*** Я захожу в ванную Эдриана, останавливаюсь у раковины и какое-то время просто пялюсь. Когда я была здесь в прошлый раз, у меня всё ещё были заспанные глаза, и я пропустила одну важную деталь обстановки: а именно то, что в стаканчике теперь стоят две зубные щетки. И одна из них выглядит подозрительно знакомой. Несколько мгновений я просто стою как вкопанная. – Эдриан? Он подходит ко мне, останавливаясь в нескольких футах от двери. – Что? – Ты принёс сюда мою зубную щётку? Я вижу его отражение в зеркале, вижу, что он едва сдерживает улыбку. – Знай, невозможность ответить тебе саркастически на этот вопрос причиняет мне почти физическую боль. Я поворачиваюсь и сердито смотрю на него. Разумеется, моя инстинктивная реакция иррациональна, но мы ведь сейчас говорим об Эдриане Райзингере. Дайте ему полпальца или палец, и он всю руку откусит. – Не смей трогать то, что принадлежит мне. Его брови приподнимаются самую малость. – Чуть раньше ты нисколько не возражала, когда я трогал то, что принадлежит тебе. – Подожди-ка. Межкомнатная дверь была закрыта, – я пристально смотрю на него. – Я это отлично помню. – Была, – соглашается он. – Но твой ключ лежал в твоём кармане, – он указывает на кучку сброшенной одежды. Я моргаю несколько раз. – Ого. Что ж. Знаю, вам будет трудно это понять, потому что вы всегда были так богаты, что никто никогда не выговаривал вам за подобное, но нас, живущих в реальном мире, такие вещи пугают до чёртиков. Он суёт руки в карманы и делает шаг назад. – Знаешь, ты такая красивая, когда злишься. – О, мой бог, – закатывая глаза, я хватаю зубную щётку и иду к межкомнатной двери. – Увидимся на послеобеденной секции, Эдриан. Он следует за мной к двери и, когда я открываю её, ставит ногу в дверной проём, чтобы я не могла просто захлопнуть её за собой. Я подумываю об этом, но я не настолько жестока. Пока. – Я просто подумал, что так будет удобнее, вот и всё, – говорит он. – И потом, разве ты не хочешь получить обратно свою одежду? Должно быть, он шутит. Но, нет, моих сумок также больше нет там, где я их оставила. – Пожалуйста, верните мои вещи туда, откуда вы их взяли, мистер Райзингер, – я захожу в свою ванную комнату, плотно закрыв за собой дверь. Вот же наглец. Конечно, я собиралась провести с ним эту ночь. И каждую следующую ночь до конца конференции тоже. Суть не в этом. Когда я выхожу из душа, то вижу на своей кровати поднос с заказанной в номер едой. Под тарелкой лежит маленькая записка, написанная на бумаге со штампом отеля. Mea culpa, darling. Mea maxima culpa. (Моя вина, дорогая. Моя величайшая вина – лат.). – М-р. Р. Мои сумки стоят там же, где я их оставила ранее, так что я даже задаюсь вопросом, не сделал ли он предварительно пару полароидных снимков, чтобы было с чем сверяться. Я поднимаю металлическую крышку над тарелкой, и у меня дёргается нос. Это огромная тарелка бисквитов с подливкой (популярное блюдо для завтрака в США, особенно на юге. Бисквит поливают несладким, как правило, мясным соусом из бекона, сосисок, молока и муки. – прим. переводчика), и хотя я знаю, что мне не следовало бы их есть, мой рот наполняется слюной ещё до того, как я откусываю первый кусочек. Я поднимаю трубку прикроватного телефона и набираю номер смежной комнаты. – Что на тебе надето? – низким, пленительным тоном спрашивает Эдриан. – Откуда ты узнал? – мой рот полон бисквита, но это едва ли имеет значение. – Это моё любимое блюдо. – Ты же девушка с юга. Так что я просто ткнул пальцем в небо. Веришь или нет, они не подают кукурузную кашу, поэтому выбор был не велик. Я проглатываю бисквит и улыбаюсь. – Я не девушка с юга. – Ну конечно же ты девушка с юга. Но твой акцент появляется только тогда, когда ты очень сильно злишься. Я смеюсь, потому что, конечно же, он прав. Когда я только приехала в Нью-Йорк, то попыталась оставить позади как можно больше из своей прежней жизни. И не только потому, что терпеть не могла того, что люди говорили о моём акценте, как называли его милым и очаровательным, и столь отличным от акцента, который будешь воспринимать всерьёз. – Конечно, по-настоящему ты себя выдала, когда я в первый раз сказал тебе, что в моём кофе слишком много сахара, и чтобы ты принесла мне другой, – он усмехается воспоминанию, засранец. – Сказал, – повторяю я. – Скорее уж приказал. Словно сержант-инструктор по строевой подготовке. – Ага, – говорит он. – Одно и то же. Суть в том, что ты поставила этот кофе мне на стол и выдавила «благослови вас Бог» перед