Глава 1 Нет хуже дорог для карет, чем горные. Лошади ступают неровно, колеса потряхивает, и так просто сползти с сиденья на пол. Женщина, сидевшая на обшитом бархатом сиденье, поморщилась, когда карету в очередной раз тряхнуло: колесо снова налетело на камень. — Что? — резко обернулась она на своего спутника, молодого мужчину с длинными черными волосами. Тот молча дернул плечом. Лицо его, изуродованное грубым шрамом на лбу, оставалось бесстрастным. Светло-серые, льдистые глаза женщины ярко сверкнули. — Я не буду ездить верхом, когда есть карета. Дело не в удобстве, дело в статусе. — Я не спорю, миледи, — ответил ее спутник приятным низким голосом. — Тогда прекрати на меня смотреть! — отрезала женщина, снова отворачиваясь к окну. Карета, покачиваясь, ползла по дороге. Взгляд женщины скользил по горам, покрытым лесами. Зеленый массив разрезали водопады и скальники. Красота мрачная, но завораживающая. — Вчера пришло письмо от твоего старшего брата, — сказала женщина. — Ты из-за него не спала всю ночь? — спросил мужчина. — А ты из-за чего не спал? — Женщина развернулась, встряхнув своими роскошными темно-русыми волосами. — Подпевал воронам на башне? — Вороны по ночам спят, — ответил мужчина. — Ты дерзишь. — Глаза женщины сузились и нехорошо заблестели. — Нет, миледи, ты ошибаешься, — мужчина оставался спокойным. — Я просила наедине называть меня матушкой. Женщина откинулась на спинку сиденья. — Да, матушка, я помню. Мужчина смотрел на нее все с тем же отсутствующим выражением лица. — Из всех моих сыновей ты всегда был самым чутким, — задумчиво провела пальцем по губам женщина. — Наверное, потому, что ты младший. Послезавтра мы едем в столицу, — сухо сказала она. — Ты, я и оба твоих брата. Хотя стоило бы этих идиотов оставить дома. Некоторое время они ехали в молчании, а потом сын спросил: — Как давно ты была в столице? — В последний раз — десять лет назад, когда ездила туда с твоими старшими братьями, — раздраженно ответила женщина. — Тебе не нравится там, — заметил сын. — Потому что мое место здесь, в горах, во владениях твоего отца. Я не люблю уезжать отсюда надолго. Горы и народ нельзя оставлять без хозяйской руки. Будь моя воля, я бы никогда не покидала Твердыню. Но твой отец был другом короля, а король живет в Тамвроте. — Можно я спрошу? — Сын теперь смотрел прямо на нее, и выражение его лица стало живым и осмысленным. Мать сделала короткий ободряющий жест рукой. — Почему ты не взяла себе второго мужа? — Думаешь, после того, как я семь лет подряд рожала твоему отцу Воронов, я хотела продолжения? — Мать побледнела, и губы ее скривились. — Раздвигать ноги, пускать в себя сопящее, воняющее пивом животное? Вечно таскать огромный живот, а потом корчиться в муках, валяясь в собственной крови, орать, как свинья под ножом, и все — ради чужой похоти? Я родила твоего старшего брата через девять месяцев после замужества, и каждый год замок оглашал очередной писк нового Ворона. И так продолжалось долгих семь лет, до самой смерти твоего отца. И знаешь что? Мне вполне хватило вас семерых. — Ты нас не любишь. И никогда не любила, — спокойно сказал сын. — Но я всегда хотел спросить еще об одном: почему меня ты ненавидишь меньше моих братьев? Потому что я последний? — Нет. — Мать прикусила губу, внимательно глядя сыну в глаза. — Потому что ты меньше всех похож на своего отца. Спуск закончился, и пошла пологая дорога. Карета въехала в большое селение, где имелись даже двухэтажные нарядные дома. В центре располагалась широкая площадь. — Откуда столько народу? — поморщилась мать. — Останови, я хочу посмотреть, что происходит. Сын высунулся и велел вознице осадить лошадей. Мать тоже выглянула в окно. Ветер трепал прядки у висков, выбившиеся из ее сложной прически. Оказалось, толпа собралась вокруг высокого помоста, сложенного из грубых необработанных камней. Над площадью лилась песня. Ровный сильный голос выводил слова простой народной припевки. — Это поет Серебряное горлышко, — объяснил сын. — Дочь кузнеца. — С каких это пор тебе есть дело до дочерей кузнецов? — быстро обернулась к нему мать. — Просто о ней все говорят. Говорят, ее песни заставляют больных забывать о боли, влюбленных — о любви, дети перестают плакать, а старики снова чувствуют себя молодыми. — А ты слышал ее? — прищурилась мать, явно что-то прикидывая в уме. — Нет, — равнодушно ответил сын. — Она поет для людей на площадях, а не для волков в горах, где я обычно охочусь. — Если она так хороша, как славят, возьму ее с собой в столицу. — Зачем? — поднял