— Я не могу... – он хватает ртом воздух и цепляется двумя пальцами за воротник рубашки, дёргая её. — Эмори, я не могу стать причиной ещё одной смерти. Я опускаюсь на колени перед Майлзом, обхватывая его лицо своими руками, чтобы он посмотрел на меня, когда я скажу: — Я не умираю. — Если ты умрёшь из-за меня, твои родители действительно следом убьют меня. Блять, я сам убью себя. — Нет, не убьёшь, – выдавливаю я. — И я не умру, Майлз. Смерть Милли была из-за осложнения во время кесарева сечения. Ты знаешь это. Он качает головой, делая глубокие вдохи, впустить как можно больше воздуха в свои лёгкие. — Что если и у тебя будут осложнения? Что если ты умрёшь, Эм? – он обхватывает руками мое тело, притягивая меня ближе. — Что ес... — Не думай об этом, Майлз. — Я не могу не думать об этом. Не буду врать, когда этот первый акушер – гинеколог сказал мне, что я беременна, первой моей мыслью было: «Я умру». На какое-то мгновение, я стала считать месяцы до своей смерти, взвешивая, стоит ли моя смерть рождения ребёнка, которого я никогда не увижу. Я не такая самоотверженная, как моя сестра. Я хочу жить, и мне очень жаль, но если мне придётся выбирать между собственной смертью или смертью моего будущего ребенка, то я выберу свою. Только когда доктор Мэнсон спросила меня, хочу ли я сделать аборт, я поняла, что на самом деле не хочу его делать, только если в этом нет крайней необходимости. Как если бы от этого зависела моя жизнь. Поэтому я рассказала доктору Мэнсон о том, что случилось с моей сестрой, и она сразу же поняла мои опасения и мою реакцию на эту новость. Она, конечно, не могла гарантировать мне жизнь, но она все же сказала мне несколько ободряющих слов, она так же назвала цифры, которые уменьшили мои опасения вероятности смерти во время родов. Они оказались на много меньше, чем я предполагала. Я имею ввиду, что 700 смертей в год – это все ещё много, но по сравнению со статистикой рождаемости, это... не так уж и плохо. Я полагаю, что в США самый высокий показатель смерти матерей во время родов среди развитых стран – это то, о чём стоит беспокоиться, но я не должна рассматривать смерть как один из наиболее вероятных вариантов. Я взрослая и здоровая. Это не делает меня автоматически живым человеком, но даёт небольшое преимущество. — Эм? Я выворачиваюсь из его объятий ровно настолько, чтобы посмотреть на него. — Да? Майлз берёт мою руку и его глаза замирают на моём кольце, а не на моих глазах. — Пообещай мне, что ты не умрёшь. Я тихо вздыхаю. — Я не могу пообещать тебе этого, Майлз. — Мне нужно чтобы ты сделала это, пожалуйста, – он проводит большим пальцем по костяшкам моих пальцев, затем поправляет моё кольцо, чтобы бабочка была не слишком сильно повернута вбок. — Эм, я не смогу пройти через это снова. Я не могу допустить, чтобы ещё один из вас умер. Я не смогу воспитать ещё одного ребенка без матери. Так что пожалуйста, прошу тебя, не умирай. — Хорошо, – шепчу я. — Майлз, я не умру. Обещаю. Я не уверена, что смогу сдержать данное обещание, но я постараюсь. Ради себя. Я хочу жить. Его свободная рука находят мой живот, его глаза следят за мной. — Ты не чувствуешь себя беременной, – говорит он. Я знаю, что он просто пытается отрицать беременность, травмированная часть его мозга не хочет, чтобы это было правдой. Но как, черт возьми, я должна чувствовать себя беременной? — Я всего на восьмой неделе. Так что... — Правильно, – вздыхает он. — Ты даже не выглядишь беременной. — Майлз, опять. Я всего на восьмой неделе. Он поднимает глаза, встречаясь со мной взглядом. — У нас есть... семь месяцев чтобы все исправить. Мои брови падают. — Исправить что? — Мы сделали все наоборот, Эм. Ты не должна забеременеть, выйти замуж и влюбиться. Это неправильный порядок. — Влюбиться? Я чуть не задыхаюсь от этого