Ломако заметил в глазах Алексея искорки злобы и боком вышел в коридор. Оставшись один, Алексей заходил по комнате. Такого удара он не ожидал. Первый раз в жизни подарил любимой девушке цветы, но и те возвращены. Возвращены с позором. Пока об этом знает один Ломако, завтра об этих цветах будут говорить все, кто не уехал на каникулы. Навалилась щемящая тоска, захотелось домой, в Сибирь… Расхаживая из угла в угол, Алексей убеждал себя, что пора бы все это бросить и по-настоящему заняться учебой. На пятом курсе нужно писать дипломную работу, а там не за горами и государственные экзамены. Нужно заниматься, заниматься, заниматься! Из-за Ларисы он в последнюю сессию получил две четверки, тогда как раньше все тридцать два экзамена за три курса сдал на круглые пятерки. «…Все! Кончено! С первого сентября буду работать, как вол! Буду сидеть в читальне до полночи. Мямля, раскис, хотел выехать на букетиках… Эх, сейчас бы года на три махнуть в тайгу или на Северный полюс, чтобы только ее не было рядом…» Взял книгу, попробовал читать, но ничего не выходило. Между строк вставала она… 15 Напрасно Николай ждал Наташу: за документами в паспортный стол пришла не она, а Елена Прохоровна. Недоумевал и лейтенант Севрюков, который должен был известить Захарова о приходе гражданки Луговой. Он догадался: тут что-то неспроста. Севрюков видел, как изменился в лице начальник, когда раскрыл паспорт Луговой. Не ускользнул от него и взгляд, каким, тот посмотрел на страничку, где делается отметка о браке. На щеках Захарова выступили розовые пятна. Когда Николай вернулся с обеда, дежурный старшина подал ему маленькое письмецо. Штампа на конверте не стояло, почерк был по-женски округлый и ровный, но не Наташин. Николай разорвал конверт. На голубеньком листке было написано: «Здравствуй, Коля! Очень прошу тебя, навести как можно быстрее Наташу. Она приехала и серьезно больна. Ни о каких своих новостях, которые могут еще больше расстроить ее, не говори. Веди себя так, как будто вы только вчера расстались. У нее это на нервной почве. Виновник этой болезни ты. Всецело полагаюсь на твою деликатность. Наташа по-прежнему тебя любит. Прошу, об этом письме не говори ей ни слова. Навести ее как можно быстрее. Лена Сивцова. P.S. Очень хочу тебя повидать. Ведь мы все-таки друзья детства». Прочитав письмо, Николай позвонил Луговым. Он представился «старым школьным другом Наташи». Елена Прохоровна ответила, что Наташа больна и к телефону подойти не может. Вечером, когда стемнело, Николай дважды порывался пойти к Луговым, но оба раза возвращался почти от самого подъезда их дома. Он не забыл еще последний разговор с Еленой Прохоровной, которая так оскорбила его своей просьбой не преследовать Наташу. Не забыл он и своего обещания не беспокоить ее. Болезнь Наташи его огорчала. Хотя приезд ее и взбудоражил Николая и тронул старую еще не зарубцевавшуюся рану, но это, однако, было уже не то волнение, которое он испытывал три года назад. Теперь он не поедет в Парк культуры и не напьется с горя, как обиженный мальчишка… Вернувшись в свой кабинет, Захаров раскрыл толстую папку с делом № 317 и просидел над ней до одиннадцати часов вечера. План расследования по делу об убийстве студента Васюкова был прост: «1. Снова рассадить всех по разным камерам и снова: а) допросить каждого о приметах „Леонида“: рост, цвет волос, глаз, одежда; особые индивидуальные приметы; б) необходимо, чтоб каждый из задержанных еще раз шаг за шагом рассказал весь день второго июля: с утра и до момента задержания; кто к кому заходил, в какое время, куда пошли и т. д. 2. Выяснить друзей, с которыми все трое встречались раньше, и взять у них пальцевые отпечатки. Полученные отпечатки сличить с теми, что обнаружены на баранке и сигнальной кнопке угнанной „Победы“. 3. Допросить еще раз родителей. Выяснить, кто второго июля заходил или звонил к каждому из задержанных. 4. Допросить дворников из домов, где живут задержанные. Справка о друзьях и знакомых „тройки“. Кто к ним ходит. 