О, Мефистофель, праса деус… О, Ларуа… * * * Карла Вагнера охватил ужас, как если б он снова оказался на костре, в Варнхайме. Они с Фаустом крались навстречу зловещим голосам, и юноша пытался понять, почему он так напуган, почему сердце его колотится так, что перехватывало дыхание. Он сжимал рукоять кинжала, который дал ему Иоганн, хоть и сознавал, что от него не будет проку. Как и от пистолета, лежавшего в ящике с латерной магикой; Карл по-прежнему тащил ее за спиной, как последнее напоминание о надземном мире. За последнее время с доктором произошли разительные перемены. Вагнер не сомневался, что это было как-то связано с его другом Валентином. По всей видимости, между ними произошло что-то ужасное, и Фауст взял на себя тяжелый грех. С тех пор как наставник побывал в тюрьме у этой Греты, он был словно одержим. Что же с ним произошло? Их замысел с самого начала был обречен на провал. И все-таки Карл отправился с доктором, потому что… да, потому что он любил его. Потому что не мог допустить, чтобы этот одаренный, единственный в своем роде гений слепо ринулся навстречу своей погибели. Теперь, как видно, погибель ждала их обоих. Еще в Кёльне Карл хотел попросить Иоганна отпустить его. Но потом они вынуждены были бежать, последовали долгие месяцы в башне, и они сблизились. Вагнер едва не признался доктору в своих чувствах – хоть и понимал, что лишь усугубит свои страдания. Какая-то невидимая нить неразрывно связывала его с Фаустом. То, что происходило в последние несколько часов, не поддавалось его пониманию. Почему в тюрьме не оказалось ни души, словно на город обрушилась чума? Почему Валентин вдруг сбежал, хотя он так рвался освободить свою племянницу? И что это за жуткое пение, состоящее из латинских фраз и невразумительных слов, от которых голова шла кругом? И все-таки больше всего опасений вызывал у него Фауст. Таким Карл еще никогда его не видел. Иоганн Георг Фаустус, знаменитый маг, которого Вагнер знал до сих пор, был человеком умным и находчивым. Человеком, который в любой сложной ситуации сохранял спокойствие и любую неожиданность, любой удар встречал с холодным рассудком. Но сейчас юноша видел в его чертах нечто такое, чего никогда не замечал за ним прежде. Фауст был напуган. По бескровному лицу доктора струился пот. Он бормотал что-то несвязное, и в его словах Вагнер улавливал не больше смысла, чем в проклятом пении. – Башня… – шептал Фауст. – Он знал про башню и рассказал ему… это был его ворон… наверняка его… Бафомет… я просчитался… Последние слова пугали Карла больше всего. Если доктор просчитался, то и ему, Вагнеру, настал конец. Никто им не поможет, здесь они все равно что похоронены заживо. Между тем, двигаясь на голоса, они прошли несколько подземных камер и подвалов. И всюду двери были распахнуты, словно им намеренно указывали путь. Туннель, который вел обратно к кладбищу, давно остался позади. У Карла было ощущение, что они движутся на запад, хотя он совершенно потерял способность ориентироваться. Голоса становились все громче. Вслед за доктором Вагнер шагнул в просторную камеру. Стены были покрыты плесенью, справа и слева стояли гнилые бочки. Впереди располагались двустворчатые двери, на которых были начертаны какие-то руны. С другой стороны доносился гул множества голосов. О, Адонаи… праса деус эт презант деус… о, спиритус Мефистофелес деуска… о, Ларуа… От страха у Карла перехватило дыхание, и он с трудом мог вдохнуть. Что с ним такое творилось? Казалось, какая-то неведомая сила удерживала его, с каждым новым шагом горло сжималось все сильнее. Словно что-то внутри него знало, что за этой дверью их ожидает смерть. Или нечто похуже смерти. Доктор шагнул к дверям. – Нет! – просипел Вагнер. – Не трогайте! Не… Но было слишком поздно. Фауст распахнул двери. * * * Иоганн взялся обеими руками за двери и распахнул их. Взору его открылся вытянутый зал с высокими сводчатыми потолками. Всюду горели свечи и факелы, наполняя пространство мерцающим светом. Вдоль стен стояли жаровни с горячими углями. В первую секунду Иоганн решил, что оказался в подземной церкви. Здесь имелись хоры, неф и трансепт; расписной свод подпирали массивные колонны, и возле одной из них высилась кафедра с витой лестницей. Впереди, в апсиде, помещался алтарь, а рядом с ним – купель. За алтарем на стене висел крест, а под крестом стоял монах: он торжественно распростер руки и взывал к прихожанам, сидевшим перед ним на скамьях. – О, Мефистофель… Обдеска миги Аглам… О, Кристе меска… О, Ларуа… И только потом Иоганн осознал, в чем это место отличалось от привычной церкви. Вместо библейских сюжетов своды были расписаны сценами пыток, казней и войн. Крест над алтарем был перевернут… И на алтаре лежала девочка. Она была без сознания. Или мертва. – Грета! – крикнул Иоганн. Смотреть на это было невыносимо. У него подогнулись колени, и он ухватился за дверь, чтобы не упасть. Монах в черной рясе с капюшоном опустил руки, и голоса смолкли. – Здравствуй, Иоганн, – голос монаха разнесся под сводами. – Много времени прошло с нашей последней встречи. Разве я не сказал тебе тогда, что наша сделка остается в силе до тех пор, пока я тебя не освобожу? Фауста трясло; он стоял, не в силах