В это сумасшествие я окунаюсь с головой, уже даже не пытаясь отнять от себя его руки, уже не стесняясь того, как бесстыдно блестят мои соски от его языка, которым он терзает то одну вершинку, то другую. Мои ноги словно по приказу, раздвигаются шире. Между ними настоящее пламя, а пожарный все еще возится со своей одеждой, все еще одержимо меня целует. Я от нетерпения бью пятками по его спине, на что он только гортанно усмехается, поднимает голову. Осматривает мое тело, одной рукой сдергивает с себя штаны, неловко сбрасывая их на пол. Другой мнет мою грудь, вызывая тихие грудные стоны. Я просто еложу под ним, чувствуя, как лишь тонкая ткань промокших шорт сдерживает силу твердого, стального желания. Член тычется между ног совершая легкие поступательные движения, имитируя секс. Дает понять, как сильно он хочет вторгнуться в меня и разорвать в клочья остатки нервных окончаний. Елозит все чаще, а у меня приятное тепло простреливает между лопатками, лавой стекает вниз живота, делая барьер между нами еще более влажным. Я закусываю губу, понимая, что еще немного и сама буду умолять себя трахнуть. Как угодно, только чтобы этот агрегат, терзающий меня, оказался внутри. И словно услышав мои молитвы, он отстраняется, но только лишь затем, чтобы медленно и порочно стянуть с меня последний, лишний предмет одежды. Его пальцы вжимаются в мои бедра, а я губами накрываю губы, искусанные от похоти, что недетским коктейлем плещется внутри. Не кончи я с утра, давно бы уже билась в конвульсиях оргазма, а так лишь мечусь по дивану, царапая крупные плечи. Матвей наконец проводит рукой по бедру, отодвигая его в сторону, поглаживает внутреннюю сторону, все чаще задевая припухшие половые губы. — Охуенно мокренькая конфетка. — Матвей, прошу, — уже не в силах терпеть, я сама словно в бреду спускаю руку, но он хватает ее своей и за голову мне забрасывает. Ловко проделывает это со второй, продолжая облизывать мое тело взглядом. Все ниже и ниже. Туда, где над пропастью моего влагалища качается ствол дерева. Один острый, дикий взгляд и кончик касается цели. Меня трясет, но я смотрю как упругая темно-розовая головка с капелькой влаги раздвигает складочки, словно две шторы, впуская в комнату тот самый свет. Ах, черт, как приятно!! Он растягивает меня под себя, словно учит, словно лепит из глины ту форму, которая подходит лишь ему. Шумно и часто дышу, продолжая наблюдать как миллиметр за миллиметром во мне скрывается член. Тело разрывает от силы невыносимых эмоций — О господи, как.. — Пиздец, туго, — стонет Матвей, замерев внутри, роняя голову мне на грудь. Он внутри, не двигается, не говорит, а я пытаюсь заново привыкнуть к тому, какой он огромный, как он рвет мою плоть, как рвет нервы на атомы. Них живота топит обильно тянущей, сладкой болью, а бедра сами тянутся начать движение, которые подбросят меня на небеса нирваны. Матвей чуть оттягивает бедра, но снова пронзает меня, как пронзает свет, темную комнату. Ярко, ослепляющее. Его поцелуй, только усиливает тягу, желание. Жадно впитываю его в себя: заполняю грубой мужской силой и крохами безбашенности все свои трещинки, все, что осталось после борьбы с самой собой. Если и существует лекарство, способное залечить мои раны после Матвея, то это сам Матвей. Кажется, не знаю… Но я словно не жила эти три месяца, словно ждала, когда он снова ворвется в мою жизнь, сметая на своем пути любые страхи и границы, которые я воздвигала вокруг себя против него. Да и как противостоять его жестким собственническим пальцам на моих бедренных косточках. Он вжимает в меня диван, медленно скользя внутри, словно вспоминая как нужно двигаться, словно осторожничая. Но лишь до тех пор, пока с моих губ не срывается сладкий стон. У него словно тормоза срывает. Он больше не скользит внутри, он бьет в матку головкой, выбивая из меня истеричные стоны. Но стон еще громче, когда он вдруг выходит из меня, оставляя задыхаться от обиды, Но только чтобы лечь ряждом, подняв мое бедро. Он входит сбоку, впиваясь пальцами в бедра, мгновенное выгоняя из головы все лишние