– Зачем? – Фанчи вопрошает насмешливо. Отставляет чашку, на дне которой застывает чёрная и густая гуща, что скоро растечётся по костяному фарфору блюдца, оставит замысловатые узоры на стенках, а Фанчи склонит голову набок, прищурит темно-карие глаза и увидит что-то большее, чем просто кляксы, кои всегда видела я. И на кои так ругалась пани Власта: помощницы по хозяйству в приличном доме на кофейной гуще не гадают. – Нужно измерить высоту каблука, – я сообщаю важно, помахиваю для наглядности туфлями, растолковываю. – «Ястребиный коготь, соколиный глаз» в прошлый раз объявила, что больше десяти сантиметров – это уже моветон для Black Tie[1]. – Поэтому ты решила подстраховаться линейкой? – Мне нужны доказательства, что тут ровно десять, – нюдовую замшевую пару я гордо водружаю на стол, усаживаюсь во второе кресло и, перегибаясь через ручку, сообщаю по секрету, – и я пообещала пани Богдаловой, что в следующий раз принесу с собой линейку. – На званный вечер? – Фанчи охает. Хмурится неодобрительно. И чёрные линии бровей изламываются, сходятся к переносице. – Не совсем, – я отвечаю с долей сожаления, – сегодня презентация новой коллекции «Сорха-и-Веласко». Я там буду по работе, но, думаю, пару минут для занимательной беседы со стариной приятельницей пани Власты смогу найти. – Кветослава… Вот теперь на лице Фанчи чистый ужас, что даже затмевает обычный укор на моё «пани Власта» вместо «бабушка», и сохранять дальше серьёзное выражение лица не получается, я хохочу, глядя на неё. И свёрнутой газетой по макушке получаю. – Ты не исправима, – Фанчи укоризненно качает головой. А я согласно киваю, подцепляю одну из булочек, выуживаю её из корзинки и, подставляя лицо палящему вечернему солнцу, ем. Тянусь за молоком, но получаю по руке всё той же газетой. – Где ты видела, чтобы леди хомячили в вечерних нарядах? И положи мой кулинарный шедевр на место! – Во-первых, я не леди… – я опасливо отодвигаюсь с кулинарным шедевром, пока не отобрали, смотрю глазами Кота из «Шрека» и бубню с набитым ртом, доказывая, что да, не леди и вообще человек некультурный, – во-вторых, стыдно отбирать у убогих первую и, заметь, последнюю за день еду, а в-третьих, ты мне поможешь с укладкой? Опасный и по-настоящему важный вопрос я таки озвучиваю, превосхожу по милоте Кота, давлю на жалость, совесть, сострадание, гуманность и любовь, которые у Фанчи точно есть. Она не может не любить меня. Даже, если месяц со мной не разговаривала из-за обрезанных волос, расценив сие действие как личное оскорбление. – Ты сегодня без Кобо? – Фанчи злорадствует. Потому что вопли одного из лучших стилистов и моего друга по моём возвращении из России, осенью, она слышала хорошо, как и всё Старе Мнесто. Поддерживала. А Кобо ругался одухотворенно, заламывал руки, простирал их к потолку и уверял, что видеть меня после подобного кощунства не может и что касаться той пакли, в которую я превратила прекрасную шевелюру, он никогда и ни за что не будет. И, кажется, не стал. Не ответил вчера на кучу моих звонков и тонну сообщений. – Фанчи… – я пародирую её укоризненный тон. Бросаю взгляд на наручные часы, что не успела ещё снять. Они же показывают шесть, пора поторапливаться, заканчивать собираться и дискуссировать о возвышенном. – Убогих девать некуда, – ударяя на первое слово, она бормочет сердито. Встает первая и от моего радостного возгласа морщится, но не уклоняется, даёт поцеловать в морщинистую щёку и обнять. И на мои заверения, что она лучшая, только снисходительно фыркает. Прячет улыбку. Колдует над «тремя волосинками», что едва достают плеч, вьются и топорщатся во все стороны, но Фанчи их усмиряет, делает из меня приличную леди. Как сказала бы пани Власта. И, возможно, даже одобрительно кивнула бы. Или нет? Я подхожу к зеркалу, вглядываюсь придирчиво в отражение, ищу изъяны, ошибки, недочеты, упущения, несоответствия… список, что у меня есть, продолжать можно очень долго. Но ярко-красный наряд, составленный из юбки с завышенной талией и кружевного кроп-топа, сидит идеально, оставляет лишь небольшую полоску кожи. В рамках приличия. – Добавь, и будет идеально, – Фанчи подходит неслышно, протягивает бархатный футляр с брильянтовыми серьгами пани Власты. Фамильными. И, помешкав, я всё же их беру. Они уместны, не уступают в своём величии изделиям «Сорха-и-Веласко», не будут выглядеть новомодными дешёвками. Поскольку драгоценности панов из Рожмильта дешёвыми быть не могут, пусть из всех драгоценностей и остались только эти серьги. Изящные. Будто невесомые. Всё же тяжёлые, они оттягивают мочки, и к середине ночи, когда всё закончится и можно будет поехать домой, серьги захочется снять вместе с ушами. – Пора, – Фанчи вторит разнёсшейся по всей квартире трели звонка. Спускается. Гремит дверной цепочкой. И мне тоже пора спускаться, но приступ нарциссизма, как хмыкнула бы пани Власта, меня догоняет, заставляет полюбоваться своим отражением ещё, улыбнуться ему и самодовольно отметить, что причёска получилась не хуже, чем если бы над ней трудился Кобо, и что акцент, выделив глаза, я сделала правильно. Получила в итоге красавицу, сошедшую с обложки глянца… – Крайнова! – нетерпеливый голос Любоша раздается снизу. Обрывает приступ самообожания, подгоняет, и, подхватив клатч, я гордо отстукиваю каблуками по лестнице. Чувствую себя одной из киноактрис, которые спускаются медленно, появляются постепенно в кадре и восхищённые взгляды окружающих ловят. Я тоже ловлю. Держу королевскую осанку, поднимаю гордо подбородок и… порчу сцену, достойную Голливуда, гримасой, что, опережая мысли, появляется в ответ на закатанные Любошем глаза, в коих восторг я таки заметить успеваю. – Ты испортил мой торжественный выход, – я сетую. Преодолеваю уже быстро оставшиеся ступени. Выстукиваю гневно каблуками. – А ты испортишь моё выстраданное интервью, если не поторопишься, – Любош парирует невозмутимо. Отклоняется от возмездия и клатча. – Я когда-то что-то тебе портила?! – Машина, замок, нервы? – Вычеркни замок, он был песочный, а мне было пять, – теперь глаза закатываю я. Слышу удивленное хмыканье Марека. Второго визитера, моего спутника на вечер и нашего штатного фотографа, который отрекомендовывается Фанчи как главный фотограф «Dandy». И по лицу Любоша, стоящего за спиной «главного» фотографа, скользит мимолетная плутовская улыбка. Однако сам он не возражает, молчит, пусть фотографов в штате всего два и холодную войну за именование «главного» Павел с Мареком ведут не первый год. Соревнуются. И равенство на радость хитрого лиса Любоша признать отказываются, а первый интриган «Dandy» отказывается определить и провозгласить главного. Конкуренция его устраивает. Кладет с завидным постоянством на стол прекрасные фотографии, что вызывают зависть конкурентов и восторг читателей. – Добрый вечер, – Марек переключает свое внимание на меня.