Я умолкаю, слушаю шорох пера по бумаге. – Вы меня не искали. Полагаю, для этого существует веская причина, но я предлагаю вам всем сегодня в обед собраться в библиотеке и помочь мне задержать того, кто нас отсюда не выпускает. Если ваше присутствие невозможно, прошу вас, изложите на этом листе все, что вам удалось узнать. Любые сведения, даже самые незначительные, могут принести огромную пользу и ускорить наш отъезд. Как говорят, одна голова хорошо, а две лучше, но в нашем случае вполне можно обойтись одной, зато совместной. Дожидаюсь, пока камердинер закончит писать, смотрю ему в лицо. Он озадачен и изумлен. Он вообще весьма любопытный тип, совсем не так прост, как кажется. – Куда отправить письмо, милорд? – спрашивает он. – Вот сюда, – говорю я, указывая на книжную полку. – Вложите его между страницами первого тома Британской энциклопедии, адресаты его там найдут. Он смотрит на меня, переводит взгляд на послание, а потом выполняет мое распоряжение. Страница аккуратно проскальзывает в энциклопедию. По-моему, ей там самое место. – Когда ждать ответа, милорд? – Через несколько минут – или через несколько часов. Придется проверять регулярно. – И что теперь делать? – Он достает носовой платок, вытирает руки от пыли. – Поговорите с прислугой. Узнайте, у кого из гостей есть маскарадный костюм средневекового чумного лекаря. – Какой именно, милорд? – Фарфоровая маска с клювом, черный плащ и тому подобное, – говорю я. – А я пока вздремну. – Здесь, милорд? – Да. Он недоуменно смотрит на меня, пытаясь собрать воедино крупицы рассыпанной перед ним информации. – Разжечь камин? – спрашивает он. – Нет, мне и так хорошо, – отвечаю я. – Как вам будет угодно, милорд, – говорит он, но не уходит. Не знаю, чего он дожидается. Наконец он снова глядит на меня и направляется к двери; смятение тихонько крадется следом. Я кладу руки на живот, закрываю глаза. Всякий раз, когда я засыпаю, то пробуждаюсь в ином облике. Безусловно, я рискую, покидая обличье Рейвенкорта, но понимаю, что мало чего добьюсь, пребывая в этом воплощении. Если повезет, то я проснусь и обнаружу, что прочие обличья нашли мое послание в энциклопедии, а значит, мы все встретимся. 13 День второй (продолжение) Мучительная боль. Я вскрикиваю, ощущаю вкус крови во рту. – Ох, конечно же, вам очень больно, – произносит женский голос. Щипок, укол иглы в шею. Тепло растапливает боль. Дышать тяжело, двигаться невозможно. Не могу открыть глаза. Слышу шум колес, цокот копыт по булыжникам. Чувствую, что кто-то возникает рядом со мной. – Мне… – начинаю я и надсадно кашляю. – Ш-ш-ш, молчите. Вы снова дворецкий, – торопливо шепчет женщина, легонько касаясь моей руки. – Голд напал на вас минут пятнадцать назад, сейчас вас везут в сторожку. – Кто вы… – хриплю я. – Друг. Это пока не имеет значения. Выслушайте меня. Да, вы сейчас соображаете с трудом, но, поймите, это очень важно. В игре есть определенные правила. Менять обличья так, как это делаете вы, нет никакого смысла. Необходимо провести в одном облике целый день, то есть с момента пробуждения до полуночи. Ясно вам? Я едва не проваливаюсь в забытье. – Поэтому вы сейчас и стали дворецким, – продолжает незнакомка. – Если вы уснете среди бела дня в любом другом воплощении, то вернетесь в тело дворецкого, в его теперешнем состоянии. Когда дворецкий засыпает или теряет сознание, вы возвращаетесь в новое обличье. Если тот, в чьем теле вы находитесь, продолжает спать после полуночи или если он умирает, то вы принимаете новое обличье. Слышу еще один голос. Грубый. Где-то впереди. – Подъезжаем к сторожке. Моего лба касается женская ладонь. – Удачи вам. Вконец обессилев, я проваливаюсь в темноту. 