— Милицейская сказка! — процедил Толик сквозь кривую улыбку. — Это только начало сказки. Теперь послушайте середину: ваша мать и сестра стояли перед Князем на коленях. Они просили его оставить хоть кое-что. Он ничего не оставил. Мать он ударил в грудь. Сестре нанес тяжелые телесные повреждения. Лицо Толика оставалось по-прежнему сонливым. Захаров удивился его выдержке. — Гражданин следователь, эти милицейские трюки так же стары, как моя покойная бабушка. Повторяю еще раз: никакого Князя я никогда не знал. А сказку можете продолжать. С детства люблю сказки. — Самое интересное в сказках бывает в конце. Захаров нажал кнопку. В сопровождении сержанта вошла мать Толика. Голова ее была забинтована, глаза заплаканы. При виде ее Толик встал, попятился назад. — Что ты наделал?.. Хоть бы мать пожалел, — сквозь глухие рыдания проговорила вошедшая. — Садитесь — показал ей Захаров на табуретку, с которой встал Толик. Гражданка Максакова, расскажите о том вечере, когда к вам приходил в гости друг вашего сына. — Господи, — не переставала всхлипывать мать, — за что ты меня только наказал? — Прошу вас, не расстраивайтесь и расскажите все по порядку. Несколько успокоясь, мать начала: — В воскресенье это было, под вечер. Пришел он выпивши… — Кто «он»? — вставил Захаров. — Ну всё тот же, друг его, Князем они его зовут. Спрашивает: «Где Толик?» А мне и ни к чему. Кто его знал, что у него на уме. Я к нему со слезами. Говорю, забрали в милицию. — А он? — Он посидел-посидел, вперед все молчал, потом встал и полез в гардероб. Я вначале думала, что он так, шутейно, или оттого, что выпивши… — Так, так, дальше? — поддерживал Захаров рассказ Максаковой. — Когда он стал вытаскивать Толиков костюм, я подошла к нему и принялась стыдить его. Тут он оттолкнул меня и говорит, что это его костюм. Я было кинулась к соседям. Тогда он меня догнал в дверях и сшиб с ног. Я стала просить, а он заладил одно и то же: «Где золотая медаль?» Я сказала, что не видела у Толика никакой золотой медали. Он ударил меня ногой в грудь, а потом чем-то тяжелым по голове. Мать замолкла. — А потом? — Дальше я ничего не помню. А когда пришла в себя, увидела, что в больнице. Поворачиваю голову, смотрю — рядом на койке Валя. Вся в бинтах, лицо распухло. — Какая Валя? — Дочь моя. Всю ее изуродовал… В продолжение рассказа матери Толик кусал губы, сжимал кулаки, наконец, не выдержал: — Мама, хватит! Не нужно больше. Скажи, что с Валей. Где она? — В больнице. — Вот заключение медицинских экспертов. Ее положение тяжелое. Сотрясение мозга, лицо обезображено. Читайте. — Захаров протянул письменное заключение экспертов. — Ах, подлюга!.. Ах, подлюга! — простонал Толик. Он стоял, опустив голову и закрыв глаза ладонями. Потом дрожащим от подступивших слез голосом обратился к матери: — Мама… Прости меня. Иди, домой, прошу тебя, иди. Я виноват во всем. Меня будут судить. Большего Захаров от этой встречи и не ожидал. Он решил, что дальнейшее пребывание матери только помешает допросу. — Гражданка Максакова, вы свободны. Сержант, проводите, — сказал он вошедшему с карабином часовому. Когда мать вышла, Толик твердо сказал: — Гражданин следователь, я все расскажу. Все. Только пообещайте мне одно. — Что именно? — Свидание. — С кем? — С Князем. — Зачем? — Я хочу видеть его. — А если это свидание не состоится? — А если я задушу его в «черном вороне», когда нас повезут с суда?.. Толик дрожал. — Ну, это еще как сказать! Князь гуляет на свободе. А в «черном вороне» пока будут возить вас одного. — Захаров сочувственно улыбнулся. От этой улыбки Толика точно передернуло. — Пишите адрес! — не выдержал он. — Клязьма, Садовая, дом девять, маленькая дача с зеленой крышей, у колодца. Захаров спокойно записывал. — Московский адрес? — спросил он тоном, в котором старался не выдать волнения. — Ременный переулок, дом четыре, квартира семнадцать. Летом он обычно живет на даче. Две тревожные ночи, проведенные в засаде у дачи Князя, легли под глазами Захарова темными кругами. «Неужели и сегодня он не приедет?» — подумал он и поднял глаза на Толика. — Когда обычно Князь возвращается в Клязьму? — Как правило, с последним поездом. Иногда ночует в Москве. Сегодня он будет обязательно на даче. — Почему? — Сегодня суббота. Неделю он «честно» трудился. Сегодня с вечера даст большой загул до понедельника. Это его твердый режим. — С кем он живет? — Сейчас один. Отец в длительной командировке, мать — на курорте. — Он не женат? — Нет. Есть у него любовница. — Оружие? — Пистолет ТТ и нож. Бойтесь ножа. 44 Клязьма. Небольшая подмосковная дачка с заросшим и глухим садом обнесена дощатым покосившимся забором. Рядом с большими соседними дачами она выглядела сиротливо даже ночью. Занавешенные тюлевыми шторами маленькие окна, в которых горел свет, защищались от любопытных глаз прохожих зеленой изгородью акации. Стояла тихая лунная ночь. Лишь то нарастающий, то замирающий гул проходящих мимо электропоездов изредка будоражил тишину дачного поселка. Захаров и Карпенко, одетые в штатское, неслышно закрыли за собой ветхую калитку и, прижимаясь к густому кустарнику, прошли к невысокому крыльцу. Захаров мягко нажал плечом на дверь. Она оказалась закрытой изнутри. — Стой там, — сказал он шепотом и кивнул на зеленую беседку из плюща, куда не проникал лунный свет. — Я пойду к окнам. На свет не выходи. Здесь кто-то есть. Оглянувшись, Захаров, как кошка, прошмыгнул мимо затемненных окон за угол дома и остановился под густой рябиной против освещенного окна. Окно было открыто. Сквозь тюлевую штору можно было рассмотреть двух людей. За столом сидели женщина и мужчина. Захаров прислушался. — Я предлагаю выпить за вашу большую покупку, — сказал женский голос. Если не выпьете, то ваш «ЗИМ» развалится на втором километре или, чего доброго, полетите в пропасть с этого, как его там?.. — Чуйского тракта, — подсказал мужской голос. Такой голос мог принадлежать только физически сильному человеку. — Да, с Чуйского тракта.