пошевелиться, как заяц перед змеиной пастью. В последний раз Иоганн слышал этот голос ровно семнадцать лет назад. С тех пор он только и делал, что бежал от него, но голос преследовал его в кошмарах. И вот он его настиг. – Подойди ближе, Иоганн, – сказал Тонио дель Моравиа. – Мои прихожане хотели бы взглянуть на тебя; они так долго ждали твоего возвращения… Целых семнадцать лет. Примерно тридцать человек повернули к нему головы. Иоганн увидел бесстрастные маски. Под черными бесформенными плащами, которые сливались с полумраком, проглядывали пестрые костюмы ряженых. То здесь, то там позвякивал колокольчик. «Ряженые, – подумал Иоганн. – Все это время они следовали за нами!» Только сейчас он заметил еще одного человека: тот прятался за колонной возле алтаря, но теперь робко показался на глаза. – Валентин! – прошипел Иоганн. – Ты меня предал! – Прости! – заскулил Валентин. – Они… они меня вынудили. Сказали, что это единственный способ спасти Грету. Поверь, я люблю твою дочь не меньше, чем ты! Злость придала Фаусту сил. С яростным криком он бросился вперед, но тут же со скамей вскочили несколько ряженых. Они удержали его и без труда повалили на пол. Под их обтягивающими костюмами проступали крепкие мускулы. – Подведите его ко мне! – приказал Тонио. Ряженые подхватили Иоганна и подтащили, точно мешок с зерном, к алтарю. Ему надавили на плечи, так что он вынужден был опуститься перед наставником на колени. Только теперь Тонио снял капюшон. У Иоганна вырвался возглас изумления. – Святые угодники!.. – прошептал он. – Святые не помогут, – сказал Тонио. – И молиться тебе не пристало. Он почти не изменился. Все то же бледное и худое лицо, прямая осанка и крепкие жилистые руки. Появилось несколько морщинок и складок, и кожа была натянута, как у рептилии. Но в остальном наставник выглядел так, словно с их последней встречи не прошло и года. «Это невозможно!» – пронеслась в голове Фауста мысль. – Я рад, что за все эти годы ты не забыл меня, Иоганн, – продолжал Тонио. – Должен признать, после твоего бегства под Нёрдлингеном мне понадобилось немало времени, чтобы разыскать тебя. Поначалу казалось, будто ты сквозь землю провалился. Но потом друзья из Венеции сообщили мне, что в Фондако-деи-Тедески остановились несколько артистов, называвших себя «несравненной труппой Иоганна Фаустуса». Необычное имя, не находишь? – Он улыбнулся по-волчьи, совсем как прежде. – Тогда я решил тебя навестить. Меня всегда увлекали фокусы и представления. – Это… вы были синьором Барбарезе! – просипел Иоганн. – Это были ваши книги! – Конечно, это были мои книги, болван! – Тонио рассмеялся. – У кого еще отыщется «Гримуар Гонория» в оригинальном изложении? Я уже не говорю о таком множестве записей Леонардо да Винчи… Я позволил тебе созреть, как хорошему вину. Ты должен был сам отыскать путь ко мне. Я понял, что тебе еще требуется время. Отрадно было видеть, как ты растешь и развиваешься, даже без Краковского университета, куда я, собственно, хотел тебя отправить… – Он пожал плечами. – В конце концов, что такое семнадцать лет для того, кто прождал уже так долго? Но тот старик едва не вывел меня на свет. – Это вы убили магистра Арчибальда! – Иоганн попытался вырваться из крепкой хватки ряженых. – Вы… вы… – Дьявол? – Тонио осклабился. – Это ты хотел сказать? Если тебя это успокоит, то я не убивал пропойцу. Во всяком случае, не я лично. Это сделали последователи моего ордена. Иоганн промолчал. Знал ли Тонио, что Арчибальд оставил на стене послание, написанное кровью? Ряженые по-прежнему прижимали его к полу. Краем глаза он покосился на алтарь, где лежала Грета. Боль кинжалом пронзила сердце. Как и в камере, на девочке была грубая льняная роба. Глаза ее оставались закрытыми; кожа на детском личике была бледная, почти прозрачная. Иоганн заметил, как грудь ее медленно вздымается и опускается. Значит, Грета еще жива! Должно быть, ее опоили каким-нибудь зельем… Что нужно было от нее этим безумцам? Фауст рванулся изо всех сил, но все было тщетно. Он свирепо смотрел на Валентина, который по-прежнему жался у колонны, переводя взгляд с Иоганна на Грету. – Будь ты проклят, предатель! – снова прошипел он. Валентин сжался, словно получил удар. – Они могущественны, Иоганн! Что я мог сделать? – Он показал на Грету. – Только посмотри, что они сделали с моим сокровищем… Это они все устроили! Грета была лишь приманкой. Им был нужен ты! Иоганн вздрогнул. Была лишь приманкой… В этот миг больше всего ему хотелось ударить себя по лицу. До сих пор у него не укладывалось в голове, как он раньше не заметил западню. В сущности, ему в первый же день следовало обратить на это внимание. Туннель, который привел их прямиком к колодцу, связка ключей, украденная Валентином, срисованная карта… Все было так очевидно; дешевый трюк – и он, Иоганн Фаустус, умнейший из ученых, попался как ребенок! Точно мышонок, прибежал за кусочком сала – и ловушка захлопнулась. – Башня, – прошептал Иоганн, бесстрастно глядя на Валентина. – Тогда, в Гейдельберге, я рассказывал тебе про башню, но не говорил, где именно она находится. Только потом я это осознал. Лишь один человек мог рассказать тебе о ней. Тот, кто сам время от времени бывает там.