— Какого... Йоль выхватил меч быстрым, коротким движением. На церковников, пошатываясь, смотрел мертвец. Его глаза стали гниющими ранами, в синем мясе лица копошились мухи, он источал немыслимое зловоние... и был одет в чистейшую, будто новую рубаху и хорошего кроя штаны. Его морщинистую коричнево-серую кожу покрывали струпья и чёрные волдыри, местами прорвавшиеся — а голову венчала аккуратно расчесанная шапка седых волос. Труп скалился жёлтым ртом, лишенным губ, и не выказывал ни капли агрессии. Он вообще ничего не делал. Он просто открыл дверь. Труп отошел в сторону, освобождая проход. Йоль вполголоса помянул Ключника, осенил воздух перед собой охраняющим знаком и просунулся мимо него, стараясь держаться как можно дальше от беспокойника. Его можно было понять — смердело всё-таки невыносимо. Вильма лежала на лавке, повернувшись спиной к вошедшим. Она часто и прерывисто дышала, время от времени испуская долгий пронзительный выдох и затихая. Данте шагнул к ней. Очевидно, старуха умирала. Малефик не хотел касаться всего этого. Он с сочувствием оглянулся на покачивающегося мертвеца. В его лице, озаренном лунным светом, он видел другие черты, простые и знакомые медленно угасающей Вильме и этому дому. Старушка сама впустила к себе своего покойного мужа, и, не понимая, что явился ей он в виде ходячего мертвеца, одевала его, причесывала, говорила, как могла, своим окостеневшим языком. Как знать, какие демоны сейчас терзали её несчастный разум? Сердце у Данте защемило, он отвел руку от костлявого плеча Вильмы и вздохнул. Страшно так жить, а умирать ещё страшнее — забытой всеми, кроме мертвых. Где твои дети, старая Вильма? Где твои внуки? Как могли они оставить тебя совсем одну, и так давно? Мертвец пошатывался, внимательно следя своим безглазым лицом за Данте. Он поворачивался следом за малефиком, пока тот ходил по дому, разглядывая стены, украшенные вязанками трав и полками с посудой. Спутники наблюдали так же настороженно, пару раз неловко переглянувшись — может, им следует уйти? Может, они, как всегда, будут мешать в делах, касающихся мертвых вещей и их странной памяти? Но Данте жестом остановил их, замер, будто прислушиваясь, и сделал шаг к беспокойному. — Где... — голос у малефика странно исказился, стал выше, лицо состарилось на глазах, и веки раскрылись широко, словно их оттянули вверх и вниз. — Где он? Ты накормил его, как я просила? Ты дал ему, что он хочет? Наш сын так долго шел домой, Келен, так долго... Йоль чувствовал, как вздрогнул Аларик, сжимая кулаки в надежде обрести бесстрашие. К этому невозможно было привыкнуть. Их Дани двигался так, будто его дергали за нити, привязанные к плечам. Словно это было не его тело, и не его уста говорили слова, которые никогда ему не принадлежали. В такие моменты каждый ключник понимал, что однажды он будет тем, кто впустит сталь меж ребер малефика, и тем самым прервет его безрадостное существование, полное вещей страшных и необъяснимых. Данте пошатнулся назад, затем вперед, и неожиданно едва слышно застонал в резонанс со старухой. — Сядь со мной. Посиди ещё чуть-чуть... Тополя... отцвели. Скоро надо в город идти... Мелкую с собой возьми... И удочку... Рыбки, рыбки на мелководье... — У него бред, — Йоль дернул за рукав своего брата. Он была бледен, напуган, как мальчишка. — Его надо разбудить! — Не у него. Не надо. Он знает, что делает... Голова Данте дергалась, а одну руку била сильная, постоянная дрожь. Его лицо кривилось, губы вытянулись в трубочку. Взгляд был устремлен в пол. — Не ходи к нему, и за лес не ходи, там ходят мертвые... Говорю