Вход охранял диакон в зеленом одеянии. Когда Тессэ поговорила с ним, тот улыбнулся и знаками пригласил войти. Притолока оказалась низкой, и Николасу пришлось пригнуться, чтобы не стукнуться головой. Но, переступив порог, он выпрямился и пораженно огляделся. Потолок был столь высок, что утопал в сумраке. Каменные стены покрывали фрески, и бесконечные легионы ангелов и архангелов смотрели на вошедших в неверном свете масляных ламп и свечей. Росписи отчасти скрывали длинные гобелены, почерневшие от копоти и обтрепанные по краям. На одном из них архангел Михаил восседал на гарцующем белом коне. На другом Дева Мария склоняла колени у подножия креста, а над ней бледное тело Христа истекало кровью из раны, нанесенной копьем римлянина. Так выглядел внешний неф церкви. В дальней стене была распахнутая массивная деревянная дверь, охраняемая стражами. Трое путешественников пересекли зал, пробираясь между коленопреклоненными просителями и паломниками, одетыми в тряпье, погруженными в собственные страдания и благочестивые размышления. В тусклом свете лампад, сквозь голубые струи дыма курений они казались заблудшими душами, обреченными вечно скитаться во тьме чистилища. Гости монастыря подошли к трем каменным ступеням, ведущим к дверям. Здесь путь им преградили двое диаконов в высоких шапках с плоским верхом. Один из них строго заговорил с Тессэ. — Они не пустят нас даже в средний зал, квиддист, — с сожалением заметила та. — А за ним находится макдас, святая святых. Путешественники заглянули в зал, не входя, но в сумраке едва смогли различить дверь во внутреннее святилище. — Только рукоположенные священники могут входить в макдас, поскольку там находятся табот и могила святого. Огорченные и разочарованные, они вышли из пещеры и пошли по террасе. Странники пообедали под звездным небом. Воздух оставался горячим, и вокруг них вились тучи москитов, не решаясь сесть на намазанную репеллентом кожу. — Так вот, англичанин, вы хотели оказаться здесь. И как же вы собираетесь искать животное, ради которого так далеко забрались? — Борис выпил водки и снова сделался агрессивен. — С первыми лучами солнца я хочу послать следопытов изучить местность вниз по течению, — сообщил Николас. — Дик-дик обычно проявляет активность рано утром и поздно вечером. — Не учи дедушку свежевать кошку, — заявил Борис, путаясь в поговорках и наливая себе еще водки. — Пусть отправятся по следу, — продолжил Николас, ничуть не сбитый с толку. — Полагаю, следы полосатого дик-дика выглядят так же, как и обыкновенного. Если они отыщут свежие отпечатки, пусть затаятся в самых густых кустах и ждут появления животных. Дик-дик очень привязан к своей территории и не уходит от нее далеко. — Да! Да! — проговорил Борис по-русски и затем опять перешел на ломаный французский. — Я скажу им. А вы чем займетесь? Неплохо проведете время в лагере с дамами, милорд англичанин? — Он ухмыльнулся. — Если повезет, то скоро отдельные домики не понадобятся. — Борис засмеялся собственной шутке. Тессэ встревоженно поднялась и отошла в сторону, сказав, что хочет присмотреть за шеф-поваром. Николас пропустил мимо ушей грубую шутку. — Мы с Ройан двинемся через кусты вдоль Дандеры. Там вполне может жить дик-дик. Прикажи своим людям держаться в стороне от реки. Не хочу пугать дичь. Они вышли из лагеря на рассвете. Николас двигался впереди, неся ружье и легкий рюкзак, рассчитанный на один день. Они шли медленно, то и дело останавливаясь, чтобы прислушаться. В кустах, судя по звукам, шныряли мелкие млекопитающие и птицы. — У эфиопов не принято охотиться, так что, полагаю, монахи не тревожили животных здесь, в ущелье. — Николас указал на следы маленькой антилопы, отпечатавшиеся на влажной глине. — Бушбок Менелика, — заметил он. — Обитает только в этой части страны. Очень ценный трофей. — И ты действительно надеешься отыскать дик-дика твоего дедушки? — спросила Ройан. — Ты очень убедительно говорил с Борисом. — Разумеется, нет, — усмехнулся Николас. — Думаю, старик все выдумал. Я склонен поверить, что он