– Придется Петру объяснять, что мы из имеющейся информации о Колотове уже ничего не выжмем. Типичный «висяк». Ты же знаешь, что такого рода дела или не раскрываются никогда, или раскрываются случайно, через неопределенное время, когда всплывет какая-то информация, которую мы сумеем оценить или успеем подхватить, – покачал головой Лев. – Петр это и без нас прекрасно знает… – хмыкнул Стас. Когда Гуров вернулся домой, то сразу понял, что Маша спит. Это была особенная тишина – тишина домашнего покоя и уюта. Нет, когда Маша не спала, в доме у них тоже было уютно и спокойно, но это была другая атмосфера, атмосфера уютного домашнего движения, или запаха, когда жена готовила, или атмосфера творческая, когда Мария Строева репетировала. Сейчас Лев ощутил блаженную тишину, в недрах которой, уютно свернувшись калачиком, спала жена. Так уютно спать, как спала она, не умел никто на всем свете! Разувшись, Лев тихо вошел в гостиную. Дом! Как это хорошо, и как много смысла в этом коротком слове. Недавно Светлова высказалась на этот счет, что она, войдя в квартиру, отгораживается от всего белого света. Нет, Гуров, в отличие от нее, не отгораживался. Он приходил в свой маленький уютный мир, в котором ему было комфортно, но не создавал границы или иллюзии границы, работа не позволяла. Но в те минуты и часы, когда не беспокоил телефон, когда его не вызывали на службу или не звонили по делу Крячко или Орлов, Лев умел отключаться. И помогала ему в этом именно жена. Она создавала этот уют, этот тихий мир, берегла его, хотя и ее работа в театре порой заставляла Марию бывать дома довольно редко. Гуров тихо прошелся по комнате и опустился в кресло у окна. Маша спала, накрывшись не пледом, а свитером мужа и уткнувшись в него носиком. Это было очень трогательно. Он не хотел ее будить, но Мария тут же открыла глаза и прошептала сонным голосом: – Привет! Ты уже пришел или это я еще сплю? Гуров промолчал, глядя на жену с улыбкой. Пусть еще немного понежится. Это ведь так здорово – не вставать сразу, не открывать глаза, а дать себе еще минутку сладко подремать. – Я сейчас, – промурлыкала Мария. – Ужинать пойдем… А потом они сидели на кухне под большим абажуром, который освещал только стол. Был еще светильник у разделочного столика и раковины. Но уют создавал именно этот любимый абажур. И они ужинали не спеша, потом так же спокойно и неторопливо пили чай из домашних бокалов, а не из гостевых чашек. И было тихо, было спокойно, а за окном город накрывала ночь. Можно почитать перед сном, а потом тихо поцеловать засыпающую Машу в висок, потушить свет и лечь спать… Телефонный звонок раздался пронзительно и неестественно, хотя эта мелодия была установлена на телефоне Гурова уже лет пять и он привык к этому звуку. Просто сейчас он разрушал мир тихого домашнего уюта, звал туда, в мир преступников, крови, подлости. И это было противоестественно. Маша посмотрела на мужа и опустила глаза. Как часто в это время такие вот звонки заставляли Льва вставать и уезжать на всю ночь, а то и на две ночи. Ей тоже не хотелось, чтобы именно сейчас все закончилось именно этим. – Товарищ полковник, – раздался в трубке незнакомый голос, – мне сказали, что по вашей ориентировке из главка звонить можно в любое время. Это по поводу пенсионеров. Голос был напряженный, излишне нервный. Гуров чуть было не поморщился от досады, но решил не пугать Машу и сделал ленивое выражение лица. – Представьтесь, – проворчал он в трубку. – Виноват! – более уверенно отозвался голос. – Капитан полиции Сиротин, старший участковый 216-го отделения полиции Юго-Западного округа. – Вот теперь давайте по существу, товарищ капитан. Маша поднялась и понесла посуду в раковину. Включать посудомоечную машину из-за двух тарелок и двух чашек она не стала. Как-то по-особенному разочарованно зажурчала вода из крана. Лев посмотрел на спину жены, и ему показалось, что сейчас уйти со своим служебным разговором с кухни было бы сродни предательству. Это как порвать тонкую и нежную ткань, окутавшую тебя. Как порвать чувства и ощущения. Старею, что