Глава десятая Консул и медведь Джон Фаа и остальные вожди решили плыть к Троллезунду, главному порту Лапландии. У ведьм было в городе консульство, а Джон Фаа знал, что без их помощи или хотя бы дружественного нейтралитета выручить детей из плена будет невозможно. На второй день, когда морская болезнь немного отпустила Лиру, он изложил ей и Фардеру Кораму свою идею. Ярко светило солнце, нос судна разрезал зеленые волны, и они убегали назад в белой пене. На палубе, под ветром, посреди оживленного, искрящегося моря Лиру почти совсем не тошнило; а теперь и Пантелеймон, открывший для себя радости морской жизни, превращался то в чайку, то в качурку и носился над самой водой, чуть не задевая гребни волн. Восторг его сообщился Лире, и некогда уже было предаваться противной неморяцкой хвори. Джон Фаа, Фардер Корам и еще двое или трое сидели на юте под солнцем и обсуждали, что делать дальше. – Фардер Корам знает лапландских ведьм, – сказал Джон Фаа. – И если я не ошибаюсь, они ему обязаны. – Верно, Джон, – сказал Фардер Корам. – Дело было сорок лет назад, но для ведьмы это ничто. Некоторые из них живут во много раз дольше. – Чем же они вам обязаны, Фардер Корам? – спросил Адам Стефански, командир боевого отряда. – Я спас ведьме жизнь, – объяснил Фардер Корам. – Она упала с неба, ее преследовала большая красная птица, каких я не видел. Она упала раненая в болото, и я стал ее искать. Она уже тонула, я поднял ее на борт, а птицу застрелил. К моему сожалению, птица упала в трясину – она была большая, как выпь, и огненно-красная. – Ого, – удивленно произнес кто-то. – Подняв ведьму в лодку, – продолжал Фардер Корам, – я испытал, наверное, самое большое потрясение в жизни: у этой молодой женщины не было деймона. Прозвучало это так, как если бы он сказал: «У нее не было головы». Сама мысль об этом была отвратительна. Мужчин передернуло, их деймоны кто встрепенулся, кто ощетинился, кто хрипло каркнул, и люди стали их успокаивать. Пантелеймон прижался к груди Лиры, их сердца бились в такт. – По крайней мере, – продолжал Фардер Корам, – так мне показалось. Поскольку упала она с неба, я заподозрил в ней ведьму. Выглядела она как молодая женщина, только похудее и, пожалуй, красивее большинства, но, не увидев деймона, я ужаснулся. – Так у них деймонов нет, у ведьм? – сказал Майкл Канцона. – Я думаю, их деймоны невидимы, – сказал Адам Стефански. – Он был там, только Фардер Корам его не видел. – Ты ошибаешься, Адам, – возразил Фардер Корам. – Его там вовсе не было. Ведьмы обладают способностью отделяться от своих деймонов и находиться от них на гораздо большем расстоянии, чем мы. Если надо, они могут послать своих деймонов далеко вперед, по ветру, или в облака, или на дно океана. А эта ведьма, она пролежала чуть больше часа, прежде чем прилетел ее деймон: конечно, он почувствовал ее страх и ее боль. И я думаю, хотя она этого не подтвердила, что красная птица, которую я подстрелил, была деймоном другой ведьмы – преследовательницы. Господи! Когда я об этом думал, меня мороз пробирал по коже. Я бы пальцем не шевельнул, всеми силами постарался бы этого избежать. Но что сделано, то сделано. Так или иначе, я спас ей жизнь, и она дала мне памятный знак и сказала, чтобы я позвал ее на помощь в случае нужды. Однажды она помогла мне, когда скрелинги ранили меня отравленной стрелой. Мы еще не раз с ней связывались… Я не видел ее много лет, но она вспомнит. – Она живет в Троллезунде, эта ведьма? – Нет, нет. Они живут в лесах и в тундре, не в портах среди мужчин и женщин. Их мир – дикая природа. Но они держат там Консула, и я передам ей сообщение, не сомневайтесь. Лире хотелось побольше узнать о ведьмах, но мужчины заговорили о топливе, о снаряжении, ей стало скучно и захотелось еще полазить по кораблю. Она прошла по палубе к носу и вскоре познакомилась с Моряком Первого Класса, для начала обстреляв его семечками от яблока, которое съела за завтраком. Это был толстый, спокойный человек, и, когда он обругал ее и в ответ был обруган сам, они стали лучшими друзьями. Звали его Джерри. Он объяснил ей, что, если заниматься делом, не будешь страдать от морской болезни, и даже мытье палубы может доставить удовольствие, если делать это по-моряцки. Эта идея ей очень понравилась, и позже она сложила по-моряцки одеяло, по-моряцки положила свои пожитки в шкафчик и вместо «убрала постель» стала говорить «заправила койку». После двух дней в море Лира решила, что эта жизнь ей по вкусу. Она обегала весь корабль, от машинного отделения до мостика, и вскоре уже обращалась ко всем членам команды по имени. Капитан Рокби позволил ей посигналить голландскому фрегату, для чего надо