишь, что нашел малыша в лесу. Император в это, кажется, не поверил, но сейчас его меньше всего волновали такие мелочи. — Я должен вернуться в Орн, — процедил он, когда я наконец замолчал. — Само собой, сир. Но пока мы, к сожалению, не в состоянии это сделать. — Что с моим порталом? Я со вздохом достал кулек, куда положил грязный мундир и найденные в карманах его величества побрякушки. За исключением разве что обручального кольца на левой руке, но его я, как ни старался, содрать не смог, а заодно убедился в правоте Тизара — похоже, колечко и впрямь неснимаемое, поэтому свалится с Карриана лишь после его или же моей смерти. Фигово, да? Выудив из куля приметный кулон на золотой цепочке, я передал его императору. А тот, убедившись, что ни капли магии там не осталось, нахмурился еще больше. — Сколько он уже находится в таком состоянии? — Больше суток. — Что с остальными артефактами? — Я их не видел, ваше величество. Скорее всего, вас перебросило сюда без них. Кинжалы я снял — они бросались в глаза. А церемониальный меч не стал с собой забирать — он слишком тяжелый, да и в бою совершенно бесполезен. — Что с моей аурой? — наконец задал самый неприятный вопрос его величество. Я отвел глаза. — Она совсем тусклая. Боюсь, на какое-то время вы утратили способности к магии. — Твоя работа? — резко осведомился Карриан, когда я умолк. И вот тогда у меня что-то неприятно царапнуло в душе. Неужто он думает, что я мог питаться за его счет, да еще в такой ситуации? Я что, похож на монстра? Или, может, хотя бы раз дал повод считать меня чудовищем? Все, что у меня было, я отдал за эти сутки ему. И если бы не волки… Впрочем, ему это наверняка неинтересно. — Так твоя работа? — повторил император, буравя меня тяжелым взглядом. Я поднял на него спокойный взгляд и спокойно ответил: — Нет. — Не верю. — Это ваше право, сир, — тихо сказал я, чувствуя, как снова пробирается в сердце знакомый холодок. После чего коротко поклонился, подхватил на руки притихшего волчонка и вышел, напоследок сообщив: — Туалета в доме нет, поэтому временно придется использовать ведро. Оно под кроватью. Крышка имеется. Повязки я сменю вам после полудня, а завтрак будет через час. С пробуждением, сир.