ли, с неудовольствием подумал он. Сентиментальным стал. А может, просто я очень люблю Машу. И Лев остался сидеть за столом, слушая незнакомого капитана. – На нашем участке был случай с пенсионером. И как раз заслуженным, как у вас в ориентировке и указывалось. Генерал-майор в отставке Бурунов скончался месяца три назад. Жил одиноко, родственников не было, жена умерла. – Как давно умерла у него жена? – машинально спросил Лев, еще даже не поняв, почему именно этот вопрос у него выскочил первым. – Я не знаю, товарищ полковник, – замялся участковый. – Случай-то рядовой, я не особенно вдавался в подробности. И криминала там никакого нет, старик, сердце. Да и произошло все на участке моего подчиненного, старшего лейтенанта Осипова. Он проверку проводил. Гуров хотел отчитать капитана. Ему следовало знать подробности, ведь дело касается смерти человека, видимо, скоропостижной. А он даже не глянул в предоставленные подчиненным документы. Но сейчас заниматься воспитанием офицера было совсем не время. – Завтра к девяти утра пришлите этого своего Осипова ко мне на Житную с полной информацией по факту смерти генерала. – Виноват, товарищ полковник, но, наверное, не получится, – глухо прозвучал голос капитана. – Не работает уже в органах Осипов. Выгнали за пьянство. Он удостоверение до сих пор не сдал. Я его уже пытался найти, но пока не получилось. Пьет, запой у него. – Вы не поняли меня? – голос Гурова стал ледяным. С таким он давненько не сталкивался, чтобы человек в погонах вот так отвечал на полученный приказ. Формально полковник для этого капитана не был начальником, даже по другому Главку числился, но все равно, чтобы старшему офицеру из центрального аппарата МВД вот так отвечали! Лев взял себя в руки, чуть помедлил и заговорил снова. Не стоило перегибать палку, ведь обстоятельства увольнения Осипова могли быть действительно сложными. И он на самом деле мог сейчас пить запоем в любой дыре, хоть с бомжами. А у участковых работа напряженная. Нет времени у капитана Сиротина на то, чтобы гоняться еще и за нерадивым бывшим сотрудником. Есть у него дела и поважнее. – Если дело попало в МВД, значит, это очень важно. Мне нужно это вам объяснять? – Нет, я понимаю, товарищ полковник… – Не перебивайте! Это очень важно, и ваш Осипов сейчас чуть ли не единственный свидетель того, что там было в квартире умершего пенсионера. Можно обойтись и без него, но на это уйдет уйма времени, а его у нас нет. Вот что, товарищ капитан. В лепешку расшибитесь, но максимум информации о том, где искать Осипова, мне к утру соберите. Что можно предпринять, сделайте за эту ночь. Утром в девять часов я буду у вас. Подумаем, как быть дальше. – Есть, товарищ полковник… Гуров положил трубку на стол и потер лицо ладонями. Может, пустышка, а может быть, этот случай как раз имеет прямое отношение к делу о смерти бывшего чиновника. Хорошо, что он не накричал на этого капитана Сиротина. Очень было бы некрасиво, не зная человека и не зная обстоятельств, так его унижать. И самому унизиться, если уж подумать. Тоже мне, великий сыщик, полковник из Главка! Распоясался! Лев неожиданно рассмеялся и тут же наткнулся на удивленный взгляд жены. – Ты чего смеешься? – спросила она. – Мне показалось, что ты кого-то там ругаешь по телефону, разнос устраиваешь. – Это, Машенька, роль такая, – весело отмахнулся Гуров. – Все мы в жизни играем свои роли применительно к обстоятельствам, все мы в какой-то мере актеры по необходимости. – Что-то не замечала раньше за тобой склонности к лицедейству, – покачала головой Мария. – Это я на тебя так влияю, моя профессия? – Пошли спать, – предложил Лев, – а то завтра у меня очень тяжелый день. – Пошли, – согласилась Маша, вытирая и ставя в шкаф тарелку. Она подошла к мужу, провела рукой по его волосам и посмотрела ему в глаза. – Помни, полковник Гуров, что жена всегда любила тебя за прямоту, открытость и честность. Даже когда еще не была женой. Тяжелые дни проходят, на смену им приходят праздничные, а потом снова случаются трудности. Но мы-то не должны