И тут Дари случайно выронил прямо в воду своего игрушечного зубра из сосновой шишки и, с горестным воплем потянувшись за ним, чуть сам не свалился в реку. Но Фин-Кединн успел вскочить, схватить его за безрукавку и прижать к себе. По собравшейся на берегу толпе пролетел вздох облегчения. У Торака от пережитого ужаса подкашивались ноги. Он видел, что вождь племени Ворона, осторожно ступая, несет Дари к берегу. Вот он уже совсем близко, вот Тулл берет у него Дари и крепко прижимает сына к груди… А Ослак так и остался стоять на мостках, похожий на косматого озадаченного зубра. Веревка давно выскользнула у него из рук; он не сводил глаз с бурлящей воды. Фин-Кединн, не говоря ни слова, вернулся к нему, взял за плечи и что-то неслышно прошептал ему на ухо. После его слов тело Ослака разом обмякло, и он послушно пошел с Фин-Кединном на берег. Там на него набросились разом несколько мужчин и повалили на землю. Ослак, казалось, был весьма этим озадачен и, похоже, вообще не понимал, как он сюда попал. Торак, перепрыгивая с одного плоского камня на другой, тоже добрался до берега и бросил острогу на песок, чувствуя, что его бьет страшный озноб. – Что с тобой? Тебе плохо? – встревоженно спросила Ренн. На ее темно-рыжих волосах блестели водяные брызги, а лицо было настолько бледным, что на скулах отчетливо проступила племенная татуировка – три темные полоски. Торак покачал головой, понимая, впрочем, что Ренн ему не обмануть. А чуть поодаль от них Фин-Кединн спрашивал у Саеунн, уже успевшей спуститься со Сторожевой Скалы: – Что с ним такое? Вокруг них к этому моменту собралось почти все племя. Старая колдунья сокрушенно покачала головой: – Его души борются друг с другом. – Значит, это что-то вроде безумия? – предположил Фин-Кединн. – Возможно, – ответила Саеунн. – Но я такого никогда не видела. – Я видел, – вмешался Торак. И быстро рассказал вождю и колдунье о своей встрече с охотником из племени Кабана. Саеунн слушала его очень внимательно, и лицо ее все больше мрачнело. Она была старше всех в племени, причем на много-много лет. Старость иссушила ее плоть и отполировала обтянутый кожей череп так, что он приобрел оттенок старой кости, а заострившимися чертами лица колдунья куда больше походила на ворона, чем на женщину. – Да, мне и кости сказали о том же, – горестно вздохнула она. – Я их раскинула и прочла послание, которое гласило: «Она идет». – Есть и еще кое-что, – сказала Ренн. – Когда я охотилась, то встретила в Лесу несколько человек из племени Ивы. Один из них был болен. Весь в язвах. Взгляд безумный. Жуть! – Глаза Ренн казались черными бездонными колодцами, когда она посмотрела Саеунн прямо в лицо. – Кстати, колдун из племени Ивы прислал тебе весточку: сказал, что тоже раскидывал кости и кости три дня подряд говорили ему одно и то же: «Она идет». Люди вокруг зашептались, скрещивая пальцы, чтобы отогнать неведомое зло. Некоторые благоговейно касались своих тотемных знаков – черных блестящих перьев ворона, прикрепленных к одежде. Молодой охотник Итан решительно шагнул вперед, но лицо его выглядело растерянным. – Я оставил Беру на холме, она там капканы проверяла. У нее на руках были такие же волдыри, как у Ослака. Зря я, наверное, ее там оставил, да? Фин-Кединн покачал головой. Лицо его оставалось непроницаемым; он задумчиво гладил свою темно-рыжую бороду, но Торак чувствовал, что мысли вождя не знают покоя. Затем Фин-Кединн, будто очнувшись от своих мыслей, стал быстро раздавать приказания: – Тулл, Итан, возьмите еще людей и быстро соорудите жилище в липовой роще, подальше от стоянки. Потом отведите туда Ослака и глаз с него не спускайте. А ты, Ведна, даже близко не должна к нему подходить. Прости, но иного выхода у нас нет. – Он повернулся к Саеунн, и его голубые глаза блеснули. – В полночь с помощью исцеляющего обряда ты выяснишь, в чем тут причина. Глава 4 Ученица колдуньи взяла рог зубра, зачерпнула им горячей золы из костра и высыпала еще дымящуюся золу прямо на свою обнаженную ладонь. Торак так и охнул. Но ученица колдуньи даже не поморщилась. У ее ног Ослак яростно скреб ногтями землю, однако связан он был крепко. Да к тому же его еще и примотали ремнями к носилкам из