тебе, зря всё это... — Нашел, — одними губами проговорил Аларик. — Огонь, огонь, огонь... Спасите! Ты что, оглох, тупица? Дети, дети... Рыбки на мелководье... — Мам?.. Кто... Йоль резко повернул голову на голос. Заметить можно было только удивленное выражение, в которое сложились черты лица — незнакомец развернулся и дал деру наверх. Раздался сокрушающий, громкий хруст, грянул гром. Разбилось окно. Брошенный нож гудел в косяке, прибив к нему обрывок ткани штанов — Аларик не успел. — За ним! Это он! Близнецы нырнули в дверной проем до того, как малефик закончил говорить. Выбежав за порог, они будто тут же растворились в сплошной стене всё усиливающегося дождя. Вспышка молнии легла яркими отблесками на их рыжие головы, озарила голые плечи быстро удаляющегося мужчины. Кто он? Почему — за ним? Как бы то ни было, просто так от церковников никто не убегает. Тем более через окно. Колдун задержался всего на мгновение: коснулся ладонью взмокшего лба, мазнул плечом по стене в поисках опоры, сделал шаг к двери. Выйти ему не дал беспокойный — неожиданно издал шипящий выдох, раззявив пасть, и качнулся, расставляя шире руки. В его движениях появилась странная, очень не понравившаяся Данте осмысленная сила, а в гнили век, в глазницах, казавшихся совершенно пустыми, зрачки вспыхнули, как у кошки. Данте вдруг вспомнил всё, что слышал об оживших трупах. Говорят, беспокойные могут сломать хребет голыми руками. Говорят, они будут пытаться убить тебя, даже если ты их без головы оставишь. Малефик вряд ли был способен отрубить кому-нибудь голову вот так просто, за раз. Он не был воином. У него не было оружия. Нож при себе носил он только в пути, и тот так и остался притороченным к седлу. Обучаться владению мечом, топором или копьем малефикам возбранялось. Как и всякий церковник, он проходил обычную подготовку — медитации, дисциплина, техники дыхания, но больше внимания уделял лекарскому искусству, не боевым умениям. Нет, в рукопашном бою жилистый мужчина ещё мог показать себя, но не мертвецу же! Его бить — всё равно, что месить тесто. Но даже сжать кулак малефик мог сейчас лишь вполовину. Потому с колдуном всегда путешествуют настоящие воины — будучи истощенным, обладатель пугающих воображение сил был беспомощнее цыпленка. Он посмотрел на мертвеца, а мертвец — на него. Мертвецу было всё равно на то, что могло с ним произойти, а на стороне мужчины были самые обычные инстинкты. Как бы не была паршива жизнь, жить её стоило. Зарычав, колдун толкнул на трупа стол. Кухонная утварь с грохотом посыпалась на пол, Данте же мотнуло подобно сильно оттянутому маятнику. Не удержавшись на ногах и крайне неудобно подвернув стопу, он упал на локоть, тут же вскинулся. Колено прострелила острая, как стрела, боль, но жалеть себя было некогда. Ноги напружинились, в прыжке он почти достиг двери. Очухавшийся беспокойник сжал его щиколотку ледяными пальцами, дёрнул на себя. Зубы мертвеца хватали за грубую ткань одежды, грозили добраться до плоти. Пальцы Данте сомкнулись рядом с шеей беспокойного, глубоко вошли в ямки над ключицами, из-под ободков коротких ногтей брызнуло чем-то прозрачным. Кожа будто расползалась, была отвратительно мокрой. В отсутствие слюны жёлтая вязкая жидкость с кусочками плоти стекала на малефика. Он, душа крик, боролся с мертвецом. Свернул шею, почти не ощущая сопротивления — но труп повернулся, вновь бдительно глядя в лицо Данте. Ударом основания ладони малефик вбил нос трупа ему в голову, но даже крови не было. Он был уже мертв, Данте — ещё нет. Руки дрожали. Собравшись, колдун оттолкнулся