Связь внезапно оборвалась, а дверь резко открылась, в палату влетел один из надзирателей. Медсестра успела спрятать телефон в халат и сделала вид, будто собирается измерить мне давление. – Почему дверь закрыта? – взревел он, гневно и пристально рассматривая меня. Мужчина обошёл вокруг кровати, заглянул под неё, затем под подушку и под матрас. – А под пижаму не хотите залезть? – не знаю, что на меня нашло, я не выдержала и съязвила в ответ на его грубые действия. – Что ты сказала? – устрашающе выгнул брови. – Тебя завтра судить будут, ты в курсе? А потом на нары… Ублюдок гадко заулыбался. – Готовься, принцесса, твоя сладкая сказка скоро закончится… Всё уже готово к твоему судному дню! – Как готово? В смысле? Тут я убеждаюсь окончательно, всё уже давно куплено, без следа и следствия как такового, а меня просто списали как скот на утилизацию. Надзиратель махнул рукой, мол мне на тебя плевать, и вышел из палаты, следом за ним медсестра. Я смяла пальцами простыни и попыталась удержаться в вертикальном положении несмотря на то, что меня опять подкосило. Папочка, вся надежда только на тебя… Глава 14 Меня выписали из больницы и практически сразу привезли в здание суда в раздолбанной буханке с решётками на окнах. Для устрашающего вида, как самую опасную преступницу, заковали в наручники. От холодного металла на запястьях остаются следы, а мои глаза жжёт от страха и отчаяния. Вокруг бурлит шум и гомон, словно мою жизнь растаптывают под ногами. Когда я вошла в зал суда, там уже было множество людей – свидетели, представители прокуратуры, адвокаты. В какую-то секунду все они разом уставились на меня, словно стая шакалов, набросившихся на свою добычу. Меня окружили незнакомые лица, которые явно знали друг друга, общались и смотрели на меня с презрением. Но никого из тех, кого я отныне ненавидела сильнее всего на свете, я в зале не нашла. Гордеевы были изощрены и безжалостны, действуя через адвокатов, которые служили им верой и правдой. Я была беззащитна перед этой машиной, которая казалась непобедимой. Они смогли выстроить свою защиту, в то время как я оставалась одинокой, лишенной поддержки. Меня провели в бокс для обвиняемых и заперли там. Я почувствовала, как страх и отчаяние начали охватывать меня все сильнее. Меня поджидали беспощадные обвинения, и я не знала, как отстоять свою невиновность. В зале суда появился судья – пожилой, толстый мужчина, который напоминал мне мопса – угрюмого и беспощадного. Его властный голос разносился по залу, а его глаза косо мерили всех присутствующих, будто он был готов загрызть каждого, кто перейдет его линию. Он занимает своё место на высоком кресле, и его глаза ледяным прицелом направлены прямо на меня. Ощущение веса обвинений и страха усиливается с каждой минутой. Я понимаю, моя невинность – это маловесное слово, которое тонет в море лжи и жестокости. Вокруг меня шумят адвокаты, прокуроры, свидетели, но я чувствую себя словно в плену, лишённая всякой способности я вырваться из этой кошмарной реальности. Мой адвокат делает вид, что пытается меня защитить, но его усилия кажутся какими-то мелочными на фоне того, что происходит. Когда наступает момент, чтобы выступить, я чувствую, что у меня отказывают ноги, и горло сжимается от слез. Я пытаюсь сказать слова, которые докажут мою невиновность, но они застревают в горле, словно я давлюсь. Время течет нестерпимо медленно, каждая секунда приносит новую боль и разочарование. Люди вокруг смотрят на меня без капли жалости, как на тварь, которая заслуживает самого худшего. Я понимаю, что я не могу изменить свою судьбу, что меня уже приговорили, и я стою перед силой, которая превышает мои возможности. Но всё же шанс ещё есть… Папа… Папочка, где ты? Ты же обещал… В голове крутились миллион мыслей, но между ними одна самая яркая – ненависть. Ненависть, прежде всего, к Гордеевым. Гордеевы действовали через своих адвокатов, держа руки на пульсе судебного процесса. Они, вероятно, чувствовали себя неприкосновенными, уверенными в том, что их деньги и влияние обеспечат им победу. Именно это и разжигало мою ненависть еще сильнее. Судья медленно поднимается со стула, подводя итоги. Мой страх достигает пика. Моё сердце колотится, словно молот, и я боюсь услышать