меняться. Давай оставаться прежними? – Давай, – охотно согласился Лев, обняв жену за талию и прижавшись лицом к ее груди. В половине десятого утра Гуров и Сиротин на служебном «уазике» Сиротина подъехали к старому коттеджу на Варваринской улице. Этот зеленый район за МКАДом активно застраивался новыми загородными домами, но здесь еще оставалось достаточно и старых коттеджей послевоенной постройки. Шиферные крыши терялись в кронах старых деревьев. Заборы сплошь поросли густым кустарником. Капитан остановил машину у старого, но ухоженного деревянного забора, который явно местами чинили в этом году. Ночью кто-то из участковых позвонил Сиротину и сказал, что Осипов вернулся домой и с кем-то пьет. Музыка у них орет на весь переулок. – Здесь он живет, – кивнул капитан на калитку с железным ромбиком номера дома. – Тихо чего-то, видать, перепились и дрыхнут там без задних ног. Пока у нас работал, хоть как-то держался, пил только по выходным, а теперь совсем сорвался. Сколько я его ругал, материл по-свойски. Ничего не понимает человек. – Знаете что, Сиротин, – взявшись за ручку двери, сказал Лев, – вы подождите меня в машине. Я сам. Поверьте, так будет лучше. – Вы не знаете, какой он, когда пьян, – нахмурился капитан. – А теперь, когда его из полиции турнули, он вообще озлобленный. Со мной он, может, еще одумается, форму увидит, не станет наглеть. А с вами сдуру может и с кулаками полезть. Скажет потом, что не знал, что вы из полиции. – Я приказываю вам ждать меня здесь! – процедил Гуров сквозь зубы и вылез из машины. Этот участковый раздражал его до невозможности. Распустив узел галстука и вдохнув свежий воздух зеленого поселка, Лев подошел к калитке. Улочка была пустынной: ни машин, ни людей, да и звуков почти никаких, кроме кричащих где-то в кронах деревьев двух птиц. Положив руку на край калитки, сыщик вдруг обратил внимание, что она не заперта. А что удивляться, сказал он сам себе, если откуда-то вернулись пьяные в дым мужики, да еще продолжили пить всю ночь. Может, под утро кто-то из них домой подался, а хозяин лежит пьяный. Ничего удивительного. Толкнув калитку, он по растрескавшемуся старому асфальту дорожки двинулся к дому. Двор был запущенный: трава не стриглась, лавка со столиком под окном покосились и потемнели от времени, какие-то ржавые ведра у стены кирпичного сарая. Дверь в дом тоже была не заперта, даже закрыта не совсем плотно. Гуров решительно поднялся по двум кирпичным ступенькам и открыл дверь. Две пары обуви: грязные ботинки и стоптанные кожаные плетеные сандалии с оторванным ремешком. Половичок у двери сбит в сторону, вешалка оторвана и висит на одном гвозде. Глянув вдоль пустого коридора, он увидел две двери в конце и одну слева от себя. Оттуда пахло обычной пьянкой, прокуренными стенами и занавесками, пахло неустроенностью жизни. Ох, сколько таких запахов Лев встречал в своей молодости, когда работал простым оперативником в уголовном розыске. Как правило, все и начиналось у людей вот с таких половичков, оборванных вешалок, запахов. А потом драки, поножовщина на бытовом уровне, сердечные приступы, инсульты, шприцы, смерть от передозировки. Он вошел в комнату и замер на месте. Все, что вспоминал, все, о чем только что думал, предстало перед его глазами во всей своей мрачной трагической красе. Мужчина в майке, мятых грязных джинсах и с босыми ногами лежал перед обеденным столом, положив руку на опрокинутую табуретку. Под ним расплывалась небольшая лужа крови. На столе три стакана, тарелки с объедками, початая бутылка водки «Зимняя стужа». Еще две пустые валялись под столом. – Твою ж мать! – Гуров присел рядом с телом и положил пальцы на сонную артерию. Пульс был, сердце билось, хотя и довольно слабенько. Быстро перевернув мужчину на спину, он увидел рваную рану на майке в том месте, куда попал нож. Наверняка вон тот, что лежит в сторонке с окровавленным лезвием. Майка на боку вся пропиталась кровью. Лев быстро осмотрелся. Ничего, никакой аптечки, а действовать надо быстро, счет может идти уже на минуты. Он сорвал с вешалки