плечом и болезненно отозвавшимся коленом, смог перевернуться, почти подмяв мертвеца-Келена под себя. Почти — ловким движением беспокойник нырнул рукой под лопатку малефика, будто в надежде обнять, и вжал мужчину в пол лицом вниз. Данте чувствовал пыль, за годы собравшуюся в половике, на своем языке. Дверь была открыта, и казалось, что ещё чуть-чуть — и можно сбежать. Дождь шумел громко, заглушая любые звуки борьбы, но, не отчаиваясь, малефик использовал свои способности. Глупостью было бы направлять энергию на беспокойного — хорошо, если в его черепушке хоть с ложку мозгов осталось. Вовсе не силы разума руководили мертвым телом сейчас. Силу, что была у Данте, он подобно аркану бросил в воздух спящего Эмнода. Ему казалось, что он видел, как серебрится воздух там, где мчалась волна чистой энергии. Кто-нибудь? Кто-нибудь ведь услышит? Захрипев от натуги, Данте с трудом приподнялся на локоть, крепко впился в косяк двери и подтянулся. Его лица коснулись капли дождя, отлетающие от порога. Глупо было думать, что мертвец в этот момент бездействовал. О, нет. Данте едва ли мог подняться на ноги — беспокойник вдавливал его в пол. Надо было бежать. Схватить нож Аларика, всадить его в череп этой твари, и на второй этаж — дорогой сбежавшего проклятого чернокнижника. Мысли Данте оборвались на полуслове — его бережно придержали за шею и несколько раз приложили о порог. Удар, удар, удар! Колдун успел только заметить, как сами собой раскрываются его пальцы, сжавшие дверной проем, и как дождь шумит всё дальше и дальше. Оглушающая боль пронзила шею, но и её малефик почувствовал уже будто сквозь толстое покрывало. Пробуждение оказалось неожиданным и неприятным. Неясная тень скользнула по прикрытым векам. Что-то острое уперлось в ребра, раз, ещё и ещё. Данте понял, что кто-то поддевает его ногой, как любопытный мальчишка пригревшуюся на солнце змею. Застонав, Данте перевернулся на спину, тут же охнув — он поднял тяжелую донельзя руку и коснулся головы. Затылок цел, а вот шея... Малефику показалось, что пальцами он ощутил острые выступы позвонков, и кровь, горячая и липкая, испачкала его пальцы. Весь мир шел кругом. малефик чувствовал себя ребенком, которому завязали глаза, раскрутили сначала в одну сторону, потом в другую, и только потом сдернули повязку. Он едва мог сфокусировать взгляд — но понял, что над ним кто-то склонился. Кажется, ему что-то говорили, но всё, что слышал изувеченный — это стук собственного сердца. — Йоль? Аларик?.. — он не узнавал собственный голос. Из тумана выплывали неизвестные ему черты. Определенно он никогда не встречался с этой девушкой. Незнакомка была южанкой — смуглой и темноволосой, и лет она видала явно больше, чем Данте. Она широко, криво и зубасто усмехалась. — Кто ты?.. Где?.. Данте едва привстал на локтях, с трудом удерживая шею. Голова у него дрожала, плечи тоже. Беспокойный, едва не отправивший его За Небеса, был, однако, недвижим абсолютно. Южанка присела рядом с Данте и салютовала пальцами от тронутого сединой виска. Её глаза были жёлтыми, как у ястреба. — Извини, задержаться в пути. Видеть, что едва не пропустить всё веселье. — Веселье? Вкус во рту омерзительный. Данте сплюнул тягучую розовую слюну, рассеянно проследив взглядом за осколком зуба. Коснулся языком изнутри, один из клыков стал еще острее. Его замутило. Он готов был поспорить, что узнавать его будут нескоро. Он попытался встать и вновь нелепо осел на пол. Южанка протянула ему руку и помогла подняться. Сильная. — Ну, что ж, видеть, что всё в порядке. Немного крови и порванной шеи — ты