– Как ты это сделал? – спросила она нетерпеливо. – Ну же, скажи! Иоганн расплылся в улыбке. Этой непосредственностью и умением радоваться Маргарита его и пленила. У нее был звонкий, как трель колокольчика, смех, и стоило Иоганну услышать его где-нибудь на площади, на душе сразу становилось светлее и мрачные мысли рассеивались как туман. – Это магия, – изрек он театральным голосом. – Магия? Тоже мне!.. Ты просто шарлатан. Вот погоди у меня! Маргарита вырвала у него колоду, и карты пестрыми лепестками рассыпались по земле. Она рассмеялась и бросилась на него, и в следующий миг они уже возились, как два кутенка. Иоганн ощутил сладостную дрожь в теле. Ему и раньше случалось хватать Маргариту, но в этот раз соприкосновение с ее бедрами пробудило в нем новое чувство. Новое – и весьма приятное. – А это еще что? – хихикнула Маргарита и тронула его промежность. – Еще одна колода карт? В сущности, Иоганн, сколько себя помнил, был влюблен в Маргариту. Среди всех девиц Книтлингена, из которых иные временами бросали на него двусмысленные взгляды, Маргарита единственная по-настоящему его интересовала. Но ему по-прежнему не хватало слов, чтобы выразить это. Вообще-то он был бойким на язык, и его скупые замечания часто сопровождались едкой насмешкой. За это многие горожане называли его умником и нахалом. Только с Маргаритой у него как будто отнимался язык – этим он страдал еще в детстве. Вот и теперь Иоганн не нашелся с ответом на ее кокетливый вопрос. – Там… нет, ничего, – ответил он глухо. – Ничего? А ну-ка, мастер Фаустус, величайший фокусник Книтлингена, проверим, что там у вас в штанах! Маргарита попыталась повалить его наземь, но Иоганн оказался проворнее и бросился на нее. – Хвастун! – просипела она, глаза ее сверкали от страха и желания. – Ты просто-напросто хвастун, признай это! Иоганн надеялся произвести на нее впечатление. С тех пор как восемь лет назад повстречал того жуткого мага на ярмарке, он питал страсть к фокусам – к недовольству своего отца, который называл все это богомерзкой глупостью. Иоганн вытаскивал монеты из ушей и прятал мышей в кармане, чтобы потом они под оглушительный визг выбирались у Маргариты из-под фартука. Он жонглировал шарами, ножами и факелами, превращал кислое вино в сладкое, подышав над кружкой. Всякий раз, когда в Книтлинген приезжали артисты, Иоганн внимательно следил за их действиями. Иногда они разъясняли ему свои фокусы, и он тайком упражнялся в сарае за домом. Это не лучшим образом сказывалось на его репутации в городе. Люди считали бродячих артистов прислужниками дьявола – и при этом не прочь были поглазеть на их выступления. С самого утра Иоганн носил в кармане штанов маленький кожаный мешочек. В нем содержался диковинный порошок. Иоганн получил его на прошлой неделе от бродячего шпильмана [5] в обмен на увесистый кусок сала и два яйца. Если этот порошок поджечь, он начинал дымиться, искрить и шипеть. Иоганн рассчитывал, что позднее удастся вновь позабавить Маргариту. Хотя возможно, что порошок ему уже и не понадобится… – Ага! Попался! Маргарита с воплем опять бросилась на Иоганна и прижала его к земле. Тот и не думал сопротивляться. Она склонилась над самым его лицом, и он чувствовал ее теплое дыхание. Ее волосы пахли медом, соломой и солнцем. Их бедра плотно соприкасались, Иоганн ощущал ее потное тело сквозь тонкое платье. Он так долго ждал этой минуты… Едва ли не всю жизнь. – Ты… ты… шарлатан, – прохрипела Маргарита. – Иоганн Георг Герлах, ты всего-навсего шарлатан. Но, надо признать, шарлатан… прелестный. Иоганн