то, что унесёт последний кусочек надежды. Но когда звучат слова судьи, они тонут в моем сознании. Я слышу их, но не понимаю. Они звучат как приговор к смерти и обрушиваются на меня каменным дождём. – Виновна во всех обвинениях… * * * – За совершение ныне перечисленных преступлений суд признаёт вас виновной и приговаривает к лишению свободы сроком в пять лет без права апелляции, – поясняет судья. – Я ни в чем не виновата! Меня подставили, я не крала и не занималась тем, в чем меня обвиняют! Пожалуйста, выслушайте меня! – вскакиваю со скамьи, отчаянно кричу из последних сил. – Все ваши доводы были рассмотрены и отклонены. Судебное заседание завершено. Вас признают виновной на основе полученных доказательств и согласно статьям уголовного кодекса Российской Федерации. – Но это несправедливо! Я ни в чем не виновата, не виновата! – Ваши протесты не изменят решение суда, – грубо рявкает судья. – Вас доставят в место лишения свободы немедленно… На этом заседание окончено! Звучит удар молотка, люди поднимаются со своих мест, покидая зал, а ко мне спешат полицейские, чтобы вывести из бокса, далее – из здания суда. Меня толкают, и я иду как во сне, внутри все кричит, но мои крики затихают где-то на грани реальности и нереальности. Я больше не контролирую свое тело, словно тележка без тормозов. Меня выводят на улицу, где ожидает машина для перевозки заключенных. За стеклами, мир пролетает мимо меня, будто в фильме, а я лишь наблюдаю за происходящим издалека. Мне страшно, но я не могу выразить свои чувства. Мое лицо каменное, мои глаза лишаются зрения. Я чувствую, что нахожусь в какой-то тупиковой точке, из которой нет выхода. Замкнутый круг моей судьбы обрушился на меня с такой силой, что я не могу ступить ни шагу. С меня не снимают наручники, а заталкивают внутрь прямо так. Дверь глухо хлопает, я погружаюсь ненадолго в полумрак, после чего ощущаю движение, словно мы трогаемся. Несколько минут просто выпадают из моей жизни, пока я пытаюсь принять происходящее. За окном, запечатанным решёткой, начинает мелькать территория аэропорта. Вот так вот сразу? Больница. Суд. Аэропорт. Тюрьма. Мне даже несколько дней, чтобы выдохнуть не дали. Как могут люди быть настолько жестокими? Вот как… Я копалась в себе очень долго, так и не смогла понять за что Гордеевы так со мной поступили? Я же сама ушла. Ушла и всё! Не собиралась возвращаться, Вова мог развестись и жениться на своей Снежане. Но зачем нужно было рвать меня на куски? Просто люди такие… Просто твари… Машина останавливается. Дверь скрипит, раскрывая передо мной новую главу моего кошмара. На пороге появляется мужчина – крепко сложенный, серьезный, словно стена из камня. Он одет в кожаную куртку, и его присутствие вызывает ещё больше страха. Ведь он не похож на полицейского или надзирателя. Я забиваюсь в угол на скамье, обхватив колени руками, а он начинает приближаться. – Вытяни вперед руки, – голос незнакомца звучит твердо, но без враждебности. Однако, я не могу подчиниться его просьбе, мой страх связывает меня кандалами тяжелее наручников. Он видит мою панику и, будто прочитав мои мысли, подойдя вплотную, сам берет мои руки в свои. – Катя, я от твоего отца, – его слова раздаются в моей голове подобно грому, и я едва не теряю сознание. В руках мужчины появляется ключ, он освобождает меня от металлических оков и аккуратно разминает пальцами посиневшую кожу. Я пока ещё не могу отойти от всего происходящего, даже не знаю, сколько на это понадобиться времени, но его голос и жесты бодрят. Понимание приходит с трудом, однако, я начинаю осознавать, что этот человек на моей стороне. – Папочка… Наконец-то… Я думаю, что говорю это вслух, ему, моему спасителю, но, оказывается, обессиленно шепчу одними губами. Во мне почти не осталось сил. Я выжата, сломлена, истерзана. После больницы с трудом пришла в себя, но суд снова подкосил. Можно сказать добил. Это даже ещё тяжелее, чем узнать о том, что ты потеряла ребёнка… Поэтому я еле-еле передвигаю ногами, полностью отдавшись человеку моего отца. – Как ты, Екатерина? Держишься, норм? Видя моё состояние, мужчина приобнимает меня, отрывая от скамьи, и я чувствую, что это не просто жест утешения, а что-то большее. Это желание защитить, помочь.