Голос на другом конце провода был немногословен: — Да, конечно. — А его роман «Первопричастница»? — По всей видимости. — Это самый знаменитый его роман? — Да. Шикарная книга. Сервас вздохнул. Еще в юности он понял, что каждый должен сам найти нужную ему информацию, и тратить время на поиски не входит в функции книжного магазина. — А сколько романов он написал? — Насколько я знаю… около десяти. — Сколько ему лет? — Что? — Сколько ему лет? — повторил Сервас. Он представил себе, как удивились на другом конце провода. — Минуточку. Через несколько секунд Мартен получил ответ. Тон у продавца был усталый и раздраженный. Видимо, предел его профессиональной выдержки был недалек. — Он родился в пятьдесят девятом. Сервас быстро подсчитал: значит, в 1998-м Лангу было тридцать девять лет. И что его потянуло водить дружбу с пятнадцатилетними девчонками? Конечно, он отвечал поклонницам. Но письма, которые Мартен прочел, далеко выходили за пределы обычной переписки с читателями. Они поражали высокой степенью интимности… Что же породило такую интимность? — А имя Шандор вам о чем-нибудь говорит? — Эрик Ланг — псевдоним, — ответил этот задавака все тем же снисходительным профессорским тоном. — Он родился в Венгрии, и настоящее его имя — Шандор Ланг. — Спасибо, — сказал Сервас и отсоединился. * * * Теперь они снова сидели в гостиной напротив родителей девушек, которые так и не пошевелились, пока в доме работали полицейские. И у тех возникло впечатление, что если они снова придут завтра, то застанут их в тех же позах. Мать больше не плакала, но глаза у нее стали совсем красными. Казалось, она постарела лет на пятнадцать. Отец погрузился в свои мрачные мысли. В доме повисла атмосфера отчаяния и безнадежности, и Сервас почувствовал, что долго здесь оставаться не сможет. Ковальский расспрашивал родителей о привычках девочек, о школе, о том, где они бывали, и голос его звучал мягко и спокойно, что никак не вязалось с тем Ко, которого он знал. Наконец, почесав себе кончик носа, начальник медленно подался вперед. Сервас сразу услышал нечто новое в интонации его голоса, какое-то напряжение, которого раньше никогда не бывало, и его поразила тщательность, с какой шеф выбирал каждое слово: — А не случалось ли в последнее время чего-нибудь необычного, ненормального? Что так или иначе привлекло бы ваше внимание, пусть даже это была какая-нибудь мелочь… К их огромному удивлению, родители обменялись понимающими взглядами и даже кивнули, словно с самого начала ожидали этого вопроса. Сервас сразу насторожился. Ко повернулся к отцу, который пристально смотрел на него, поджав губы. — Мелочь, просто совсем мелочь, — ответил он. — Я уже давно пытаюсь сообщить вам эту мелочь: да, кое-что произошло, да, кое-что нас очень напугало… и если б вы отреагировали раньше, Амбра и Алиса были бы здесь, с нами. Голос отца дрожал от ярости. Мартен увидел, как налился кровью затылок Ко, а под кожаной курткой обозначились и напряглись мышцы плеч. — То есть? — спросил шеф, не скрывая, что ничего не понял. — Разве жандармы вам ничего не говорили? — Какие жандармы? Объясните, пожалуйста. — Это началось месяцев шесть тому назад… звонил телефон, и на другом конце провода молчали… Три ночи подряд, в одно и то же время, ровно в половине четвертого утра. Отец Амбры и Алисы оглядел всех по очереди, прежде чем продолжить. — Я прекрасно помню… девочки были на занятиях. В первый раз мы решили, что это с ними что-нибудь случилось, и запаниковали. Он помолчал, стиснув зубы. — Во второй раз я уже знал, что мне никто не ответит, и сказал в трубку: «Вы, наверное, ошиблись номером». Не спрашивайте меня, почему, но я знал, что это не сумасшедший… И потом, в трубку кто-то еле слышно дышал. Все это происходило в самой середине ночи… А в третий раз я спросил того, кто был на другом конце провода, что ему надо, и попросил оставить нас в покое. Как и раньше, ответа я не услышал. — И у вас нет мысли, кто это мог быть? Отец отрицательно покачал головой. — И все прекратилось? Тот снова мотнул головой. — Он снова позвонил. Через несколько недель… Это были выходные, и девочки приехали домой. Он сказал: «Могу я поговорить с Амброй или с Алисой?» Половина четвертого утра… Я спросил, кто он такой и знает ли, который час. Он повторил: «Могу я поговорить с Амброй или с Алисой?», словно ничего не услышал. Я сказал, что сейчас повешу трубку, а он повторил еще раз: «Могу я поговорить с Амброй или с Алисой»? Тогда я пригрозил, что сейчас вызову жандармов. И он сказал: «Передайте Амбре и Алисе, что они скоро умрут». Сервас увидел, как в глазах отца снова отразился страх, тот самый огромный, неизмеримый страх, что он пережил той ночью. — В эту ночь телефон звонил раз десять. Девочки проснулись. Все были напуганы. И я его в конце концов отключил. — Он еще звонил? — Да. Каждую субботу, в половине четвертого утра, когда девочки были дома. Несколько недель подряд… В конце концов я начал вообще отключать телефон перед сном. — Вы спрашивали девочек, может, они предполагали, кто это мог быть? Отец покачал головой. — Они сказали, что не имеют ни малейшего понятия. — Вы известили об этом жандармерию? Он снова кивнул. — Ну и?.. Его снова охватил гнев. — Никаких известий с их стороны. Они сказали, что ничего не могут предпринять. — Вы можете описать голос в трубке? — Мужчина… молодой… лет двадцати, может, тридцати, но как узнаешь… Он говорил очень тихо. — А вы смогли бы узнать этот голос? Он с сомнением покачал головой. — Вряд ли… Да нет, я же вам уже сказал, он говорил очень тихо. — Благодарю вас, господин Остерман. — Это еще не всё… Голос его задрожал от гнева и укоризны, глаза засверкали. Ковальский резко вскочил, словно ему дали под зад. — Вот как? — Он позвонил прошлой ночью… На этот раз все застыли на месте. — И что сказал? Сервас увидел, как мгновенно осунулось лицо Ришара Остермана. — Сказал, что они мертвы. И еще… что они получили то, что заслужили.