С валерьянкой в руках Елена Прохоровна сидела в дежурной комнате отделения милиции. - Последние драгоценности! Всё, что осталось от мужа, все, что берегла для дочери. О боже, о боже!.. - сокрушалась она. - Не волнуйтесь, гражданка, будем искать, - успокаивал ее дежурный лейтенант. - Искать? В многомиллионной Москве? - В двухсотмиллионном Советском Союзе. - Я вас понимаю, лейтенант. То же самое говорят врачи безнадежно больным. Елена Прохоровна уже собралась уходить, как дверь в дежурную открылась, и на пороге выросла цыганка. Ее сопровождал тот самый сержант, от которого Наташа отстала в метро. - Ах!.. - всплеснула руками Елена Прохоровна и потянулась навстречу вошедшей. Сержант доложил дежурному офицеру: - Товарищ лейтенант, задержана гражданка. В доме девять по Софитному переулку квартирная кража. Полотенце с драгоценностями цыганка доставала из-за пазухи так, как будто вынимала собственное сердце. Но руки ее не дрожали той мелкой дрожью, какая обычно бывает у воришек, пойманных с поличным. Прежде, чем расстаться с драгоценностями, цыганка прижала узелок к груди и только потом бросила его на стол. Так расстаются только с очень дорогими вещами. Когда дежурный офицер разворачивал полотенце, в комнате стояла тишина. Елена Прохоровна, затаив дыхание, хотела привстать, но не могла: не было сил. Вначале блеснули два бриллианта в золотой резной оправе. Потом выкатились два массивных кольца, серьги и два перстня. Один перстенек, маленький, изображал свернувшуюся змею, другой, побольше - лошадиную подковку. Елена Прохоровна потянулась («Целы, милые!») к фамильным ценностям, но лейтенант жестом дал ей понять, что еще рано. - Не беспокойтесь, гражданка, ваши вещи не пропадут. Получите их после предварительного допроса и описи. - Сосчитав драгоценности, лейтенант спросил: - Все цело? - Да, да, все… Лейтенант завернул золото в полотенце и кивнул головой цыганке: - Гражданка, пройдемте. Следом за ними увязалась было и Елена Прохоровна, но лейтенант остановил ее: - Прошу вас, подождите здесь. Вас позовут. В кабинете майора, начальника уголовного розыска, лейтенант высыпал драгоценности на стол. Посмотрев на цыганку, майор заметил, что блеск ее глаз в эту минуту - она не сводила взгляда с того, что у нее отобрали - мог соперничать с блеском двух бриллиантов, которые горели, как два маленьких солнца. Цыганку допрашивал сам майор. Дежурный лейтенант сидел на диване и курил. Больше в кабинете никого не было. Минуты ожидания Елене Прохоровне показались необычайно длинными. Сидела, вставала, ходила по комнате и вновь садилась. Как ни напрягала она слух, как ни старалась уловить хоть слово оттуда, куда увели цыганку, - все было бесполезно: там как будто вымерли. Наконец дверь кабинета распахнулась. Мимо молча прошла цыганка, следом за ней - дежурный лейтенант. Елена Прохоровна, не постучавшись, вошла к майору. Не вошла, а ворвалась. - Ни-че-го не понимаю! Сколько же можно мотать мои нервы? Когда, наконец, я получу свои вещи? Майор молча поднял руку. Этим знаком он вежливо просил сразу и помолчать и присесть. - Вы гражданка Лугова? - Да. - Ваш паспорт. Елена Прохоровна подала. - Успокойтесь. Вам придется подождать еще минут двадцать - тридцать. При допросе задержанной выяснилось, что тут замешаны другие лица. В краже есть соучастники. Елена Прохоровна испуганно отшатнулась, губы ее тряслись. Майор принялся успокаивать: - Не волнуйтесь. Соучастника вы скоро увидите. Он будет здесь с минуты на минуту. Ваши вещи все целы, и вы их получите сегодня же. Необходимо только сделать кое-какие формальности. А сейчас, прошу вас, расскажите, как, когда и при каких обстоятельствах была совершена у вас кража? Елена Прохоровна принялась рассказывать. Майор записывал. Рассказывала она путано, сбивчиво, и всякий раз, когда можно было, не забывала заверить майора, что по существу она не признает никакие гаданья, но на этот раз решила побаловаться ради любопытства. Наташа в