было дернуть ручку парового свистка; кок терпел ее помощь во время приготовления пудинга; и только окрик Джона Фаа помешал ей вскарабкаться на фок-мачту и оглядеть горизонт из «вороньего гнезда». Все это время они шли на Север, и с каждым днем становилось холоднее. В корабельных запасах поискали одежду для дождя, такую, чтобы подогнать по ее фигуре; Джерри показывал ей, как шить, и она охотно у него училась, хотя в Иордане пренебрегала такими же уроками миссис Лонсдейл. Вместе они сделали водонепроницаемый мешочек для алетиометра – чтобы всегда носить его на поясе и не промочить, сказала Лира, если она вдруг упадет в море. Надежно закрепив его на себе, она стояла в зюйдвестке у поручней под ледяными брызгами, летевшими над палубой. Морская болезнь порой возвращалась – особенно когда усиливался ветер и судно начинало тяжело нырять с гребней серо-зеленых волн; тогда уже Пантелеймон отвлекал ее, носясь над самыми волнами в виде качурки: он наслаждался бурной водой и ветром, а Лире передавалась его радость, и она забывала о тошноте. Время от времени он даже пробовал стать рыбой и однажды присоединился к стае дельфинов, к их большому удивлению и удовольствию. Замерзшая Лира стояла на носу и смеялась от радости при виде того, как ее любимый Пантелеймон, гладкий и сильный, выпрыгивает из воды рядом с пятью или шестью другими стремительными серыми животными. Это радовало ее, но радость была не простая, к ней примешивался страх и страдание. А если он полюбит быть дельфином больше, чем любит ее? Ее друг, Первоклассный Матрос, был рядом, поправлял брезент на переднем люке; он прервал свое занятие и посмотрел на деймона Лиры, игравшего с дельфинами. Его же деймон, морская чайка, сидел на кабестане, спрятав голову под крыло. Матрос понимал, что чувствует Лира. – Я помню, когда первый раз вышел в море, моя Велизария еще не приняла окончательного вида, я был совсем молодой, и ей нравилось быть дельфином. Я боялся, что она им и останется. На моем первом судне был старый моряк – он вообще не мог сходить на берег, потому что его деймон остался дельфином и не мог без воды. Моряк был чудесный; второго такого штурмана не найти; он мог бы разбогатеть на рыбном промысле, но счастлив не был. Счастья так и не узнал, пока не умер и его не похоронили в море. – Почему деймоны должны принимать окончательный вид? – спросила Лира. – Я хочу, чтобы Пантелеймон всегда мог меняться. Он и меняется. – А они всегда принимали окончательный вид, и всегда будут. Это и есть взросление. Придет время, и ты устанешь от его перемен, захочешь, чтобы он больше не менялся. – Никогда не захочу. – О, захочешь. Захочешь стать взрослой, как все остальные девочки. Притом в постоянстве есть свои преимущества. – Какие же? – Будешь знать, что ты за человек. Возьми старуху Велизарию. Она – морская чайка, и это значит, что я тоже вроде морской чайки. Не назову себя ни благородным, ни блестящим, ни красивым, но я крепкий старик, я могу выжить где угодно и всегда найду себе пищу и общество. Это стоит знать, ей-богу, стоит. И когда твой деймон примет постоянный вид, ты будешь знать, что ты за человек. – А если он примет вид, который тебе не нравится? – Ну, тогда ты будешь недовольной, верно? На свете полно людей, желавших, чтобы их деймон стал львом, а у них пудель. И пока они не примирятся с тем, что они есть, им будет несладко. Напрасные переживания, вот что это такое. Но Лире казалось, что она никогда не станет взрослой. Однажды утром в воздухе запахло по-другому, и корабль двигался непривычно: он переваливался с боку на бок, а не нырял и не поднимался на волнах. Едва проснувшись, Лира выбежала на палубу и стала жадно глядеть на землю: странное зрелище после бескрайней воды, ибо, хотя они плыли всего несколько дней, у Лиры было такое чувство, будто прошли месяцы. Прямо перед судном вздымалась гора с зелеными склонами и снежной вершиной, а под ней – городок и гавань: деревянные дома с крутыми крышами, шпиль церкви, краны в порту и тучи крикливых чаек. Пахло рыбой, но к этому запаху примешивались земные: сосновой смолы, острый запах животных и еще чего-то, холодного, ровного, безжизненного; это мог быть запах снега. Запах Севера. Вокруг судна резвились тюлени, высовывали клоунские морды из воды и с плеском ныряли снова. Страшно холодный ветер срывал брызги с белых барашков, отыскивал любую щелку в волчьей шубе, и у Лиры скоро онемело лицо и заболели руки. Пантелеймон в виде горностая грел ей шею, но оставаться на палубе без дела, даже любуясь тюленями, было слишком холодно. Лира спустилась вниз, съела свою овсянку и стала смотреть в иллюминатор салона. В гавани волнения не