Фауст промолчал, не в силах отвести глаз от Греты. Она находилась в том самом возрасте, когда грань между девочкой и молодой девушкой едва ощутима. Гретхен отличалась высоким ростом и была бойко сложена, под робой уже обозначились маленькие грудки, но лицо еще хранило детские черты. Иоганн вспомнил летние деньки в Книтлингене, игры в стогах сена, беготню в лесу… Нет, это какое-то совпадение, иного объяснения он не находил. И все же сходство поражало воображение. Теперь Иоганн понял, о чем говорил Валентин, когда они выходили за ворота комтурии. В ней есть что-то особенное… до боли знакомое… Гретхен уже потеряла к Иоганну всякий интерес. – А ты принес мне что-нибудь? – спросила она Валентина. – Ну а ты как думаешь? – Тот подмигнул ей и протянул мешочек, зажатый в покалеченной руке, как в клещах. – Вот, посмотри сама. Девочка стала рыться в мешочке. С радостным возгласом она достала кусок сыра, большой ломоть хлеба и несколько сушеных яблок. Тут же откусила от хлеба и запихнула следом кусочек сыра. – Не набивай так рот, девочка моя, – предостерег Валентин. – Тебе станет плохо. Они молча смотрели, как девочка наедалась. Гретхен страшно исхудала; лицо и руки, грязные и покусанные блохами, были покрыты ссадинами. Но серьезных увечий Иоганн не заметил. Очевидно, палач за нее пока не принимался. Было просто удивительно, в каком расположении духа пребывала Грета. Как это, должно быть, ужасно – сидеть здесь в полном одиночестве, когда по ночам доносятся крики заключенных и не с кем даже перекинуться словечком, кроме горбатого тюремщика да угрюмых стражников. Похоже, Гретхен была наделена той внутренней силой, которой мог похвастаться не каждый взрослый. Все еще не в силах пошевелиться, Иоганн стоял и разглядывал девочку на скамейке. Когда Грета поела, Валентин прервал молчание. – У меня есть для тебя кое-что еще. Я подумал, она сможет скрасить твое одиночество. Ты, наверное, уже вышла из того возраста, и все же… Он достал из-под плаща потрепанную куклу со спутанными волосами и глазами из пуговиц, одна из которых висела на нитке. Гретхен радостно подскочила и прижала куклу к груди. – Моя Барбара, – прошептала она. – Ты скучала по мне? Да, в последнее время я редко про тебя вспоминала, ты уж прости. В эту минуту она выглядела много младше своих четырнадцати лет. – Мой друг – доктор, – сообщил Валентин и показал на Иоганна. – Ему хотелось бы взглянуть на тебя и убедиться, что с тобой все хорошо. Его имя Иоганн. – Здравствуй, Грета, – произнес Фауст хриплым, словно не своим голосом и улыбнулся. – Ты не против, если я… осмотрю тебя? Грета поджала губы; теперь вид у нее был очень напуганный. – Тюремщик мне уже сказал, – прошептала она. – Я не хочу. Иоганн поднял руки. – Я не сделаю ничего плохого, обещаю! Я всего лишь доктор. И волшебник, – добавил он загадочно. Грета посмотрела на него с удивлением. – Волшебник? Фауст кивнул. – Дай мне куклу, и я покажу кое-что. Грета помедлила, взглянула на Валентина и, когда тот кивнул, протянула Иоганну куклу. – Только не сделай ей больно. Эта идея пришла Иоганну в голову совершенно неожиданно. Ему вспомнилось, как он сам, еще мальчишкой, восхищался фокусниками и артистами. Фауст усадил куклу на колени и взял за тряпичную ручку. – Здравствуй, Бербель, – сказал он. – Здравствуй, Иоганн, – ответила кукла. – Я слышал, Грета в последнее время о тебе мало заботилась. Чем же ты занималась, совсем одна? – О, я прокралась на кухню в комтурии и стянула ведерко с медом, – проговорила кукла высоким голосом. – И ночью измазала комтуру бороду. Вот была потеха! Кукла захлопала в ладоши, и Грета раскрыла рот в изумлении. Она посмотрела на Иоганна, потом снова на куклу у него на коленях. Фауст с трудом сдержал улыбку. Он научился чревовещанию, когда взывал к Маргарите голосом архангела Михаила, – из чистой корысти, как он понял позднее. Теперь тот