тем, как выйти за дверь (на юге США это выражение может менять значение в зависимости от того, с какой интонацией оно произносится, от искреннего выражения симпатии до ироничного сочувствия человеку, который ведёт себя как идиот – прим. переводчика). Вот тогда-то я и узнал, – в его голосе звучит теплота, и от этого у меня на сердце тоже становится тепло. Или, быть может, это просто подливка. – Можно вытащить девушку из провинции, но нельзя вытащить провинцию из девушки. – Благослови тебя Бог, – я делаю глоток апельсинового сока. – Я наберу фунтов тридцать за эту поездку, и это будет твоя вина. – Хмм, – его голос раздаётся прямо за дверью, и я слышу его слова через щель почти также хорошо, как и по телефону. – Если тебя это хоть сколько-нибудь утешит, уверен, ты будешь носить их с достоинством. Я опускаю вилку. – А ты, оказывается, не слишком-то привередлив. На этом телефон внезапно отключается, и межкомнатная дверь распахивается. Я не закрывала её, конечно же, и помнила, что не закрывала её, но это всё равно было неожиданно. По какой-то причине я плотнее запахиваю халат на груди. – Я могла бы быть голой, знаешь ли. – О, мне было бы так неловко, – говорит Эдриан сухо, широким шагом входя в комнату. Он садится на кровать, толкая поднос в сторону, и я хватаю свой апельсиновый сок и хмурюсь. – У меня новая стратегия. Каждый раз, когда ты будешь говоришь что-то плохое о своей внешности, я буду уменьшать размер твоей премии. – Ты называл меня ведьмой, – напоминаю я, приподнимая одну бровь. – Наверное, миллион раз. – Да, но ты ведь на самом деле не ведьма, не так ли? – нетерпеливо возражает он. – Это была шутка. Это другое. – Вааауу, – тяну я восклицание как можно дольше, вкладывая в него столько сарказма, сколько могу. – Какая меткая сатира, друг мой, – я делаю глоток апельсинового сока. – И подразумевается здесь, конечно же, что пусть я на самом деле и не ведьма, но я и правда толстая. У него темнеют глаза: – Клянусь богом, я снова переброшу тебя через колено. – Это не обзывательство, Эдриан. Расслабься, – я ставлю сок обратно на прикроватный столик. – Спасибо, конечно, но мне не нужна твоя помощь с тем, чтобы сформировать позитивное представление о своём теле, у меня и так всё под контролем. – Не слишком-то привередлив, – говорит он, впиваясь в меня взглядом и не давая мне отвести глаза. – Это твои слова, Меган. Не притворяйся, будто не имела в виду то, что сказала. Я только пожимаю плечами. Я правда, правда не хочу обсуждать это с ним. – Чтоб ты знала, – говорит он, немного сокращая дистанцию между нами, – вообще-то, я очень привередлив. Я не засовываю свой член во всякую девушку, которая попадается мне на пути. Так можно нажить себе множество неприятностей. – Значит, тебе нравятся полные девушки, – я пожимаю плечами. – Мне теперь что, поаплодировать тебе за это? В моих словах слишком много горечи, и хотя обычно он этого заслуживает, но сейчас – нет. Не в этом конкретном случае. Он вообще-то пытался быть милым, но это нервирует меня ещё больше, чем альтернатива. Это правда, он никогда не насмехался над моим весом. И до сих пор я никогда не задумывалась, почему. – Мне нравятся женщины, – говорит он. – Разные женщины. Уверенные в себе женщины. Умные женщины. Острые на язык женщины. Женщины, которые знают, как обращаться с трудными мужчинами, – он тянется вперёд и берёт меня за подбородок, мягко заставляя меня поднять голову выше. – И да, фигуристые женщины. Сейчас я особенно заинтересован в одной конкретной женщине, которая объединяет в себе все эти качества, и, тем не менее, продолжает давать себе обидные прозвища и притворяться, что на самом деле это не так, – он наклоняется, легко касаясь губами моих губ. – Ты права, это слово – не оскорбление. Кроме тех случаев, когда оно им является. А это случается почти постоянно. Каждый раз, когда ты произносишь его, я словно вижу тень, набегающую на твоё лицо. Тут с ним не поспоришь, как бы мне ни хотелось. Я примирилась со своим телом, научилась любить свои округлости, включала на полную «Абсолютный бас» (прим. переводчика: «All About That Bass» – песня Меган Трейнор) и подписалась на все бодипозитивные странички на «Фейсбуке». Я делала всё, что должна была делать, но да, это слово продолжает отдаваться эхом в моей голове, но не как школьная дразнилка, а как что-то гораздо худшее. С таким ядовитым язычком тебе и так будет достаточно трудно найти себе мужа, а теперь, ко всему прочему, ты ещё и набираешь вес?