оленьей шкуры в ожидании последнего заклинания. Бера уже прошла этот обряд, и ее снова унесли в жилище, построенное для больных, – она дико кричала, и ей становилось только хуже. Колдунья племени Ворона и ее ученица испробовали все. Саеунн мазала языки больных кровью земли, чтобы изгнать безумие. Затем, привязав к пальцам рыболовные крючки, она впала в транс, надеясь с помощью этих крючков поймать ускользающие души несчастных. Потом принялась окуривать больных дымом можжевельника, чтобы изгнать из их плоти червей, вызывающих болезнь. Но ничто не помогало. Племя Ворона притихло, ожидая, когда Саеунн приготовится к последнему магическому ритуалу. Языки пламени высвечивали в темноте напряженные лица людей. Ночь была жаркой, звездной. Почти полная луна скользила в небесах над Лесом. Ветер улегся, но в воздухе слышалось множество звуков. Потрескивали костры, над которыми вялилась рыба. Покрикивали вороны в узкой речной горловине. Ревела вода у порогов. Колдунья подошла к носилкам, на которых лежал Ослак, и простерла костлявые руки к луне. В одной руке она сжимала свой магический амулет, в другой – красную стрелу с кремневым наконечником. Торак украдкой взглянул на ученицу колдуньи, но по лицу ее сейчас ничего прочесть было невозможно: его толстым слоем покрывала речная глина. И это существо с маской вместо лица совсем не было похоже на прежнюю Ренн. – О, огонь, очисти телесную душу этого человека… – монотонно выпевала Саеунн, кружа у носилок. А Ренн, присев на корточки возле Ослака, тонкой струйкой сыпала ему на босые ступни горячую золу. Ослак стонал от боли и до крови кусал губы. – О, огонь, очисти его племенную душу… И Ренн посыпала золой то место на груди Ослака, где билось сердце. – О, огонь, очисти его внешнюю душу, его Нануак… И Ренн старательно растерла горячую золу по лбу больного. – Сожги, сожги поселившийся в нем недуг… Ослак что-то злобно выкрикнул и плюнул в колдунью кровавой слюной. Шепот разочарования волной пробежал по толпе. Чары не действовали. Торак даже дышать перестал. И Лес у него за спиной тоже затих. Даже листья осин, похоже, перестали трепетать, ожидая результатов исцеляющего обряда. Как завороженный, Торак смотрел на Саеунн, которая концом красной стрелы рисовала на груди Ослака спираль и хрипло бормотала: – Выходи, болезнь, выходи! Из мозга костей – в кости. Из костей – в плоть… Вдруг Торак, вцепившись пальцами в живот, согнулся пополам от неожиданной резкой боли. Продолжая слушать, как колдунья выпевает свои заклятия, он чувствовал, что внутренности ему словно раздирает что-то острое… Колдунья медленно закончила рисовать на груди Ослака спираль и снова забормотала: – Из плоти – в кожу. Из кожи – в стрелу… И снова у Торака резко свело живот; казалось, боль ему причиняют именно слова Саеунн… «А что, если и я заболел? – мелькнула у него мысль. – Что, если эта болезнь так и начинается?» Кто-то крепко взял его за плечо. Это был Фин-Кединн, но смотрел вождь не на него, а на колдунью. – Из стрелы, – пронзительно выкрикнула Саеунн, вставая на ноги, – в огонь! – И она сунула стрелу в пышущие жаром угли костра. К небу взвилось зеленоватое пламя. Ослак дико вскрикнул. По толпе пролетел испуганный шепот. Саеунн бессильно уронила руки. Чары не помогли. Торак, зажав живот руками, боролся с приступами дурноты. Вдруг у костра мелькнула черная тень. То был ворон, хранитель племени. Ворон летел прямо на Торака. Торак хотел было уклониться, но Фин-Кединн удержал его на месте, и ворон в последнюю секунду свернул в сторону. Хранитель явно был разгневан: его племя подверглось нападению врага! Но Торак никак не мог понять, почему ворон набросился именно на него. Он попытался перехватить взгляд Ренн, но она даже головы в его сторону не повернула. Стоя на коленях возле Ослака, она внимательно вглядывалась в те отметины, которые оставили на земле его ногти. Вырвавшись из цепких рук Фин-Кединна, Торак бросился бежать – мимо часовых, прочь из лагеря, в Лес. Добравшись до залитой лунным светом полянки, он рухнул на землю, цепляясь руками за ствол ясеня, и его снова так скрутило, что потемнело в глазах. Потом к горлу подступила тошнота, и Торака начало выворачивать наизнанку. * * *