14 День четвертый (продолжение) Чья-то рука трясет меня за плечо. Открываю глаза, моргаю и оказываюсь в библиотеке. По-прежнему в обличье Рейвенкорта. Облегченно вздыхаю. Как я ошибался, решив, что ничего хуже этой туши быть не может! В теле дворецкого я трепыхался, будто в мешке битого стекла. Лучше всю жизнь прожить Рейвенкортом, чем еще раз испытать такие мучения. Увы, похоже, выбора у меня нет. Если верить словам незнакомки, меня снова затянет в избитое тело. Сквозь клубы желтоватого дыма на меня глядит Даниель Кольридж. На нем тот же поношенный охотничий костюм, в котором он беседовал с Себастьяном Беллом в кабинете. С губы свисает сигарета, в руках бокал. Кошусь на часы: до обеда еще двадцать минут. Наверное, сейчас Кольридж и направляется на встречу с Беллом. Он вручает мне бокал, присаживается на краешек стола, на котором лежит раскрытый том энциклопедии. – Судя по всему, вы меня искали. – Даниель выпускает струйку дыма из уголка губ. С Рейвенкортом Кольридж говорит иначе, напускное участие исчезает из голоса, осыпается змеиной чешуей. Не дожидаясь моего ответа, он читает вслух: – «Логично предположить, что многие из вас гостят здесь дольше меня и обладают более пространными сведениями об особняке, о Чумном Лекаре и о том, зачем мы ему понадобились». – Он закрывает том. – Я откликнулся на ваш призыв. Я встречаю его пристальный взгляд, говорю: – Вы такой же, как и я. – Я – это вы, через четыре дня. – Он умолкает, давая мне возможность сообразить, что это значит. – Даниель Кольридж – ваше последнее воплощение. Точнее, наша душа занимает его тело, если так можно выразиться. И не только тело, но и ум. – Указательным пальцем он стучит себе по лбу. – А значит, мы с вами думаем по-разному. – Он берет в руки энциклопедию, снова опускает ее на стол. – К примеру, вот это. Кольридж ни за что не стал бы обращаться за помощью к другим. Хотя это прекрасная мысль. Очень логично, очень по-рейвенкортовски. В сумраке вспыхивает огонек сигареты, освещает скупую улыбку. Этот Даниель ни капли не похож на себя вчерашнего. Он смотрит холоднее, жестче, словно бы старается пронзить меня насквозь, заглянуть в самое нутро. Когда я был Беллом, то ничего такого за ним не заметил. Зато Тед Стэнуин это сразу понял, поэтому и пошел на попятную. Похоже, этот грубиян неплохо соображает. – Значит, вы уже были мной… то есть Рейвенкортом? – спрашиваю я. – Да, и теми, кто будет после него, – отвечает он. – Вот с ними вы еще намучаетесь, не то что с Рейвенкортом. – Вы потому и решили со мной встретиться, чтобы предупредить? Его чем-то забавляет такое предположение, по губам скользит легкая улыбка, развеивается вместе с сигаретным дымом. – Нет, потому что вспомнил себя на вашем месте. Вспомнил, как выслушивал то, что сейчас скажу вам. – Что? Он тянется к пепельнице в дальнем конце стола, придвигает ее к себе. – Чумной Лекарь потребовал, чтобы вы отыскали убийцу, но не упомянул имя жертвы. Сегодня на балу погибнет Эвелина Хардкасл, – говорит он, стряхивая пепел. – Эвелина? Я вздрагиваю, расплескиваю на колени содержимое забытого бокала; меня охватывает паника, я волнуюсь о страшной участи моего друга, женщины, которая, несмотря на жестокое родительское обращение, сохранила человеческую теплоту и участие. – Ее надо предупредить! – восклицаю я. – Зачем? – спрашивает Даниель, и его спокойствие немного развеивает мои страхи. – Если убийства не будет, то убийцы нам не отыскать, а без разгадки преступления нам отсюда не выбраться. – И вы не остановите злодея? – шепчу я, ошеломленный его бессердечием. – Я восемь раз переживал этот день, и, что бы ни делал, результат всегда один: Эвелина погибает. – Он водит пальцем по краю столешницы. – Все, что случилось вчера, произойдет и завтра, и послезавтра. Поверьте, любое ваше вмешательство будет лишь повторением прошлого и ни к чему не приведет.