было, и, когда они прошли мимо массивного волнолома, Лира почувствовала себя неуверенно оттого, что перестало качать. Вместе с Пантелеймоном она следила за тем, как корабль громоздко приближается к пристани. Прошел час; звук корабельной машины стал тише, сменился глухим ворчанием, послышались команды, донеслись голоса с берега, были брошены канаты, спущены сходни, открыты люки. – Пойдем, Лира, – сказал Фардер Корам. – Ты собрала вещи? Ее пожитки были упакованы еще с тех пор, как она проснулась и увидела землю. Оставалось только сбегать в каюту и взять сумку. На берегу они первым делом посетили дом Консула ведьм. Отыскать его оказалось нетрудно; городок теснился возле порта, и единственными крупными зданиями там были церковь и дом Губернатора. Консул ведьм жил в зеленом деревянном доме с видом на море, и когда они позвонили в колокольчик, звон его огласил всю тихую улицу. Слуга провел их в маленькую гостиную и подал кофе. Вскоре вышел и сам Консул. Это был толстый румяный человек в строгом черном костюме, звали его Мартин Ланселиус. Деймон его был маленькой змеей того же яркого насыщенного зеленого цвета, что и его глаза – единственного, что во всем его облике напоминало о ведьмах, – хотя Лира не совсем представляла себе, как должны выглядеть ведьмы. – Чем могу быть полезен, Фардер Корам? – спросил он. – В двух отношениях, доктор Ланселиус. Во-первых, я очень хотел бы разыскать даму-ведьму, с которой познакомился сколько-то лет назад в Болотном краю Восточной Англии. Ее зовут Серафина Пеккала. Доктор Ланселиус записал что-то серебряным карандашиком. – Как давно вы с ней познакомились? – спросил он. – Лет сорок назад. Но думаю, она вспомнит. – И в каком еще отношении я могу быть полезен? – Я представляю несколько цыганских семейств, потерявших детей. У нас есть основания думать, что организация, похитившая этих детей, и наших, и не наших, с сомнительной целью перевозит их на Север. Хотелось бы знать, не известно ли вам и вашим людям о том, что здесь происходит. Доктор Ланселиус аккуратно отпивал кофе. – Не исключено, что какие-то сведения о подобной деятельности могли бы до нас дойти, – сказал он. – Понимаете ли, отношения между моим народом и северянами совершенно дружественные. Мне было бы сложно затруднять их предоставлением такой информации. Фардер Корам кивнул с таким видом, как будто ему все понятно. – Разумеется, – сказал он. – И полагаю, мне нет нужды спрашивать у вас, где еще я могу получить такую информацию. Вот почему я раньше всего спросил о даме-ведьме. Теперь доктор Ланселиус кивнул с таким видом, как будто ему все понятно. Лира наблюдала за этой игрой озадаченно и с почтением. За их словами что-то крылось, и она понимала, что Консул обдумывает решение. – Отлично, – сказал он. – Разумеется, это так, и вы понимаете, что ваше имя, Фардер Корам, не совсем у нас неизвестно. Серафина Пеккала – королева клана ведьм в районе озера Инара. Что касается второго вашего вопроса, само собой разумеется, что эта информация будет получена вами не от меня. – Конечно. – В этом городе есть филиал организации под названием «Геологоразведочная компания «Северный Прогресс», якобы занимающаяся поисками полезных ископаемых, но на самом деле управляемая неким Генеральным Жертвенным Советом в Лондоне. Эта организация, насколько мне известно, ввозит детей. Город об этом, в общем, не осведомлен; правительство Норвегии официально об этом не знает. Дети задерживаются здесь ненадолго. Их увозят в глубь страны. – Вы знаете куда, доктор Ланселиус? – Нет. Я бы сказал вам, если бы знал. – И не знаете, что там с ними происходит? Доктор Ланселиус впервые взглянул на Лиру. Она ответила ему равнодушным взглядом. Маленький зеленый деймон-змея поднял голову от воротника Консула и, стреляя язычком, зашептал ему на ухо. Консул сказал: – В связи с этим делом я слышал выражение Мейштадтский процесс. Полагаю, им пользуются для того, чтобы скрыть суть дела. Я слышал также слово сепарация, но не знаю, к чему оно относится. – А сейчас в городе есть эти дети? – спросил Фардер Корам. Он поглаживал деймона, настороженно сидевшего у него на коленях. Лира заметила, что деймон перестал мурлыкать. – Думаю, нет, – сказал доктор Ланселиус. – Группа человек в двенадцать появилась на прошлой неделе и отбыла позавчера. – А! Всего лишь? Тогда у нас есть надежда. На чем они отправились, доктор Ланселиус? – На санях. – И вы не представляете себе куда? – Очень смутно. Это вне наших интересов. – Разумеется. Вы очень откровенно ответили на мои вопросы, сэр, поэтому позвольте еще один. На моем месте, какой вопрос вы задали бы Консулу ведьм? Доктор Ланселиус впервые улыбнулся.