фГлава 1 РАБОТА МОЕЙ МЕЧТЫ Этим утром я вошла в офис Хелен, будучи уверенной, что меня уволят. Вообще-то, мое увольнение не входит в обязанности моего босса. Это задача отдела по работе с персоналом. Только вот этот отдел сократили. «Эдж», журнал, для которого я пишу и который люблю с тех пор, как закончила колледж, стоит на краю пропасти. Три шага внутрь загроможденной комнаты, забитой стопками старых журналов, выпущенных нами и нашими конкурентами, и мой завтрак (кофе с двумя ложками сахара и клубничный джем на цельнозерновом тосте) в желудке превращается в камень. Даже не отрывая взгляда от папок в руке, Хелен указывает мне на стул напротив своего. — Рейчел, присядь. Я тихонько сажусь, и тысяча вещей вертится у меня на языке: я могу работать лучше; я могу работать больше; позвольте мне работать больше, две статьи в неделю вместо одной. Даже: я буду работать бесплатно, пока мы не встанем на ноги. Мне не по карману работа без оплаты. У меня аренда, я все еще выплачиваю кредит за учебу в колледже, и у моей мамы, которую я очень люблю, проблемы со здоровьем, а страховки нет. Но и работу я тоже люблю. Я не хочу, чтобы меня уволили. Я никогда не хотела ничего другого, только работать там, где сейчас, в это мгновение, пока моя судьба в ее руках. Вот с такими ощущениями страха и предчувствия приближающейся потери я сижу здесь и жду, когда же Хелен, наконец-то, опустит ту папку и взглянет на меня. И я задумываюсь, когда наши глаза встречаются, станет ли следующей историей, которую я буду рассказывать, то, как она меня уволила. Я люблю истории. То, как они придают форму нашим жизням. Как они затрагивают людей, которые даже не знают нас. Как они влияют на нас, даже если события происходят не совсем в нашей собственной жизни. Моей первой любовью стали слова, которые моя мама и бабушка говорили мне о моем отце. Через эти слова я получила то, чего у меня не было в реальной жизни — отца. Я собирала их, объединяла, запоминала истории, которые из них складывались. Куда он повел мою маму на их первое свидание (в японский ресторан), был ли его смех забавным (был), каким был его любимый напиток (“Dr Pepper”). Я выросла с любовью к этим историям и ко всем фактам и деталям, которые позволили мне представить, хотя бы в воображении, воспоминания об отце, который был рядом со мной всю жизнь. Моя тетя сказала, что это лишь мечты, когда я рассказала, что хочу, чтобы слова стали карьерой, но моя мама продолжала цитировать мать Пикассо. «Мать Пикассо говорила ему, что, если он вступит в армию, он станет генералом. Если станет монахом, то дослужится до должности Папы Римского. Вместо этого он стал художником, он стал Пикассо. То же самое я чувствую по отношению к тебе. Так что, Рейчел, занимайся тем, что любишь». «Я бы делала это с большим удовольствием, если бы ты тоже занималась тем, что любишь», — всегда отвечала я, испытывая печаль. «Я люблю заботиться о тебе», — каждый раз говорила мама. Она прекрасный художник, но никто так не считал, кроме меня и крошечной галереи, которая обанкротилась спустя месяц после открытия. Так что у моей мамы была обычная работа, а ее внутренний Пикассо был вынужден замолчать. Но она пожертвовала так многим, чтобы дать мне образование и не только. Поскольку я довольно стеснительна с незнакомцами, я не получала особого одобрения со стороны большинства своих преподавателей. Ни один из них не верил, что у меня есть способность и силы для настоящей журналистики, так что я справлялась за счет того единственного, что было у меня — поддержки моей мамы и ее веры в меня. Я работала на «Эдж» почти два года, сокращения начались больше трех месяцев назад, и мы с коллегами боимся, что станем следующими. Все, включая меня, отдаются на 110 процентов. Но для беспечных коммерческих предприятий этого не достаточно. Похоже, что нет другого способа спасти «Эдж», кроме как значительного капиталовложения, которое не предвидится, или публикации более впечатляющих историй, чем те, которыми мы занимаемся сейчас. Как только Хелен открывает рот, собираясь заговорить, я с ужасом ожидаю услышать «Мы вынуждены тебя отпустить». Я уже обдумываю историю, идею, которую я могла бы преподнести для своей следующей колонки, что-то смелое, что заставит заговорить о нас и каким-то образом позволит мне продержаться на работе чуть подольше. — Я думала о тебе, Рейчел, — говорит