действительно использовал шкуру полосатого мангуста. Мы, Харперы, боремся за место под солнцем, не всегда придерживаясь строгой правды. Они остановились полюбоваться на нектарницу, порхающую над кустом желтых цветов на уступе. Хохолок маленькой птички сверкал на солнце изумрудами. — Зато это дает нам прекрасный предлог пошарить по кустам. — Харпер обернулся, чтобы убедиться: из лагеря их не видно и не слышно. Жестом он предложил Ройан присесть на поваленный ствол. — Давай определимся, что мы ищем. Скажи мне. — Остатки надгробного храма или развалины некрополя, где жили рабочие, сооружавшие могилу фараона Мамоса. — Значит, надо искать следы каменной или кирпичной кладки, — согласился Николас. — Особенно колонны или статуи. — Каменное свидетельство Таиты, — кивнула Ройан. — Оно должно быть выбито на скале. Хотя могло обвалиться, зарасти или выветриться — не знаю. Даже представления не имею. Придется шарить вслепую. — Что ж, тогда не будем терять время. Пора шарить. К середине утра Николас отыскал следы дик-дика у берега реки. Они засели у ствола одного из больших деревьев, притаившись в тени. Их терпение было вознаграждено — вскоре Харпер и Ройан увидели одного из маленьких зверьков. Он прошел совсем рядом, шевеля носом, похожим на хобот, легонько переступая изящными копытами, срывая листья с низко нависших веток и сосредоточенно их жуя. Но его шкурка была равномерно-серой, без намеков на полоски. Когда зверек исчез в кустах, Николас поднялся. — Не повезло. Обычный вид, — прошептал он. — Идем. Вскоре после полудня путники добрались до места, где река вытекала из розовой расщелины. Они прошли по камням так далеко, как только смогли, пока дорогу не преградили скалы. У края воды не было даже приступочки, некуда ногу поставить. Путники отступили назад и двинулись вниз по течению, переправившись на другой берег по примитивному подвесному мосту, сделанному из лиан и лохматой веревки. Видимо, дело рук монахов, поняли странники. Они опять поднялись по реке и снова попытались проникнуть в глубокое ущелье за розовой аркой. Николас попробовал обогнуть скалу по воде, но течение оказалось слишком сильным и чуть не сбило его с ног. Пришлось оставить попытки. — Если мы здесь не можем пробраться, то вряд ли смогли Таита и его рабочие. Они вернулись к висячему мосту и нашли место в тени рядом с водой, чтобы перекусить тем, что собрала для них Тессэ. Жара в середине дня лишала сил и воли. Ройан окунула хлопковый платок в воду и протерла им лицо, устроившись рядом с Николасом. Тот лежал на спине и изучал каждый дюйм розовых скал в бинокль. — Если верить «Речному богу», можно предположить, что Таита привлек стороннюю помощь, чтобы тайно поменять местами тела Тануса, Великого Льва Египта, и самого фараона. — Он опустил бинокль и перевел взгляд на Ройан. — А ведь такой поступок немыслим, если принять во внимание нравы и веру эпохи. Это точный перевод свитков? Таита действительно поменял тела? Она рассмеялась и перекатилась на бок. — У твоего старого друга Уилбура слишком живое воображение. Вся эта история придумана им на основе одной фразы из свитков. «Он был мне более правителем, чем сам фараон». — Ройан легла на спину. — Это хороший пример того, что мне не нравится в книге Смита. Он смешивает факты и вымысел в замысловатое рагу. Насколько я знаю, Танус лежит в своей могиле, а фараон — в своей. — Жаль, — вздохнул Николас, запихивая книгу в рюкзак. — Мне понравился этот авторский ход. — Бросив взгляд на часы, он поднялся. — Идем, я хочу пройтись в другую сторону по долине. Вчера я присмотрел кое-что интересное, пока мы двигались с нашим обозом. Они вернулись в лагерь ближе к вечеру. Навстречу им из кухни вышла Тессэ. — Я ждала вашего возвращения. Мы получили приглашение от Джали Хоры, аббата. Он зовет нас в монастырь, где собираются праздновать Катеру, канун Тимката. Слуги уже приготовили душ, вода горячая. Самое время переодеться для похода в монастырь. Аббат выслал группу молодых послушников, чтобы препроводить гостей в пиршественный