Деревенские опустят ружья и пойдут домой. Девушка вздохнет с облегчением. И решит, что легко отделалась. Что впредь будет довольствоваться воспоминаниями о волке с золотыми глазами. А ему будет тепло и хорошо у нее внутри. Но скоро девушка поймет, что совершила ужасную ошибку, ведь волки – дикие твари, а дикую тварь нельзя держать в клетке. Он захочет выбраться на свободу, но внутри у девушки темно, и он не будет знать, в какую сторону податься. И тогда он начнет выть у нее в крови. Станет глодать ее кости. А когда и это не поможет, волк сожрет ее сердце. Все это – вой в крови, боль в костях – сведет девушку с ума. И она станет вырезать из себя волка, рассекая свою плоть лезвием бритвы. Будет выжигать его, держа руку над пламенем свечи. Будет морить его голодом, отказываясь от еды, пока не превратится в обтянутый кожей скелет. Скоро обоих возьмет могила. Такой волк живет внутри Изабель. Она старается усмирить зверя, но его голод становится все сильнее. Он уже изгрыз ей хребет и подбирается к сердцу. Можно убежать домой. Захлопнуть дверь. Задвинуть тяжелый засов. Не поможет. У лесных волков острые зубы и длинные когти, но на части тебя разорвет не тот волк, что за стенами дома, а тот, что у тебя внутри. Глава 15 Остальные покупки Изабель сделала без происшествий. Правда, был еще косой взгляд продавца сыров, и мясник сказал ей пару колкостей, но она не обратила на них внимания. Изабель подходила к деревенской площади. Они с Тави решили разделиться, чтобы поскорее закончить с покупками, а потом снова встретиться у повозки. К ней Изабель и шла сейчас, но она плохо знала деревенские улицы и могла лишь надеяться, что не заблудилась. Раньше Маман почти не отпускала их в Сен-Мишель. «Только простолюдинки слоняются по деревне», – говорила она. Изабель хотелось домой. Щербатая деревенская мостовая совсем измучила ее изувеченную ногу, и та начала болеть. Лежавшая в корзинке еда – солоноватая ветчина, крохотные маринованные огурчики, острый рокфор с синими прожилками – пахла умопомрачительно, так что голова кружилась, а рот наполнялся слюной. У Изабель живот подвело от голода. Уже много недель она не ела такой вкуснятины. Выходя на площадь, Изабель приняла решение не смотреть по сторонам, в надежде, что ее саму тоже никто не заметит. Но даже глядя на мостовую у себя под ногами, она не могла не слышать разговоров вокруг. Стоя у дверей таверн и лавок, деревенские, не понижая встревоженных голосов, обменивались новостями. Фолькмар фон Брук разорил еще одну деревню. Он идет на запад. Нет, на юг. Всюду беженцы. Добрая королева Элла, да благословит ее Господь, помогает чем может. Она приказала дворянам открыть двери своих особняков и замков для детей, которые остались сиротами после грабительских набегов. Идя своим путем, Изабель услышала стук копыт по мостовой. Она обернулась и увидела группу солдат, которые приближались к площади. Впереди, на прекрасном белом коне, ехал высокий мужчина. Прихрамывая, Изабель отошла с дороги и встала в толпе, у источника. Никто не обратил на нее внимания; люди смотрели только на солдат. Громкие приветственные крики полетели над толпой. – Да благослови вас Господь, полковник Кафар!6 – крикнула какая-то женщина. – Да здравствует король! – отозвалась другая. Высокий полковник сидел в седле, выпрямив спину, и смотрел вперед. На его темно-синем мундире и белых бриджах не было ни пятнышка, начищенные сапоги сверкали. – Хорошо хоть наш Сен-Мишель в безопасности, – сказал кто-то из мужчин, когда солдаты проехали. Другие поддакнули. Действительно, разве король не прислал сюда свои лучшие полки? И разве добрый полковник не разбил лагерь на пастбище Левека, сразу за деревней? Да в одном только этом лагере тысячи две солдат, не меньше. Так чего же нам бояться? Хотя день был теплый, Изабель вздрогнула, точно от холода. «Кто-то прошел по твоей могиле», – говорила Адели, когда такое случалось. Она и понятия не имела, что кровожадный Фолькмар забрался уже так далеко. Ни она, ни Тави, ни Маман больше месяца не выходили из дома. Последние новости – старый король умер, принца короновали, и Эллу тоже, и они теперь король и королева – им рассказали слуги, еще до того, как уйти. Задумавшись о том, что она услышала от жителей деревни, Изабель не заметила выбоину на дороге и со всего размаха влетела в нее увечной ногой. Слепящая боль взметнулась от пальцев к бедру. Едва не вскрикнув, девушка прислонилась к фонарному столбу, чтобы перенести вес на другую ногу. Морщась от боли, она подняла голову и оглядела улицу из конца в конец, надеясь увидеть поблизости свою повозку, но той нигде не было видно. Зато она увидела Одетту, дочку трактирщика, которая приближалась к ней, водя перед собой белой тростью. Слепой Одетте трость была нужна, чтобы ходить по петляющим улицам деревни. Затем Изабель увидела еще кое-кого. Позади Одетты шла Сесиль, дочка мэра, в окружении стайки подруг. Глаза Сесиль были сведены к переносице, язык болтался снаружи. Своей парасолькой она водила перед собой, подражая Одетте с ее тростью. Подружки хихикали. Изабель обуял страх. Она знала, что надо пойти и защитить Одетту. Но у нее так болела нога, к тому же ей совсем не