Родион улыбнулся – кажется, в этот раз он угадал с подарком. В голосе Оливии звучал такой энтузиазм, что ему невольно стало любопытно: что же она раскопала? Стянув с себя ратиновое пальто и скинув ботинки, он прошел в спальню: на кровати лежали ее ученическая сумка, надкушенное яблоко и этюд Монтравеля. Ему хотелось думать, что антиквар Леру не обманул: рисунок действительно выполнен рукой знаменитого скульптора – иметь реликвию в доме было бы приятно. Накрыв на стол, они принялись обсуждать текущие дела: Независимая ассоциация расследовательской журналистики организовывала конференцию в Брюсселе, куда Родиона пригласили в качестве докладчика. Он, не успевая толком подготовиться, хотел попросить Оливию о помощи: нужно было съездить в Национальную библиотеку и поковыряться в цифровых архивах, подобрать интересный «кейс». – Хорошо, у меня в четверг свободна вся вторая половина дня. К тому же мне и самой нужно поискать кое-какую информацию… – Об «Итее»? Она кивнула. – Ты даже не представляешь, сколько всего произошло за последние дни! Начнем с того, что Габи организовала для меня встречу с искусствоведом из аукционного дома, в котором она стажируется… Сверкая глазами, Оливия принялась рассказывать о предварительной оценке рисунка и о том, что безотказная Габи пошла ради нее на риск: имея доступ к конфиденциальной клиентской базе, она выяснила имя вероятного покупателя всех работ Монтравеля, выставленных на продажу после смерти унаследовавшей их Доры! Оливия перевела дух и выдала: – Это Ной Волошин, акционер крупной российской инвестиционной группы! У Габи есть его рабочие координаты. Знаешь, я подумала: а почему бы мне не взять у него интервью? – Любимая, взять интервью у коллекционера такого уровня – все равно, что допрыгнуть до Луны: идея занятная, но трудновыполнимая… Если в прессе нет упоминаний о его увлечении искусством, значит, он этот факт не намерен афишировать. – Да, но попытаться же можно… Такое интервью – просто находка для моей курсовой! Монтравель был одной из самых значительных фигур французского искусства, образ Доры воплощен во всех его поздних работах. «Итея» – это ведь тоже она! Говорят, что их успешный творческий союз под конец жизни стоил ему репутации. Монтравеля будто бы вычеркнули из истории, незаслуженно быстро позабыли. И тут в России нашелся человек… – Иви, «русский след» в искусстве – тема заезженная. Давай подберем варианты поинтереснее. Хочешь, я организую тебе встречу с кем-то из современных французских художников или коллекционеров? Уверен, мне не откажут… Вмиг потемнев лицом, прыгающими от волнения губами Оливия произнесла: – Я понимаю, многое из того, что я затеваю, кажется тебе наивным, в какой-то мере даже бессмысленным… Ты всегда знаешь пути короче и вернее. Но, понимаешь, между нами никогда не будет равновесия, если я не начну добиваться всего сама. Родион глотнул вина – во рту стало вязко. Под потолком лучился неоновый плафон, заливая кухню прохладным светом. Скользнув взглядом по ее заострившемуся в голубоватых бликах лицу, Родион подумал, что в этих упрямых складках губ, в этом тревожном взгляде таится столько юношеских амбиций, столько неизжитых страхов, что никакие аргументы не смогут заставить ее отказаться от задуманного. Что ж, зачем спорить, пусть попробует… – Иви, я буду только рад, если у тебя получится. Думаю, если нащупать «точку входа»… – Я уже все придумала! Сошлюсь для начала на историю обнаружения «Итеи» и экспертную оценку, полученную от Мирбо. Думаю, такая находка должна Волошина заинтриговать, раз он поклонник Монтравеля и скупил всю коллекцию его работ. Родион одобрительно кивнул и, подхватив бокалы, кивком головы позвал ее в гостиную – он купил новый джазовый «винил» и хотел его послушать, устроившись перед камином. Следуя за ним и глядя в его прямую, источающую уверенность спину, Оливия вздохнула: и в этот раз он не воспринял ее всерьез… Наутро, получив