зал. Юноши пришли в ранних африканских сумерках, неся факелы, которыми освещали путь. В одном из пришедших Ройан узнала Тамре, мальчика-эпилептика. Когда она тепло улыбнулась ему, он робко вышел вперед и протянул букет цветов, набранных у реки. Неготовая к такому проявлению учтивости, она поблагодарила его на арабском: — Шукран. — Таффадали, — немедленно отозвался мальчик, используя такую форму слова, что стало ясно — он свободно говорит на этом языке. — Где ты научился арабскому? — спросила заинтригованная Ройан. Тамре смущенно опустил голову и пробормотал: — Моя мать из Массауа, что на Красном море. Это язык моего детства. Все дорогу в монастырь он шел за ней, как приласканный щенок. Они снова спустились по лестнице, высеченной в скале, и вышли на террасу, освещенную факелами. Узкие арки были забиты людьми, и, следуя за послушниками, расчищавшими им дорогу, путники слышали приветствия на амхарском. Черные руки тянулись к ним, желая коснуться. Пригнувшись, они вошли под низкую арку ворот первого зала храма. Тот был освещен светильниками и факелами, так что лица ангелов и святых казались живыми в полусумраке. Каменный пол устилали свежие камыши и тростник, от которых в затхлом, дымном воздухе легче дышалось. На первый взгляд на этом упругом ковре сидели все монахи монастыря. Они встретили гостей криками радости и благословениями. Рядом с каждым из сидящих стояла бутыль с теем, медовым алкогольным напитком. По счастливым, потным лицам монахов нетрудно было понять, что возлияния начались. Пришедших подвели к месту, оставленному для них прямо перед деревянными дверьми в квиддист, среднюю комнату. Провожатые предложили устраиваться поудобнее. Как только путешественники уселись, другие послушники принесли бутыли с теем и, опустившись на колени, поставили перед каждым отдельный глиняный сосуд. Тессэ склонилась к своим спутникам и прошептала: — Лучше мне попробовать это первой. Крепость, цвет и вкус напитка различаются по всей Эфиопии. Кое-где он поистине ужасен. — Она подняла бутыль и сделала глоток из длинного горлышка. Потом опустила сосуд и сказала с улыбкой: — Хорошо сварен. Если будете осторожны, то все закончится благополучно. Монахи, сидящие вокруг них, уговаривали выпить, и Николас поднял бутыль. Все захлопали и радостно закричали, когда он сделал первый глоток. Тей оказался легким и приятным, сильно пахнущим диким медом. — Неплохо! — высказался он, но Тессэ еще раз призвала к осторожности. — Потом вам обязательно предложат катикалу. Пейте аккуратно. Ее делают из забродившего зерна, она буквально сносит крышу. Теперь монахи сосредоточили гостеприимство на Ройан. На них произвело впечатление, что она копт, настоящая христианка. Также было очевидно, что красота женщины не оставила святых и целомудренных людей равнодушными. Николас наклонился к ней. — Придется изобразить, что пьешь, ради них, — прошептал он. — Поднеси к губам и притворись, будто делаешь глоток. Или они не оставят тебя в покое. Стоило Ройан поднять бутыль, как монахи радостно закричали и принялись приветствовать гостью. Поднеся к губам сосуд, она снова опустила его и прошептала Николасу: — Он чудесный. Вкус меда. — Ты нарушила обет воздержания, — шутливо упрекнул ее Харпер. — Разве нет? — Одну капельку выпила, — призналась Ройан. — Но никаких обетов я не давала. Послушники по очереди опускались на колени перед гостями, протягивая им чаши с горячей водой, чтобы ополоснуть правую руку перед пиром. Неожиданно раздалась музыка, забили барабаны, и из раскрытых дверей квиддиста вышли музыканты. Они заняли места вдоль стен зала, а собрание напряженно вглядывалось в дымный полумрак. Наконец на первой ступени появился старый аббат Джали Хора. Он был в темно-красном шелковом облачении, а на плечах лежала вышитая золотом стола. На голове красовалась массивная митра. Хотя она сияла, Николас догадался, что это золоченая медь, а разноцветные камни — всего лишь стекло и стразы. Джали Хора поднял посох, украшенный массивным серебряным крестом, и воцарилось тяжелое молчание.