отметил внезапную перемену в ее взгляде. Она глянула на него задумчиво, наклонилась еще ниже, и теперь их губы почти касались. – Ты особенный, – прошептала Маргарита и убрала с его лица черный локон. – Такой непохожий на всех других… В чем твоя тайна, Иоганн Фаустус? Ответь, в чем твоя тайна?.. У Иоганна на лбу выступил пот, во рту пересохло. Его вдруг обдало жаром, как из печи. – Маргарита, я… – начал он шепотом. Вдруг кто-то вцепился пальцами ему в плечо и резко поднял. Маргарита вскрикнула от испуга. Ее тоже схватили и грубо подняли. Между ними стоял отец Иоганна, кряжистый крестьянин с загорелым лицом и бычьей шеей. Он встряхнул обоих, как котят. Потом выпустил Маргариту и отвесил сыну крепкую затрещину, так что Иоганн повалился на землю. – Ты что, черт возьми, вытворяешь? – закричал Йорг Герлах на Иоганна. – С дочерью фогта! Ты в своем уме? Да если ее отец прознает об этом, он душу из тебя вытрясет! – Да мы же не делали ничего такого! – вступилась Маргарита за Иоганна. Герлах поднял палец. Он весь трясся от гнева. – Я не дурак, девка! И не слепой. Вы давно уже не дети, и не надо прикидываться! Он смерил сына презрительным взглядом. Иоганн лежал во ржи, и кровь из рассеченной губы стекала по подбородку. Герлах перевел взгляд на Маргариту. – Слишком долго я это терпел. Он строит тебе глазки, околдовал тебя своими фокусами, а ты идешь за ним, как безмозглая овечка! – Но, отец… – начал Иоганн, потирая горящую щеку. Он старался держать себя в руках: если сейчас разозлить отца еще сильнее, тот и вовсе запретит ему видеться с Маргаритой. – Между нами… и вправду ничего не было. – Ничего не было? – Герлах резко повернулся к нему. – Ты хоть понимаешь, до чего доведут твои интрижки? Маргарита обещана купеческому сыну из Бреттена! А он не захочет в жены девицу, которую до него лапал другой. И фогт из мести поднимет мне подати! Я и так из-за тебя посмешищем для всего города стал. И не позволю тебе и дальше позорить мое имя. Не позволю! Он разбросал карты по земле. Валет с розой, перепачканный грязью, теперь выглядывал из-под его каблука. – Дьявольщина! – просипел Герлах. Иоганн невольно отодвинулся. Он слышал, что Маргарита обещана купеческому сыну, но то были лишь слухи, и сама она ни разу об этом не заговаривала. Однако теперь слухи нашли подтверждение в словах отца, и мечты об их счастливом будущем рассыпались в прах. И это ранило больнее всякой затрещины. – Дьявольщина! – вновь закричал Йорг Герлах и разорвал червонного валета на мелкие кусочки. – Будь проклята эта языческая дрянь! Они для шутов, шарлатанов и всякого отребья! Никогда прежде Иоганн не видел отца в таком гневе. Лицо его налилось кровью, и он, казалось, вымещал теперь все, что бродило в нем эти долгие годы. Они никогда особо не ладили, но в последнее время пропасть между ними ширилась. Всю свою любовь отец дарил старшим сыновьям, Карлу и Лотару. Он объезжал с ними свои владения и брал их на рынок в соседние деревни. Карлу, старшему из братьев, разрешалось даже садиться с отцом за один стол в трактире и пить с ним вино на равных. Семейство Герлахов было зажиточным и пользовалось всеобщим уважением, их дом располагался рядом с церковью. Уже сейчас было ясно, что Карл унаследует отцовский двор, а Лотар, будучи подмастерьем кузнеца в монастырском подворье, когда-нибудь сам станет кузнецом. А вот младшие сыновья, Иоганн и семилетний Мартин, останутся ни с чем. – Не хочу я выходить за этого прыщавого торгаша из Бреттена! – заявила Маргарита. Она вскочила и уперла