справиться! Бывай. Незнакомка подмигнула Данте. Малефик не мог повернуть голову, чтобы проводить её взглядом, и только подал голос: — Стой! Погоди... Как ты его... Данте услышал быстро удаляющиеся шаги, затем хлопнула дверь. — Убила?.. Это чувство было похоже на щекотку — оно вонзилось под ребра, прошлось холодком по хребту и заставило дернуться. Келен был настолько мертвым, насколько должен был быть мертвым. Глядя на него, колдун ничего не испытывал, ни гнева, ни страха. Это было просто тело — неопасное, вонючее, упокоенное. Отворачиваясь, малефик даже не боялся, что коварная дохлая тварь попытается вырвать ему хребет голыми руками. Ничего. Тишина. Данте прислушался к себе — и понял, что, в принципе, если перевязать шею и не говорить, вполне способен двигаться. Очень медленно, очень осторожно. Смотреть, куда ногу ставить... Вот так. Дойдя до дверного проема, малефик перевел дух. У него не было сил на то, чтобы думать, отчего беспокойный Келен вдруг скончался. Как его убила та южанка? Кто она? Малефик поднял лицо, и дождь смывал с него кровь. Увидев знакомое лицо, он изможденно улыбнулся. Девушка в синем, девушка, легко парящая над землей, протягивала ему белоснежную ладошку. — Меня никогда не оставят в одиночестве, да? Йолю это не нравилось. Совсем не нравилось. Он бежал, придерживая клинок — тот уже знатно побил ему бедро — и бежал он непонятно за кем, при этом постоянно теряя его из вида. Чёрные колючие кустарники, скользкие камни, хлюпающая грязь, холодные потоки ветра и усталость... Главное — бежать. Впечатывать сапог в землю достаточно крепко, чтобы не улететь носом вперед. Прыжок, прыжок, прыжок! Вспышка молнии, осветившая кромку рощи — маленькие деревья трепетали под потоками дождя. — Где он? Я его не вижу! — Я тоже! Несколько осторожных шагов вперед. Аларик закрутил головой, как ищейка, принюхиваясь к пахнущему паводком ливню. Йоль, воспользовавшись ситуацией, уперся рукой в колено, переводя дыхание. Непонятно — это от бега он так взмок или всё-таки дождь? Наверно, в одинаковой степени и то, и другое. Грохнуло так, что в ушах зазвенело. Где-то совсем рядом в дерево ударила острая молния, и оно вспыхнуло багровым чадящим огнем. Тени тут же колдовски заплясали вокруг, задрожали вместе с пламенем, и одна из них юркнула прочь. — За ним! Йоль коротко вздохнул и снялся с места. Он оттолкнулся от корней деревьев пятками, пригнулся и побежал, чувствуя, как сжимаются в узлы мышцы ног. Аларик рядом дышал ровно и ритмично. Он был худее, бежал легче. В темноте его глаза блестели гневом, крылья носа раздувались. На один выдох замедлившись, Аларик молниеносно выхватил свой нож и метнул его в спину убегающего. Тот споткнулся и остановился, пропахал рыхлую землю плечом, завалившись набок. Так падает олень, чьи ноги запутались в силках. — Ха! — Аларик торжествующе оскалился. Йоль быстро нагнал мужчину и понял, что что-то не так. Воздух рядом с ним был очень горячим. Губы у беглеца шевелились. Тяжелый взгляд загнанного в угол зверя не предвещал ничего хорошего. — Успокойся! И просто позволь поговорить с тобой! — мечник перекрикивал гром. Мужчина, лежащий перед ним, не выглядел опасным — сутулый, невысокий и тонкий, он был обладателем длинного носа, веснушчатого лица и торчащих ушей. Ладонью он зажимал себе плечо — нож сидел нехорошо, может, задел кровеносные жилы. Вытаскивать его мужчина опасался. — Вы не понимаете! — дрожащим голосом отвечал он. Ему было лет двадцать пять, но голос культист имел почти детский, дрожащий. — Я должен закончить это! Они должны заплатить за все! — Стой! Кто? За что?