длинное кухонное полотенце не первой свежести, разорвал его по длине на две полосы. Выдвинув несколько ящиков кухонного стола, нашел относительно чистые тряпицы. Сложив их тампоном, прижал его к ране и обвязал раненого полотенцами. Опергруппа приехала из местного отделения полиции через десять минут после того, как «Скорая» увезла Осипова. Его личность подтвердил капитан Сиротин. Около часа следователь и криминалист осматривали дом, а Гуров вместе с капитаном и приехавшим оперативником опрашивали соседей, которые могли слышать ночной шум, видеть тех, кто приходил к Осипову или с кем он сегодня вернулся домой. А еще через час приехал взволнованный Крячко. – Ну, и во что ты тут вляпался, Лева? Все время себя кляну, нельзя тебя одного никуда отпускать. Как без меня куда-то отправишься, так обязательно с приключениями. Слушая старого друга, Гуров кивнул на лавку со столиком под окном и предложил: – Пойдем посидим на свежем воздухе, а то я с самого утра уже набегался. – Ну, так что это за разборка здесь? – уже серьезно спросил Станислав, когда они уселись в тени деревьев. – Вчера звонил вон тот капитан – старший участковый Юго-Западного округа. Моя ориентировка по пенсионерам сработала. У них месяца три назад умер старичок, в прошлом генерал-майор, вот он и сообщил. Я ведь просил обращать внимание на заслуженных одиноких пенсионеров. А выезжал на место, когда сообщили о трупе в своей квартире, его подчиненный, участковый, который тот район обслуживал. Сам капитан информацией о смерти генерала не владел, не вникал он тогда в детали. А его сотрудник на сегодняшний день из органов уволен за постоянные пьянки. Я велел найти парня, вот и приехали к нему. А здесь – следы ночной попойки и хозяин квартиры с «ножевым» в боку. – Живой? – Да, живой пока. Если организм сильный, выкарабкается. Удар в бок пришелся. Как я понял, у него просто большая потеря крови. – Что думаешь? Инсценировка? Решили убрать его? – Нет, – устало улыбнулся Лев. – Не думаю, что так далеко зашло. Даже если тот второй пенсионер и попадает в наше дело по признакам, то за одну ночь об этом вряд ли могли узнать преступники и суметь организовать покушение. Да и не оставили бы они его раненным, добили бы наверняка. – Ну, может, ты и прав, – вздохнул Крячко. – Генерал, говоришь? Ладно, давай отрабатывать смерть этого генерала. Я возьму на себя этого капитана, поеду с ним, посмотрю, что в делах у них осталось. По адресочку съезжу, присмотрюсь там: что за дом, какие люди живут. – Хорошо. Я вернусь в управление, а ты мне сбрось данные на покойного. Проверю его по Министерству обороны, посмотрю, что на него есть, сведения о родственниках подниму. С Осиповым, я думаю, нам раньше завтрашнего утра поговорить не разрешат. Если даже все с ним нормально, если его приведут немного в норму. Он ведь на место выезжал, мог много чего там увидеть. – Ну, если он пьяница и разгильдяй, я бы на твоем месте особо на разговор не рассчитывал, – покачал головой Стас. – Есть у меня кое-какие сомнения на этот счет, – задумчиво проговорил Гуров. – Уж больно Осипова его бывший начальник не любит. Сам профессионализмом не блещет, а такие всегда чинопочитания требуют и борются за дисциплину во вверенном подразделении. Думаю, парень и так склонен был к алкоголю, а тут еще не сошелся с капитаном. Тот на него давил через начальство в отделении округа, а там никто разбираться не стал, и вытурили его из органов. Не факт, что Осипов такой уж плохой работник был. В любом случае надо проверить и попробовать расспросить его. Разочароваться в человеке мы всегда успеем. Глава 3 Вилы были старыми, зловеще ржавыми. На рассохшемся черенке они держались плохо, и при каждом движении мужчины покачивались, как будто искали жертву. На вид дебоширу было лет около сорока. Рваная футболка на боку испачкана в крови, рукав порван, а на скуле красовалась свежая ссадина. Крячко видел, что мужчина не был сильно пьян, это, скорее, последствие продолжительного употребления алкоголя, именуемое в народе белой горячкой или попросту «белочкой».