от Габи координаты секретариата Волошина, Оливия села сочинять развернутое письмо. Спустя несколько часов ей удалось составить текст на английском, который выглядел вполне профессионально. Писать по-русски не решилась – благодаря маминым усилиям говорила она бегло, а вот эпистолярные навыки практически отсутствовали. Родион, владевший русским в совершенстве, мог бы ей помочь, но просить его об этом не хотелось… Нажав на кнопку «отправить», Оливия одним толчком ноги крутанула рабочее кресло и уставилась в окно. На нее навалилось какое-то тяжелое и гулкое, как снежная лавина, предчувствие… С трудом стряхнув оцепенение, Оливия натянула свитер, накинула верблюжьего оттенка пальто и отправилась в Национальную библиотеку – нужно было помочь Родиону со сбором материала. До самого конца недели ничего примечательного в жизни не происходило. В выходные они посетили художественный вернисаж в Центре цифрового искусства и фортепьянный концерт в Доме музыки, но все это не смогло отвлечь Оливию от назойливых мыслей от том, что ответ от Волошина так и не пришел. Родион, который улавливал с чуткостью сенсорного устройства все колебания ее настроения, пытался завести об этом разговор, но Оливия упорно меняла тему: да неважно, забудь… Воскресным вечером он обнаружил ее сидящей в кресле: нацепив наушники, в которых вибрировала монотонная инструментальная музыка, Оливия с отсутствующим выражением лица читала Франсуазу Саган – ее книги она не любила и бралась за них лишь в периоды безысходной меланхолии. Утром безупречно серого понедельника Оливия вышла из дома рано – первое занятие вел сердитый Кубертен, опаздывать было нельзя. Взвинченным потоком по бульвару летели автомобили, пешеходы муравьиной лентой тянулись к подземке, брезгливо перепрыгивая собачьи кучки, которыми был щедро декорирован тротуар. У заколоченного фанерными щитками банкомата стояла очередь: поиздержавшиеся за предпраздничные дни парижане пытались снять наличные, но защиту от бесчинствующих весь декабрь манифестантов банки еще не убрали, и денежные автоматы были заколочены кусками фанеры. Потоптавшись, погудев, как выводок шмелей над свернувшимся бутоном, недовольная толпа горожан потекла в сторону метро… Впрыгнув на последней секунде в переполненный вагон, Оливия протолкнулась вглубь и прижалась спиной к сомкнутым дверям. Ехать в окружении понурых лиц было тягостно, и, чтобы самой не впасть в уныние, она достала из сумки смартфон и наушники. На экране зажглось уведомление о новом письме. На долю секунды зажмурившись, как ребенок в ожидании сюрприза, Оливия наконец прочла сообщение. Ассистент господина Волошина сообщал, что во второй половине января тот будет в Москве и согласен дать ей интервью – при условии личной встречи. Далее следовала просьба подготовить предварительный список вопросов и подтвердить дату визита в течение недели. – Отличная новость, Илиади! Привезешь мне футболку с изображением Путина и шапка? а ля рюс! – радовалась Габи, хрустя яблоком в трубку. – Лаврофф-то твой план одобряет? Как заговорить о поездке с Родионом, Оливия не знала. Со стороны ее действия, наверное, выглядели полным ребячеством. Но ведь это был ее собственный проект, ее идея! Чем дольше они жили вместе, тем сильнее ей хотелось перестать зависеть от его одобрения. Она мечтала решить эту задачу со знаком неравенства и достичь, наконец, равновесия… Весь день она подбирала слова, аргументы, гоняла в голове воображаемые диалоги. Но когда под вечер он вошел в квартиру – насмешливый, подтянутый, как всегда безупречный – вся ее решимость куда-то улетучилась. Ему же достаточно было скользнуть по ее лицу взглядом, чтобы понять: маловероятное все же случилось. Однако, на удивление, ожесточенного спора между ними не вышло: после короткого обсуждения всех деталей и сверки с учебным расписанием они выбрали подходящие для ее поездки даты. Оливия с изумлением наблюдала, как невозмутимо