– Марк, – говорю чуть строже. – Миша где? – папа осматривается. – Папу на работу срочно вызвали, – вставляет свои пять копеек Марк. – там что-то срочное. – Когда? А я почему не знаю? Прищуриваюсь и смотрю на отца. Давай уже, быстрее соображай, по каким делам и куда мог свалить твой любимый зять. Поджимаю губы и кошусь на Марка. Отец приподнимает брови. – Ну точно, – хлопает себя по ноге, – забыл. Склероз у деда. А ты чего не в саду сегодня? – А у меня выходной, – врет с широченной улыбкой. – Да? Тогда поехали к нам. Бабушка там по тебе скучает. – Мам, можно? – Можно, беги собираться. Папа смотрит Марку вслед, а когда тот скрывается из вида, переводит взгляд на меня. – Не смей Дашка, поняла меня. Только попробуй что-нибудь выкинуть. Не время сейчас дочь, годика через два, что хочешь будешь делать. А сейчас нельзя. Кофе мне налей. – Сам наливай, мне Марка собрать надо, – круто разворачиваюсь на пятках и поднимаюсь в детскую. *** В субботу, как и планировала, собираюсь в Москву к адвокату под предлогом шопинга. Марк остался у моих родителей на все выходные, что существенно облегчает задачу. Убираю волосы в высокий хвост, быстро осматриваю себя в зеркало и мажу губы бальзамом. Из дома выхожу в приподнятом настроении. Миша со вчерашнего дня не появлялся, поэтому, когда его машина перегораживает мне дорогу во дворе, немного напрягаюсь. Сжимаю в кулаке брелок от своего мерса, нервно переступая с ноги на ногу. Князев хлопает дверью и направляется прямо ко мне. На нем черные брюки и рубашка, рукава которой закатаны до локтя. На галстук нет и намека. – Ты куда? – интересуется, осматривая меня с ног до головы. Вероятно, не стоило надевать белый брючный костюм, он прямо-таки кричит о том, какое удовольствие я испытываю, предвкушая эту поездку. – В Москву. Решила пробежаться по магазинам. – Минут пятнадцать подожди. Я в душ, и вместе поедем. У меня встреча. – Вместе? Точно голосом себя выдаю, потому что Миша приподнимает бровь и смотрит не в глаза, а в душу. В тот ее уголок, где за эти годы успела осесть вся моя ложь. – Ты против? – Не хочется тебя напрягать, – пожимаю плечами. – Ты меня не напрягаешь. Подождешь? Если я сейчас откажусь, он точно что-то заподозрит. Засовываю свою маленькую сумочку под мышку и киваю. – Подожду. Но только пятнадцать минут. Миша едва заметно улыбается и направляется в дом. Выглядит он не очень. Потрепанный какой-то. Может, действительно на работе был? Или все-таки очередная любовница умотала? Пока в душе на первом этаже шумит вода, решаю сделать себе кофе. Параллельно звоню маме, интересуюсь, как у них дела. Она с радостью делится со мной подробностями того, как сын с дедом нырял в бассейне, а потом играл в догонялки по всему дому. Улыбаюсь, но всеми фибрами души чувствую чужое присутствие. Поворачиваю голову и сразу же отвожу взгляд. Миша вышел из душа, обмотав бедра полотенцем. Скребу ногтем по столешнице, полностью теряя нить маминого повествования. К моменту, когда Князев спускается из своей спальни уже одетый, я разговариваю с Марком. Миша это слышит и ускоряет шаг. – Я тебя тоже очень люблю, сынок. Да, папа приехал. Конечно. Пока. Сбрасываю звонок и, повернувшись к мужу лицом, прячу телефон за спину. – Он у твоих? – Князев берет со стола мою чашку и делает несколько больших глотков кофе. Смотрю на все это и возмущаюсь без слов. Только взглядом. – Я не для тебя наливала, – отхожу в сторону и делаю глубокий вдох. – Да, Марк у мамы с папой до вечера воскресенья. – Как вернемся из Москвы, заберем. – Ему там хорошо. Нравится. – Дома, с тобой и со мной, ему нравится больше. – Правда? Тогда где ты был весь вчерашний день, пока он спрашивал у меня, где папа? М? Мне надоело врать сыну. – Я работал. – В горизонтальной плоскости, судя по всему, – не могу сдержаться от усмешки. – По себе не суди. Князев припечатывает меня словами и направляется к двери. Задыхаюсь от поднимающейся внутри волны возмущения и, ускорив шаг, нагоняю Мишу на крыльце. – Что ты сказал? – Я сказал, что работал. Мне сколько раз еще повторить? Чего ты от меня хочешь? – Развод! Миша молча обходит меня стороной и садится в машину. Заводит двигатель и ждет. Смотрит только исподлобья. Сажусь на пассажирское, резко тяну ремень, но он не поддается. Бешусь от этого еще сильнее. Когда наконец пристегиваюсь, бросаю сумку на заднее сиденье и складываю руки на груди. Первые километров тридцать мы едем молча, под звучащую из динамиков музыку. Когда по радио включаются новости, Миша делает чуть громче. Внимательно слушает минут пять, а потом меняет волну. – Почему мы не можем нормально общаться? – устало накрываю лоб ладонью, откидываясь затылком на подголовник. – Каждый раз, когда я пытаюсь, ты сначала устраиваешь истерику, а потом сбегаешь. В лучшем случае. – А в худшем? – А в худшем молчишь и делаешь вид, что меня не существует, – Князев бросает на меня взгляд, но быстро возвращает его к дороге, перестраиваясь на соседнюю полосу. – Потому что ты меня не слышишь. Ни разу не услышал за семь лет. Ни разу! – Бардачок открой. – Зачем? – Просто, блин, открой бардачок и возьми оттуда папку. Делаю, как он говорит, вытаскиваю черную папку. – Что там? – Посмотри сама. Быстро листаю страницы, недоверчиво рассматривая фото, и кошусь на Князева. – Что все это значит? – сглатываю, чувствуя дрожь в пальцах. Князев делает глубокий вдох, а потом съезжает с дороги в поворот на какую-то деревню или поселок.