мысли. Оставляя только инстинкт полного подчинения своему мужчине. Его бедра бьются об мои, пока нежная плоть принимает грубыми рывками стальной член, словно пронзающий меня насквозь. Словно собравшийся достигнуть центра. Еще. Еще. Вот так. Вся его нежность в губах, которыми он просто прижимается к моим, делясь утробным рычанием, пока наши тела создают звуки вырубки в лесу. Быстрее. Еще быстрее, пока член снова нагло покидает убежище, а я вдруг верхом на своем коне. Губ касается улыбка и я просто втыкаюсь в грудь, пока Матвей пристраивает член у входа. — Что? — Нет, нет, просто вспомнила, что недавно тебя называли принцем, а я сказала, что ты конь. Матвей прыскает со смеху, но словно в отместку врезается членом так глубоко, что слезы сами из глаз брызгают. Я хоть и сверху, но не руковожу, просто ахаю на каждый жесткий толчок, кричу, когда их темп становится похож работу поршня. И вроде как от трения должно все стираться, а мне даже мало, хочется быстрее, грубее. Я сама в голодной похоти прикусывая его губы, тут же чувствуя металлический привкус. — — Такая дикая, охренеть просто… — Пальцы у меня на груди жесткие, нетерпеливые. Мнут, сдавливают, выкручивают. А мне так и надо, мне нужно это ощущение полной беспомощности, когда я понимаю, что только в его власти я по-настоящему счастлива. Он точно знает, как погладить, чтобы я приблизилась к финалу. А еще точно знает, как оттянуть этот момент, растянуть его на долгие долгие секунды болезненной эйфории. И вот он. Его величество, оргазм. Он раскалывает меня на миллионы кусочков, укрывает горячей волной, от которой в крови взрываются как будто пузырьки шампанского. Хорошо. Горячо. Просто… с ума сойти, как приятно. Я растекаюсь лужицей, как из далека смотря как Матвей проникает в меня еще несколько раз и изливается на живот, с громким, утробным, чисто мужским стоном. — Сууука… Три месяца воздержания того стоили. Я не сразу поняла, что он сказал. Вернее, поняла, но не поверила. Просто смотрела со стороны, как он поднимает меня. Укладывает, воды приносит и салфетки влажные. Сам стирает собственное семя, а я все смотрю на него и не могу насмотреться. Даже не вериться, что он здесь, что он мой… Я не знаю, как надолго, может быть уже завтра он найдёт себе новую игрушку, но сейчас, здесь, я хочу наслаждаться тем, как органично смотрится даже в этой берлоге. Особенно голым, особенно когда он накрывает нас обоих одеялом. — Все, спи… — Три месяца воздержания? – ну как не утолить собственное любопытство. Не может быть? Да чушь это! — Что? — Ты сказал… — А, вырвалось. — да подожди! Это правда? — А ты поверишь? — Не знаю. — Убеждать я тебя ни в чем не собираюсь. — Но почему? — дел по горло было, да и шлюх распутил. С кем мне было трахаться. — да что за чушь! Ты можешь снять любую! — Это конечно лестно, что в твоих глаза настолько профи, но мне реально не хотелось. — Но почему? — Потому что я планировал закончить дела и приехать за тобой. Меньше всего я нуждался в телке, которая после секса начала бы думать, что у нее есть шанс. — Нет? — Ни у кого нет, потому что я давно и безнадежно влип. — Влип? То есть ты сейчас хочешь сказать… — Лиза, давай спать. — ну скажи. — Тебе легче станет? — да! Я хочу это услышать. Только давай с придыханием, чтобы я поверила. Он вдруг шлепает меня по заду. Молчит, сопит, но я обнимаю его за шею. Целую в нос, в губы, в щеки. — Ну скажи, скажи, скажииии! — Отсосешь мне? — Матвей! — Ладно, ладно. Я тебя люблю. — ну что за ладно! Я тебя, заставляю что ли? — Практически вынуждаешь, — толкает он меня на спину и сверху нависает. Смотрит в глаза, потом скользит взглядом ниже, опаляя низ живота возбуждением. – Я тебя люблю. — Уииии! – обнимают его ногами и руками, чувствуя, как член снова в боевой готовности. – И больше никаких баб. — Да какие бабы. Я что, псих, чтобы тебя терять снова. Ну так что? — Что? — Отсосешь? Я бросаю взгляд на его член, которым он уже тыкается мне в живот. Сползаю по дивану ниже, смотря как Матвей упирает кулаки в диван и шипит сквозь зубы, стоит мне коснуться губами его головки.