руки в бока. – Я видела его всего два раза, но мне и этого хватило. Этот Адальберт Шмельцле тупой, как баран, и зубы у него кривые, как у старого мерина. Да я лучше в монастырь уйду! Йорг Герлах насмешливо скривил губы. – Боюсь, это не тебе решать, девчонка. Такие дела старшие всегда улаживают сами, между собой. А теперь беги домой, пока болтать не стали, что ты лежишь тут с моим сыном во ржи. А ты… – Он повернулся к Иоганну. – Тебе бы тоже поскорее домой вернуться. Матери опять худо, она звала тебя… – Покачал головой. – И не стыдно тебе? Мать кашляет так, вот-вот Богу душу отдаст, а ты валяешься здесь с девчонкой! Ты разве не обещал присмотреть за ней… раз уж ни на что больше не годишься? Иоганн вскочил и скорчился, словно получил удар в живот. Отец заметил, что задел его за живое, и добавил: – Священник сказал после службы, что скоро, наверное, придется соборовать ее. Кто знает, сколько она еще протянет… – Он мрачно кивнул. – Может, чем скорее она отмучается, тем лучше – и для нее, и для всех нас… – Да как ты можешь говорить так про маму? Ты… Иоганн замахнулся, но в последний момент опомнился и опустил руку. Затем резко развернулся и помчался через поле к городу, ослепший от скорби. Он даже не оглянулся на отчаянный оклик Маргариты, а бежал напрямик к воротам. От злости и отчаяния на глаза наворачивались слезы. Иоганн хоть и понимал, что отец хотел лишь ранить его, но чувствовал, что, в сущности, он говорил правду. Мама была при смерти. * * * Иоганн пробежал, стиснув зубы, через открытые ворота мимо дремлющего стражника. К полудню улицы Книтлингена словно вымерли. Даже в тени стояла невыносимая жара; за последние недели с неба едва ли пролилось несколько капель. Не чувствуя зноя, Иоганн бежал к церкви, расположенной на гребне пологого холма. Из трактиров слышался смех крестьян и ремесленников, которые привыкли пропускать по кружке после воскресной мессы. Кто-то окликнул его, но Иоганн не стал останавливаться. В голове эхом повторялись слова отца. Кто знает, сколько она еще протянет… Нельзя было пропадать так долго, оставлять маму одну! Отец знал, как уязвить его. Мама болела уже несколько лет и в последние месяцы почти не вставала с постели. Часто Иоганн сидел у ее кровати и читал вслух книги, которые приносил из монастырской библиотеки. Или рассказывал истории, услышанные от путников в трактирах Книтлингена. Не было такого дня, чтобы он не провел у нее в комнате хотя бы пару часов, – кроме нынешнего. Сегодня, вместо того чтобы остаться с мамой, Иоганн убежал в поле – впервые поцеловаться с девушкой. С девушкой, которая была обещана другому… Еще утром маму терзал приступ сильнейшего кашля, и в мокроте были видны красные прожилки. Вообще, сколько Иоганн себя помнил, мама никогда не отличалась здоровьем. И он содрогался от ужаса, глядя, с каким безразличием и холодом отец обходился с нею. Иногда ему казалось, что тот будет только рад, если она умрет. Будь она старой кобылой, он, наверное, добил бы ее и подыскал себе другую лошадку, помоложе. Но отец предоставил Иоганну заботиться о своей больной жене. За эти годы, в постоянных визитах к местному цирюльнику, Иоганн усвоил кое-какие знания по медицине, а в монастырской библиотеке прочел несколько книг о методах врачевания. Правда, в большинстве своем они казались ему совершенно непригодными. В них много говорилось об испарениях ада, сере и смиренных молитвах, а вот действенных рецептов содержалось куда меньше. С книгами так было постоянно: человек обращался к ним за знаниями, а они