этом деле, по ее рассказу, почти совсем не участвовала. Записав показания, майор медленно и внятно прочитал их Луговой и предложил подписать. Церемониал уголовного процесса все более и более пугал Елену Прохоровну. А когда она взяла ручку и вывела дрожащими пальцами свою фамилию, почти у самого ее уха резко зазвенел телефон. Елена Прохоровна вздрогнула и побледнела. Майор взял трубку. - Введите, - распорядился он. В следующую секунду произошло то, чего Елена Прохоровна никак не могла понять. В сопровождении дежурного лейтенанта в кабинет вошли цыганка и Ленчик. - Как? И вы?! - Елена Прохоровна порывисто встала. Ленчик молчал. Он стоял бледный и смотрел под ноги. - И это сын профессора!.. На щеках Елены Прохоровны выступили красные пятна. Если всю дорогу из Сокольников до милиции Ленчика пугала расплата за свою интригу, то теперь, когда среди золотых вещей, лежавших на столе, он увидел маленький перстенек змейкой («Его носила Наташа!»), он понял, что влип в уголовное дело. Соучастие в квартирной краже! Суд. Тюрьма… - Вы знаете этого гражданина? - спросил майор у Елены Прохоровны. Елена Прохоровна возмущалась: - Да. Это же сын известного профессора Ленчика. Делал предложение моей дочери. Бывал у нас частым гостем… - Пока достаточно, - перебил ее майор и предложил выйти. Было приказано выйти и цыганке. Она удалилась в сопровождении лейтенанта. В кабинете остались майор и Ленчик. Боязнь потерять Наташу, когда она была уже совсем близко, стыд перед Еленой Прохоровной и теми, кто об этом узнает, все это беспокоило Ленчика дорогой, когда он еще ничего не знал. А теперь на него напал страх перед уголовной ответственностью. Любовь, стыд - все это отошло далеко, теперь нужно выкручиваться… Прежде, чем начать допрос Ленчика, майор вызвал Елену Прохоровну, возвратил ей драгоценности и разрешил идти домой. После прохлады каменного помещения на улице показалось особенно душно. Не помог и стакан газированной воды. Духота угнетала Елену Прохоровну. Все ее красивые планы блестящей партии для дочери рухнули. И может быть, первый раз за последние годы она дошла до дома, ни разу не взглянув на свое отражение в зеркальных витринах магазинов, в стеклянных окнах домов… Ей было не до этого. Она была потрясена случившимся. Посеревшие щеки дрябло, старчески провисали, уголки губ опустились, взгляд безразличный, отсутствующий. Забыв о приличии, Елена Прохоровна вслух, не замечая прохожих, рассуждала сама с собой: - Мерзавец!.. И ты еще хотел быть моим зятем! Ноги твоей больше не будет в моем доме! Уж если на то пошло - выдам дочь лучше за кого угодно, только не за тебя, негодяй! Ведь это только подумать: путается со всякими воровками, посылает их в мой дом. А если бы ее не задержали? О боже!.. Что б тогда?! Когда Елена Прохоровна открыла дверь квартиры, навстречу ей бросилась Наташа. Она вернулась домой в отсутствие матери и целый час металась у окон в ожидании. - Ну, что, мама? Елена Прохоровна положила маленький сверток на стол и тяжело села в кресло. Наташа нетерпеливо развернула сверток. Из него брызнули своим ярким блеском драгоценности. 41 После случая с цыганкой Наташа заметно похудела и осунулась. Не радовало ее, что сданы государственные экзамены, что получен диплом об окончании университета, что ученый совет факультета рекомендовал ее в аспирантуру. Это состояние мать объясняла просто: сильное переутомление от экзаменов. Спала Наташа плохо. Какие только поводы ни выискивала она, чтобы не думать о Николае. Старалась убедить себя, что в жизни ей с ним не по пути, что у него тяжелый характер, что он эгоист, если больше всего на свете любит свою работу… Устав от раздумий, она, как за спасательный круг, хваталась за самый сильный довод: своим упрямством Николай сведет в могилу Елену Прохоровну. «Нет, нет! - твердила про себя Наташа, лежа на диване. - Ни за что в жизни мы не должны быть вместе! Расстаться. Забыть все… и больше никогда не возвращаться к этому!»