она. — Ты сейчас встречаешься с кем-нибудь? — Э... Встречаюсь с кем-нибудь? Нет. — Что ж, это именно то, что я хотела услышать! — она откладывает свои бумаги в сторону и достает с полки один из журналов, бросая его на стол между нами. — Видишь ли, у меня есть предложение для тебя. Возможно, оно потребует от тебя немного изменить свои моральные убеждения. В конце, я думаю, ты будешь с лихвой вознаграждена, — она показывает мне старый журнал, печально улыбаясь. — Это был наш первый выпуск. Пятнадцать лет назад. — Обожаю его! — говорю я. — Я знаю, ты всегда интересовалась тем, с чего мы начинали. Поэтому ты мне и нравишься, Рейчел, — говорит она, не выказывая ни малейших признаков теплоты. Кажется, просто констатируя факт. — Знаешь, «Эдж» раньше что-то значил. Все эти годы, ранее, мы не боялись нарушать правила, рисковали там, где другие журналы пасовали. Ты кажешься единственной, кто все еще придерживается этого. “The Sharpest Edge” — «Под пристальным взглядом» — рубрика с наибольшим числом комментариев. Ты сосредоточена на трендах и высказываешь свое суровое, истинное мнение. Даже когда люди не согласны с твоим мнением, они уважают тебя за то, что ты делишься им с такой честностью. — По этой причине, как мне кажется, в моем офисе сейчас ты, а не Виктория, — она вскидывает голову, указывая вне офиса, на мою величайшую соперницу, Викторию, должно быть, занятую на своем рабочем месте. Вики. Помимо меня, она единственная упорно трудится в «Эдж» и каким-то образом всегда преуспевает, обходя меня. Я не испытываю враждебности по отношению к Виктории. И все же складывается ощущение, что проходит какой-то конкурс популярности, на который я не подписывалась. Она всегда выглядит чертовски счастливой, когда Хелен недовольна тем, что я написала, и порой я не могу написать ни слова, просто потому, что волнуюсь, что подумает Виктория. — Видишь ли, я подумываю прищемить кое-кому хвост. Если мы хотим остаться в деле, становится все яснее и понятнее, что требуется что-то более радикальное. Что-то, что заставить людей заметить «Эдж». Ты со мной? — Я согласна. Если есть возможность вдохнуть в «Эдж» новую жизнь... — Мы стали такими жалкими, такими трусами; пишем репортажи с безопасного расстояния, боясь высунуться, боясь нажать на кнопку, чтобы не взорваться. Мы гаснем. Нам нужно освещать темы, которые пугают нас, завораживают... а никто не восхищает этот город сильнее, чем наши холостяки-миллиардеры. Ты знаешь, о ком я говорю? — О плейбоях? Она улыбнулась. — О худшем их них, — она протягивает другой журнал. Я смотрю на обложку, надпись на которой гласит: «Святой или Грешник?» — Малкольм Сент, — шепчу я. — Кто же еще. У человека, который смотрит на меня с обложки, идеальное лицо, прекрасные губы и глаза, зеленее донышка пивной бутылки. Его улыбка сулит беду. Она как бы говорит, что ему нравится причинять неприятности и что, чаще всего, он выходит сухим из воды. Но есть и какая-то отстраненность, какой-то холод в его взгляде. О да, эти зеленые глаза сделаны из зеленого льда. — Я слышала о нем, — я признаюсь, начиная нервничать. — Да и кто из живущих в Чикаго не слышал. «Безжалостный», как о нем говорят. «Прожженный бабник», говорят они. И настолько амбициозен, что утер бы нос бы даже Мидасу. О да. Поговаривают, что Сент не успокоится, пока не заполучит весь мир. — Виктория думает, что ты слишком молода и неопытна, чтобы браться за столь рискованный проект, Рейчел. Но ты одинока, а она нет. — Хелен, ты знаешь, как сильно мне нравится писать о трендах, но также ты в курсе, что мне очень хочется писать о чем-то более важном, истории о домах людей, о безопасности. Я хочу заслужить эту возможность, и если это и есть мой шанс, тогда я тебя не подведу. Какого рода историю о нем ты бы хотела? — Разоблачительную статью, — она ухмыляется. — Ту, из которой мы узнаем сочные и пикантные подробности о нем. Я говорю о четырех конкретных вещах. Как ему удается всегда сохранять спокойствие и держать все под контролем? Что там за история с его отцом? Какую роль в его жизни играют все эти женщины? И откуда у него такая одержимость цифрой «четыре»? Итак, — она хлопает ладонью по столу, привлекая мое внимание, — перейдем непосредственно к сути... Скажем прямо, Рейчел — ты должна попытаться с ним сблизиться. Лги, так сказать, безобидная ложь. Осторожно проникни в его мир. Подобраться