5. Выяснить по месту работы и учебы задержанных: кто с кем дружит. Может быть, этот путь приведет к „Леониду“. 6. Если (а вероятность этого „если“ очень маленькая) „Леонид“ действительно личность случайная среди троих задержанных — немедленно объявить розыски по Москве». 16 Вечерняя Москва выглядела необыкновенно празднично. Здания утопали в огнях иллюминаций, толпы москвичей запрудили улицы, бульвары, скверы. На фоне всеобщего веселья горе Ларисы Былинкиной бросалось в глаза. Она шла по улице Горького и всхлипывала. — Лариса! Что с тобой? — окликнул ее знакомый голос. Она повернулась и увидела рядом Алексея Северцева. Он неловко и растерянно улыбался. — Тебя кто-нибудь обидел? Лариса ничего не ответила и пошла дальше. Алексей шел рядом. Ему стало стыдно за свое праздничное настроение. Причиной слез Ларисы он считал объявленный ей на бюро выговор и возненавидел себя за то, что вместе с другими голосовал за него. Надо сказать ей… — Лора, выслушай меня. Лариса стала всхлипывать еще горше. — Почему ты плачешь? — Меня не берут в Будапешт… — И только? — На лице Алексея появилось деланное спокойствие. Лариса гневно метнула на него полные слез глаза и перестала всхлипывать. — Да разве понять тебе своей агитаторской душой, что такое сцена? И все ты виноват! Ты, со своим активизмом. Она зло закусила губу и пошла быстрее. Маленькая ее фигурка легко скользила в потоке встречных. Поспевая за ней, Алексей иногда наскакивал на прохожих, не всегда успевая извиниться. — Но при чем тут мой активизм? Да если ты хочешь знать… — И не хочу знать. Все вы… — Она не окончила фразы, мешали говорить слезы. Алексей взял ее за руку, она не отстранилась. — Слушай, Лора, — сказал он взволнованно, — у меня идея! Можно помочь тебе с Будапештом. Лариса остановилась. Рассеянный взгляд ее был обращен куда-то поверх домов, в черноту ночного неба. — Леша, если б ты знал, как мне тяжело, — проговорила она после некоторого молчания. Проговорила беспомощно, горько, безутешно. — Если меня не восстановят в коллективе самодеятельности, я что-нибудь с собою сделаю. Я уйду с факультета. Я… — Чудачка ты… — сказал Алексей, хотя в эту минуту ему хотелось сказать «милая»! — Все будет хорошо. Завтра мы пойдем с тобой в вузком комсомола и все расскажем. Я знаю первого секретаря. Он поймет и поможет. — Алексей был готов успокаивать ее хоть до утра. После жестокой пытки, которую она устраивала ему в течение двух лет, он первый раз слышит из ее уст «Леша». — Леша, не бросай меня… Одной мне тяжело. — В голосе ее звучала покорность. Алексей даже не заметил, как они очутились в скверике напротив Моссовета. «Присядем?» — спросил он глазами. — «Я согласна», — отвечал ее покорный взгляд. Присели на скамейке перед фонтаном. — Леша, почему на меня все накинулись? Все сразу стали чужие, злые. Только ты один меня понимаешь. У тебя наверное, добрая душа. Минутное молчание. Алексей чувствовал, что его сердце стало таким непомерно большим, что ему тесно в груди. А Лариса продолжала: — И глаза у тебя добрые. Раньше мне казалось, что ты не такой, хуже… В этот вечер Лариса и Алексей долго бродили по улицам Москвы. О чем они только не говорили: об экзаменах, о том, что через год их направят на практику, о разных пустяках. Но то главное, о чем Лариса столько лет не хотела слушать, Алексею никак не удавалось сказать и в этот вечер. Только когда остановились у подъезда ее дома, он осмелился и начал: — Лора, неужели ты не видишь… Не обращая внимания на его слова, Лариса всплеснула руками и высоко подняла свою маленькую головку с пушистыми русыми прядками на висках. В бездонном небе, усыпанном золотыми звездами, падала большая голубоватая звезда, оставляя за собой тоненький светящийся след. — Я успела загадать! — воскликнула она и прижала руки к груди. — Скажи, что ты загадала? — Ох, если б ты знал, что я загадала! — Лариса вздохнула, ее лицо стало внезапно грустным.