то и дело ссылались на Господа или дьявола. Вконец запыхавшись, Иоганн преодолел подъем. Дом Герлахов стоял на склоне, между церковью Святого Леонарда и монастырским подворьем. Это было массивное, в несколько этажей, сооружение с пристроенным амбаром и хлевами для коров, лошадей и мелкой скотины. Йоргу Герлаху принадлежали шесть моргенов [6] земли вокруг Книтлингена, и он считался одним из богатейших крестьян в округе. На него работали дюжина батраков и служанок. Иоганн забежал в дом, пронесся мимо старой сгорбленной служанки, разводившей огонь в очаге. Старшие братья, Карл и Лотар, тоже оказались дома. Они сидели в комнате за столом и жадно ели, зачерпывая густой суп из деревянной миски. Должно быть, они только вернулись с полей. Широкоплечие и крепкие, братья были незаменимы во время молотьбы. Иоганн, напротив, был низкий и худой, едва ли он годился для полевых работ. Заслышав его шаги в коридоре, братья встретили его недовольными взглядами. – Значит, разыскал тебя отец, лентяя! – проворчал Карл. – Раз уж ты в поле ни на что не годишься, так за матерью присмотрел бы, – он показал на дверь в комнату. – Ну, ступай уже, пока она опять всю постель не замочила. Иоганн прикусил губу. Ни Карл, ни Лотар никогда не пеклись о матери. Их интерес к ней пропал в тот день, когда она оказалась не в силах утешить двух карапузов. Они буквально истощили ее, и теперь эта слабая, больная женщина в дальней комнате была для них лишь в тягость. – Ну, шевелись! – прорычал Лотар. – Или тебе пинка дать надо? Мы спины гнули, а ты, небось, опять ворон считал! Отдушина над очагом тянула плохо, и дым застаивался под потолком. Балки в коридоре были покрыты копотью. Иоганн промчался сквозь сизую дымку к дальней комнате и негромко постучал, но ответа не дождался. Он постоял немного в нерешительности, потом осторожно приоткрыл дверь. В комнате пахло травами, рвотой и прелым тростником. Свет не проникал сквозь закрытые наглухо ставни, поскольку цирюльник считал, что солнце вредно для матери. Даже дневной свет мог оказаться для нее губительным. На столе посередине комнаты горела одинокая лучина. Рядом с кроватью стоял грубо сработанный сундук, на стене висел крест. Мать лежала с закрытыми глазами под тонким одеялом. В первый миг Иоганн решил, что она мертва, но вот мама открыла глаза и улыбнулась ему. – А, мой Фаустус, – произнесла она хриплым голосом. – Вернулся с прогулки? Иоганн не стал говорить, что встречался с Маргаритой, хотя она, вероятно, и сама догадывалась. Он лишь молча кивнул и убрал прядь волос с ее мокрого лба. Лицо у мамы было маленькое и морщинистое, как у выпавшего из гнезда кукушонка. Волосы стали тонкими и блеклыми. Прежде, в юные годы, она была настоящей красавицей с пышными светлыми локонами. Но многочисленные роды и изнуряющая болезнь в неполные сорок лет сделали ее старухой. Лишь в глазах еще сверкал огонь, который в свое время и околдовал крестьянина Герлаха. И солидное приданое, потому как мать Иоганна происходила из богатого бюргерского семейства и ее дед когда-то был ювелиром в Майнце. – Сделай одолжение, открой окно, – попросила она Иоганна. – Хочу посмотреть на солнце. – Но цирюльник… – начал тот. – Этот цирюльник – никчемный шарлатан, – перебила его мама и закашлялась. – Ну, открывай же, а то я завяну тут, в темноте, как цветок. Иоганн распахнул ставни, и комната тотчас наполнилась ярким светом. В воздухе крошечными звездами кружилась пыль, с улицы веяло ароматами лета. – Так-то лучше. Подойди, присядь ко мне, – она показала на кровать.