бровь сын. — Затем, что надо всегда удивлять и производить впечатление чем-то необычным. Пойди и послушай. Если она действительно хороша, привези в замок. Иди уже, надоел. Мать снова откинулась на спинку сиденья, прикрыв глаза. Сын покорно вылез из кареты, подошел к привязанному сзади мощному вороному, отвязал, запрыгнул в седло и тронул конские бока шенкелями. Карета покатилась дальше, а всадник стал медленно пробираться через толпу. На постаменте пела девушка: тонкая, хрупкая, невысокая. Миловидное лицо ничем особенным не отличалось, глаза были закрыты, а собранные в девичью косу русые волосы блестели на солнце. Голос лился, как серебряный горный ручей. Конь замер, а всадник прикрыл глаза. На площади воцарилась тишина, и только голос звенел, набирая силу и разносясь далеко вокруг. Младший Ворон осторожно пустил коня вперед, мягко раздвигая толпу. Его пропустили к самому помосту — теплый храп коня почти коснулся подола шерстяного синего платья певицы. Ворон слушал незамысловатую песню охотника, заблудившегося в лесу и умоляющего лесных духов отпустить его, иначе жена и дети умрут от голода. Всадник погрузился в глубокую задумчивость. Взгляд его затуманился, на лицо легла тень. В тишине он слушал серебряный голосок, выпевающий простые, но проникающие в самую душу слова. Некоторые женщины вокруг всхлипывали, утирая лица передниками. Охота была частым промыслом здешних мужчин. Пожалуй, половина присутствующих кормила ею свои семьи. Серебряное горлышко завершила песню, поклонилась и открыла глаза, взглянув прямо в лицо всаднику. Младший Ворон вздрогнул: пронзительно-синий взгляд ослепил, поразил так, что сердце на короткий миг замерло в груди. Девушка испуганно попятилась, она не ожидала увидеть перед собой младшего сына грозной миледи Воронов. Всадник встряхнулся, подался вперед, ловко ухватил девушку за талию и быстро притянул к себе. Певица вскрикнула, толпа взволновалась. Но Младший Ворон сохранял полную невозмутимость. Обвел глазами подданных своей матери, и в этом взгляде было столько уверенности и власти, что кулаки разжались, а головы склонились. Толпа раздалась, снова пропуская коня, и Ворон выслал его в легкий галоп. Девушка вздрогнула всем телом, плечи ее поникли. Сидела, боясь шевельнуться и подать голос. Когда деревня осталась позади и потянулась горная дорога, Ворон притормозил своего жеребца, переведя того на шаг. Подковы звонко цокали о камни. Всадник смотрел на русый затылок девушки, собираясь с мыслями. Мучительно хотелось начать разговор, но с чего? Рука его, обвивающая талию певицы, чувствовала, как та напряжена. Девушка боялась, ее даже слегка трясло. — Хорошо поёшь, — хрипло сказал Младший Ворон. — В столицу с нами поедешь. Девушка вздрогнула и обернулась, глядя снизу вверх своими большими глазами. — Зачем? Голос у нее оказался приятным, нежным, звонким. — Миледи Воронов понравилось, как ты поешь. Хочет удивить столичных франтов, — пояснил Младший. Девушка не ответила, но заметно побледнела и потянулась рукой к воротнику платья в неосознанном нервном жесте. — Боишься ее? — спросил Младший и чуть улыбнулся. — Да, — опустила ресницы Серебряное горлышко. — Я и сам ее боюсь, — доверительно поведал Младший, слегка наклонившись. — И остальные братья тоже. — Вы смеетесь? Девушка снова вскинула на него глаза. — Правду говорю, — еще шире улыбнулся Младший. — Сама увидишь. — Вас я тоже боюсь, — призналась девушка, слегка краснея. — Вас все боятся. — А меня-то почему? — рассмеялся Младший. — Ладно мои старшие братья — Дикий и Красный Вороны. Но я же вроде никому ничего плохого не сделал… — Вы — Ворон, — уклонилась от ответа девушка. — И потом, вас часто видят охотники в горах… Ну и всякое рассказывают… — Ладно, как угодно, — пожал плечами Младший. — Но ты меня можешь не бояться. Как тебя зовут? Серебряное горлышко — это же прозвище? — Меня зовут Эйнли. — Девушка снова украдкой посмотрела на своего похитителя. — Я бы хотела… — Да? — переспросил Младший. — Отец расстроится, когда узнает, что вы забрали меня, — покраснела Эйнли. — Будет беспокоиться, а он уже немолод… — На днях отвезу тебя домой, все расскажешь, обещаю, — сказал Младший, ласково посмотрев на нее. — После того как миледи Воронов решит, что с тобой делать. Конь бодро шел по дороге, звенели стремена, над горами гасло небо, а впереди вставала Твердыня Воронов — высеченный в скале неприступный замок со множеством башен. Он казался причудливым миражом, внезапно открывающимся взору путника среди суровых скал и диких гор.