слова. Черт, любовь и я действительно не самые близкие друзья. Единственные люди, которых я действительно люблю - это мои родители, Милли и та крошечная девочка, которая по сути является маленькой копией Милли. Майлз кивает. — Это неправильный порядок. Дети заслуживают большего, чем двоих родителей, которым едва удается не убить друг друга. — Но никто не собирается влюбляться, Майлз. — Нет, я не имею в виду, что мы должны влюбиться друг в друга, но мы можем попытаться добраться до места, где у нас не будет желания перерезать горло другому, когда он открывает рот. — Но ты только что сказал... Он смотрит в потолок, на секунду закрывая глаза, будто собираясь с мыслями. Когда он снова смотрит на меня, он говорит: — Извини, я не совсем правильно выразился. У меня кружится голова. Но если серьезно, то шансы того, что мы влюбимся друг в друга – минус миллион процентов. Нам не нужно пытаться. Это то, с чем я могу согласиться. — Значит, без оружия? Я фыркаю. — Означает ли это то, что я должна перестать подмешивать яд в каждый напиток, который я пытаюсь предложить тебе? Его глаза полны страха, и все же он пытается сделать вид, будто я только что не поделилась с ним ужасными новостями — Нет, мы должны соблюдать некоторые традиции. Улыбка растягивает мои губы. Итак, Майлз снова шутит, это... хорошо. Это больше похоже на него. Больше похоже на парня, которого я ненавидела: никогда не быть серьёзным в серьёзной ситуации. Но шутить с Майлзом, кажется, лучше, чем ломать его. — Мы справимся, хорошо? – он кладет одну руку мне на подбородок, пока другая остаётся на моём животе. Его глаза заглядывают в мои. — Мы... мы сможем сделать это. Как-нибудь. — Да, Майлз, мы справимся. Как-то. Мы должны работать над этим, я думаю, мы все это знаем. Способность к совместному воспитанию очень важна. Нет необходимости подвергать ребенка травме постоянно ругающихся родителей. ГЛАВА 26 «Благодаря тебе ночью я была безопасности» - Butterfly Fly Away by Miley Cyrus, Billy Ray Cyrus Майлз Более логично мыслящая часть моего мозга говорит, что мне следует подождать пару дней, прежде чем сообщать новости своей дочери. Другая часть, та, что уже поджарилась, говорит мне, чтобы я просто покончил с этим. Всю жизнь Брук я говорил ей, что она будет единственным ребёнком, что у неё никогда не будет брата или сестры. Родить для неё братика или сестрёнку никогда не планировалось. Но, очевидно, я уже ничего не могу поделать с этим. Ну, я держал это в себе до конца дня. За ужином я дал возможность Брук и Грею говорить больше остальных. Я бы сказал, что Эмори и я были довольно тихими. Я уверен, Грей подозревает, что что-то не так, но спрашивать он не стал. Обычно он ждёт, пока один из нас не будет готов поговорить о том, что нас беспокоит, и, честно говоря, я очень ценю это в нём. Когда я захожу в комнату своей дочери, я нахожу её на полу, играющей с парой кукол, которые Грей подарил ей на рождество. Как только Брук слышит скрип двери, она тут же оборачивается и смотрит на меня. Брук уже готова ко сну, но, как я уже говорил, я не заставляю её ложиться спать. Так что, если она не попросит меня отнести её, или я не замечу, что она капризничает из-за усталости, я не скажу ей идти спать. Иногда она ждёт, чтобы я спросил её, не устала ли она, когда она слишком поглощена игрой или просмотром фильма. Мне кажется, что такой способ предоставления ей возможности принимать собственные решения даже в юном возрасте учит её быть независимой в будущем. Поэтому ей разрешено принимать решения самостоятельно. Сегодня из перечисленного, у нас первый вариант: приходится спрашивать мне. Я поднимаю её с пола, убирая её волосы с лица. — Ты устала, маленькая обезьянка? Брук кивает, после чего, зевая, потирает глаз тыльной стороной ладони. — Могу я пойти споки-споки? — Конечно.