он просматривает календарь в своем «айпаде», как пролистывает строчки агрегатора авиабилетов, пытаясь выбрать удобный для нее рейс… И ни возмущения, ни уговоров, ни одного слова о целесообразности этого шага! Он говорил с ней спокойно и деловито, как будто неделю назад идея интервью не казалась ему абсурдной. И только ночью, в отрывистой поспешности, в преувеличенной силе и жадности его любви ей почудился какой-то тревожный привкус… VII Москва Самолет приземлился по расписанию. Однако целых тридцать минут выйти из него не удавалось: как сообщил пилот, «в связи со сложными метеорологическими условиями к терминалу нас отбуксирует трактор». Вскоре что-то дернулось, заскрежетало, и воздушный лайнер тронулся с места. Сквозь стекло иллюминатора оптической иллюзией сверкало здание московского аэропорта… В сморщенном рукаве, соединявшем корпус самолета с терминалом, витал запах борща. Этот аромат был знаком Оливии с детства, хотя мама и не готовила этот наваристый суп слишком часто – балетный режим не предполагал излишеств. Москва встречала деловито: по обе стороны коридора, по которому пришлось брести к паспортному контролю, висела реклама банков и телефонных компаний; мимо пассажиров то и дело сновали сотрудницы аэроузла в форменных утепленных куртках и на каблуках; катились какие-то тележки… Оливия достала паспорт и приблизилась к контрольному окну. На нее глянуло равнодушное лицо офицера пограничной службы – женщины лет сорока пяти. Взяв в холеные руки с ярким маникюром документ, она пролистала страницы и впилась подозрительным взглядом в лицо Оливии. – Откуда прибыл ваш рейс? – Из Парижа, – ответила та по-русски, стараясь не грассировать. – Проживаете там? – Да. – Но являетесь гражданкой Греции? Оливия кивнула. – Цель визита? – Деловая… Вздохнув, сотрудница занялась заполнением каких-то граф в своем компьютере. Немного нервничая, Оливия разглядывала распечатанный на принтере листок, приклеенный скотчем к задней стене контрольно-пропускного пункта. На нем был изображен лемур, который обращался к прибывшим с коротким призывом: «Узбагойся!» Пока Оливия гадала, в чем смысл этой шарады, пограничница закончила проверку и подняла на нее тщательно подкрашенные глаза: – В вашей миграционной карте не указано место проживания в Москве. Вы уже знаете, где остановитесь? – Да, конечно… В нашей квартире на Смоленской. Судя по выражению лица работницы таможни, эта информация ситуацию лишь усложнила. Но уже близилась обеденная пересменка, и дама решительно влепила штамп в углу стерильной паспортной страницы. Оливия с облегчением забрала свой документ и шагнула в Москву. Получив багаж, она прошла мимо скучающего таможенника и оказалась в зале прилета. Отыскала указатель «Аэроэкспресс» – и покатила чемодан к месту отправления поезда, стараясь не сбиться с маршрута. Это оказалось несложно, хотя глаза разбегались при виде магазинов сувениров, янтарных украшений, золоченых православных крестов, фольклорных платков и российской государственной символики. Оплатив билет на электропоезд, идущий из аэропорта в город, Оливия решила прихватить с собой кофе из ближайшего кафетерия. Очередь выглядела контрастно: возглавлял ее неповоротливый сотрудник охраны аэропорта, за ним стояла девушка в дорогой норковой шубке и байкерских ботинках, замыкал колонну мужчина в спортивной куртке с хоккейной клюшкой в руках. На прилавке возле кассы красовались стаканчики с пластиковыми ложками, пакетиками с сахаром и бумажными салфетками. Чуть в стороне от них поблескивала алюминиевая банка с мелочью, оставленной клиентами в качестве чаевых. Для непонятливых посетителей ее назначение уточняла жирная надпись фломастером: «На лабутэны. Спасибо! Thank you!» За полтора часа, проведенных на московской земле, контрастных впечатлений набралось предостаточно. Устроившись в удобном кумачовом кресле «Аэроэкспресса», Оливия откинулась на подголовник и задремала.