хотелось ввязываться в новую свару. Она сказала себе, что Одетта ведь все равно не знает, что происходит. Зато она, Изабель, все видит и понимает, что следующей жертвой станет она сама. В тревоге она завертела головой, ища, куда бы спрятаться, но поздно. Сесиль ее заметила. – Изабель де ла Поме, ты ли это? – протянула она, тут же забыв об Одетте. И тут Изабель заметила вход в какой-то переулок. Ни слова не говоря, она кинулась туда и помчалась по узкой дорожке между домами, не обращая внимания даже на боль в ноге. В переулке было сыро и пахло сточной канавой. Откуда-то выскочила крыса и оказалась прямо перед Изабель, потом ей на голову едва не опорожнили ночной горшок, но зато ей удалось сбежать от Сесиль и даже оказаться на той самой улице, где осталась повозка. Ей сразу стало легче. Тави еще не пришла, но Изабель была уверена, что сестра скоро появится. А пока можно посидеть и отдохнуть. Ногу будто поджаривали на огне. Ковыляя к повозке, она вдруг почувствовала укол совести. Вспомнила об Одетте. Как она там? Оставила Сесиль ее в покое? Или, разочарованная тем, что не удалось привязаться к Изабель, с двойной жестокостью навалилась на бедную слепую девушку? В книгах по истории написано, что войны начинают короли и герцоги. Это неправда, не верьте им. Войны начинаем мы с вами, вы и я. Каждый раз, когда предпочитаем отвернуться, не заметить, пройти мимо, не связываться. Плохие поступки совершать проще всего, быть трусом легко. Им становишься незаметно. Достаточно повернуться к злу спиной. Поспешить прочь, сказать себе, что все прошло. Ты больше не видишь зла, значит ты с ним покончил. Вот только зло, возможно, считает, что еще не покончило с тобой. Изабель так спешила скрыться, что даже не огляделась по сторонам, когда вышла из проулка и пошла к повозке. – Изабель, дорогуша! Вот ты где! – окликнул ее чей-то голос. В животе у нее как будто завязался узел. Она медленно обернулась. За ее спиной с ядовитой ухмылкой на лице стояла дочка мэра. Глава 16 Сесиль, заносчивая блондинка, c высокомерным видом шагнула к Изабель. Желтое платье, зонтик от солнца, подобранный в тон. За ней следовала свита – девочки из семейств не столь влиятельных. – Как же давно я тебя не видела, Изабель, – пропела она. – Я столько слышала об Элле и о принце. Расскажи, на что была похожа королевская свадьба? Девушки за ее спиной принялись хихикать. Перешептываться. Переглядываться. Все знали, что Изабель, Октавию и Маман на свадьбу Эллы не пригласили. – И как, у вас теперь свои покои во дворце? – спросила одна. – Элла уже подыскала тебе герцога в мужья? – протянула другая. – Кого тут выдают за герцога? Я тоже хочу! – воскликнула третья и восторженно улыбнулась. Она только что подошла к остальным. Ее звали Бертой – пухлая коротышка с торчащими передними зубами. Сесиль обернулась к ней: – За герцога? Да на что ты ему сдалась, Берта? Мы тебе охотника найдем, вот кому толстые кролики по вкусу. Улыбка вмиг слетела с лица Берты. Щеки пошли яркими красными пятнами. Девушки вокруг хохотали. У них не было выбора. Если кто-нибудь не засмеется над шуткой Сесиль, она это припомнит. Сочтет это вызовом и отомстит, превратив строптивицу в объект для насмешек. Под нарядным платьем Сесиль, под планками ее корсета и тонкой нижней сорочкой, билось сердце, гнилое, как трухлявое бревно. Тронь такое, и из-под него полезет на свет всякая гадость. Твари вроде зависти, страха, стыда и злобы. Изабель хорошо это знала, ведь ее собственное сердце тоже стало таким, как у Сесиль, но, в отличие от дочки мэра, она не считала жестокость признаком силы; жестокость всегда выползает из самых темных, вонючих, слякотных уголков человеческой души. Взгляд Сесиль остановился на предмете, который лежал на мостовой. Это был гнилой кочан капусты. Сесиль пинком подкатила его к Берте. – Вперед, – скомандовала Сесиль. – Она заслужила. Она страшная. Страшная мачехина дочка. Берта неуверенно взглянула на кочан. Сесиль прищурилась: – Боишься? Ну же. Ее приказ придал смелости другим девушкам. Они взвыли, словно стая гиен, науськивая бедную Берту. Берта неохотно наклонилась за кочаном и бросила его в Изабель. Тот упал на мостовую, не долетев до жертвы, и только испачкал ей платье. Насмешки стали громче. Острый коготок страха царапнул сзади шею Изабель. Она знала, что Сесиль еще только начинает. Внутренний голос сказал: «Мне не страшна армия львов с овцой во главе, но я боюсь армии овец, которую ведет лев». Когда Изабель оказывалась в беде, у нее в голове внезапно начинали звучать слова то одного, то другого известного полководца. Сейчас с ней говорил Александр Великий, и она сразу оценила его правоту: подхалимки Сесиль, отчаянно жаждущие одобрения, сделают по ее приказу что угодно. Еще Изабель знала: даже хромая, она легко отобьется от одной девушки – но не от дюжины. Значит, придется искать другой выход. – Хватит, Сесиль, – сказала она и, несмотря на боль, развернулась и поковыляла обратно к рынку. Может, Сесиль надоест эта игра, если она, Изабель, откажется от отведенной ей роли? Но она ошиблась. Сесиль наклонилась и подняла с мостовой вывороченный булыжник. – Стой где стоишь, Изабель. Иначе я брошу его в твою лошадь.