к Сенту не просто, потому-то никто до сих пор не нашел ответа даже на один вопрос, не говоря уже обо всех четырех. Я слушала. Мое любопытство работает в полную мощность. Но кое-что меня смущает. Ложь. Маленькая безобидная ложь. Конечно, я иногда обманываю. Я же человек. Я делала хорошие вещи и плохие вещи, но я предпочитаю придерживаться стороны добра. Я дорожу своим сном, покорнейше благодарю. Но именно этого шанса я жаждала с тех пор, как поступила в колледж. — И если Сент захочет поиграть с тобой, — продолжила Хелен, — ты должна быть готова. Возможно, тебе придется подыграть ему в ответ. Ты сможешь это сделать? — Думаю, да, — я отвечаю, выглядя намного более уверенной, чем себя чувствую. Просто я... я не знаю, сколько еще возможностей вроде этой мне представится. Я никогда не смогу перейти к освещению вещей, которые важны для меня, если не приложу всех сил, чтобы быть услышанной. Если не возьмусь за тему, которая так волнует читателей, что способна дать мне голос, который услышат, а я очень, очень хочу этот голос. — Думаешь, ты можешь сделать это? Или... — она смотрит в сторону. Нет. Я не могу позволить Виктории заполучить эту статью. Я не могу отступить. На самом деле, это настолько принципиально, что я не сдвинусь с места. — Я сделаю это. Я способна. Я хочу хорошую историю, — заверяю я Хелен. — Мы всегда можем подождать, и найти тебе другую хорошую историю, Рейчел, — говорит она, теперь играя адвоката дьявола. — Я сделаю это. Теперь он — моя история. — Он — история всего Чикаго. Он любимец Чикаго. С ним нужно обращаться осторожно. — Он — это история, которую я хочу рассказать, — заверяю я ее. — Это я и хотела услышать, — она смеется. — Рейчел, ты просто прелесть. Ты хорошенькая. Ты смешная и ты тяжело трудишься, ты отдаешь всю себя, но все, ради чего ты живешь, настолько наивно. Ты здесь вот уже два года, еще даже не закончив колледж, ты уже достигла цели. Но ты все еще юная девушка, играющая в мире для взрослых. Ты слишком молода, чтобы знать, что есть особые правила поведения в обществе богачей в этом городе. — Я знаю, что мы обычно стараемся угодить богачам. — Просто помни, Сент может уничтожить журнал. Он не должен обо всем узнать. К тому времени, как все станет известно, он увидит свое лицо на обложках в газетных киосках. — Он меня не поймает, — бормочу я. — Хорошо, Рейчел, но я хочу интимных откровений. Я хочу все детали. Я хочу почувствовать себя в его шкуре. Каково это, быть им? Ты расскажешь это всему городу, — она счастливо улыбается, возвращая компьютер к работе, шевеля мышкой. — Я жажду услышать обо всем. Так что вперед, Рейчел. Раздобудь историю и напиши ее. Черт побери, Ливингстон. Ты получила задание! Я настолько потрясена и рада, в эйфории, я направляюсь к двери, дрожа от желания поскорее приступить к работе. — Рейчел, — окликает она, когда я открываю стеклянную дверь, а все внутри у меня сплелось в клубок. Она кивает головой. — Я верю в тебя, Рейчел. Я так и стою, в ужасе и благоговении, что наконец-то, наконец-то получила ее доверие. Я не ожидала, что страх провалить все дело также свалится на мои плечи. — Спасибо за шанс, Хелен, — шепчу я. — Ах да, и последнее. Обычно Сент недоступен для прессы. Но есть одно исключение, и мне кажется, тебе может с этим повезти. Просмотри его новый социально-сетевой сервис — Interface. Используй его, чтобы сблизиться. Возможно, ему и не нравится пресса, но все же он бизнесмен и с радостью использует нас для собственной выгоды. Я киваю, будучи на долю процента уверенной в себе и на десятки процентов сомневаясь в своих силах, а стоит мне выйти наружу, как я нервно выдыхаю. Ладно, Ливингстон. Сосредоточься, и давай сделаем это. *** Я нахожу столько информации на Сента, что отправляю себе на почту десятки и десятки ссылок, чтобы продолжить исследование вечером в своей квартире. Я звоню к нему в офис, и в разговоре с его заместителем прошу об интервью. Она заверяет меня, что они дадут мне знать. Я скрещиваю пальцы, отвечая: «Спасибо, я свободна в любое время. Мой босс очень заинтересован в публикации о новом проекте мистера Сента.» На сегодня это все, и я направляюсь домой. Моя квартира находится рядом с «Блумерской шоколадной компанией», в Фултон Ривер Дистрикт. Я просыпаюсь от аромата шоколада в воздухе. Здание, в котором находится моя квартира, пятиэтажное, на краю центра города.