же трюк помог ему порадовать девочку, запертую в камере. – Я хочу спеть песенку для Греты, – сказала кукла. – Пусть она подпевает. Иоганн стал напевать звонким голосом, поначалу неуверенно, но в конце концов слова сами полились из него. – Наберите зелени, что в саду растет… – кукла при этом хлопала в тряпичные ладоши, – нашей Гретхен под венец – время-то… Иоганн запнулся. Сам того не ведая, он выбрал песенку, которую так любила Маргарита. Ту самую, которую она напевала в пещере, когда нагрянули стражники. – Еще, еще! – просила Грета. – Пой дальше! – Знаешь что, Бербель? – спросил Иоганн у куклы и сел на лежанку рядом с Гретой. – Я покажу вам, как надо обращаться с яблоками. Он достал яблоки из мешка и принялся жонглировать ими. Грета и Валентин следили за ним с разинутыми ртами. – Вы видите пять яблок! – воскликнул таинственным голосом Иоганн. – Фокус-покус-локус, а теперь их четыре! – Одно яблоко внезапно исчезло. – Черный кот наоборот, и вот их всего три! Затем исчезло и третье, и четвертое яблоко, и в руке у Иоганна осталось только одно. – Вот видишь, – сказало он Грете. – Яблоками можно жонглировать, их можно прятать и… – тут он надкусил яблоко, – их можно есть. – Эй, это мое яблоко! – рассмеялась Грета. Иоганн вздрогнул. Девочка смеялась! В застенке этот звук казался таким же чуждым, как ангельский хор. И вместе с тем этот смех был знаком ему до боли. – Я отдам тебе яблоки, если ты позволишь себя осмотреть, – неуверенно произнес Фауст. Грета кивнула. Иоганн подступил ближе, проверил, нет ли у нее переломов, очистил укусы на руках и натер мазью озябшие ступни. В конце концов он разорвал плащ на полосы и замотал ей ноги. Руки у него дрожали, и холод был здесь ни при чем. Смех Греты развеял последние сомнения. Смех, какого Иоганн не слышал уже много лет. – А ты придешь еще? – спросила Грета с набитым ртом. Фауст снова наколдовал ей яблоки, и она поедала уже третье. – Возвращайся и покажи мне новые фокусы, пожалуйста! – Я… постараюсь, – ответил Иоганн дрогнувшим голосом. Он почувствовал, как к глазам подступают слезы, и отвернулся. – В следующий раз я прихвачу башмаки. – И осмотришь мою Бербель, – добавила Грета. – У нее что-то с левым глазиком. Фауст кивнул. – Хорошо. Обещаю, я… Кто-то ударил в дверь, и снаружи раздался голос тюремщика. – Полчаса истекли! Выходите, или останетесь тут с ней! – Я вернусь, даю слово, – сказал на прощание Иоганн. Он поднялся и вслед за Валентином вышел из камеры. Когда же оглянулся, Грета подмигнула ему, и взгляд ее был исполнен надежды и тоски. – Возвращайся, – сказала она негромко. И дверь с грохотом захлопнулась. * * * Пока друзья шли к выходу, никто не проронил ни слова. И только когда они вышли на свет, Иоганн повернулся к Валентину. – Так ты… – начал он дрожащим голосом. – Ты… – Пойдем в какой-нибудь трактир, – прервал его старый друг. – И там я все тебе расскажу. Друзья двинулись через площадь. Торговцы уже расставили свои лотки и зазывали покупателей, предлагая соленую рыбу, дичь, яйца и птицу. Но Иоганн ничего этого не замечал. То, что произошло сейчас в тюрьме, целиком занимало его мысли. Вся его жизнь перевернулась с ног на голову. Они выбрали трактир поскромнее и заняли стол в тихом закутке. Когда грудастая служанка поставила перед ними две кружки подогретого вина, Валентин наконец-то прервал молчание. – Да, это она, – сказал он. – Дочь Маргариты. Твоя дочь, – добавил он. – Ты видел ее глаза? Это твои глаза, Иоганн Фаустус. Сомнений быть не может. Иоганн сидел, как парализованный. Он был словно окутан тяжелым пологом, сквозь который едва проникали разговоры гостей, звон кружек и прочие звуки. «Моя дочь», – думал он. Но как это могло произойти? Маргарита покончила с собой еще в Гейдельберге, не в силах вынести отчаяния. Так рассказывал Валентин. Даже если она была беременна, ребенок не мог выжить. Только если…