Остаток дня Лира провела среди девочек, наблюдая, мало говоря, стараясь быть незаметной. Была гимнастика, было шитье, был ужин, были игры в комнате отдыха: большом неряшливом зале с настольными играми, десятком потрепанных книг и столом для пинг-понга. В какой-то момент Лира и другие ребята почувствовали, что происходит нечто чрезвычайное: взрослые сновали, собирались кучками, взволнованно переговаривались. Лира догадалась, что обнаружен побег деймонов, и никто не понимает, как это произошло. Но, к ее облегчению, миссис Колтер не показывалась. Когда настало время расходиться по спальням, она поняла, что вынуждена будет довериться новым подругам. – Слушайте, – сказала она, – они заходят ночью, проверяют, как мы спим? – Один раз заглядывают, – сказала Белла. – Фонарем поводят и даже не присматриваются. – Хорошо. Я хочу слазить и разведать. Можно пролезть по потолку, мне мальчик показал… Она стала объяснять свой план, но не успела окончить, как Энни сказала: – Я с тобой! – Лучше не надо, лучше, если одного человека не хватает. Скажете, что спали и не знаете, куда я делась. – Нет, если я полезу с тобой… – Скорее попадемся, – сказала Лира. Их деймоны уставились друг на друга: Пантелеймон – дикий кот, Кириллион – лис. Оба дрожали. Пантелеймон тихо-тихо зашипел, показал зубы, и Кириллион, отвернувшись с безразличным видом, принялся облизывать себя. – Ну ладно, – уступила Энни. Очень часто споры между детьми именно таким образом разрешали деймоны. Один признавал главенство другого. Сами дети принимали такой исход, как правило, без возмущения, и Лира знала, что Энни ее послушается. Девочки сложили кое-какую одежду под ее одеяло, чтобы было похоже на человека, и поклялись говорить, будто ничего об этом не знают. Лира послушала у двери – не идет ли кто, – встала на ящик, приподняла панель и пролезла наверх. – Главное, ничего не говорите, – шепнула она наблюдавшим снизу трем девочкам. Потом осторожно опустила панель на место и огляделась. Она стояла согнувшись в узком металлическом желобе, опиравшемся на балки и стойки. Панели потолка были немного прозрачные, и в слабом свете, который процеживался снизу, Лира разглядела это тесное пространство (с полметра или чуть больше вышиной), границы которого терялись в темноте. Оно было заполнено металлическими трубами и воздуховодами, и в нем легко было бы заблудиться, но, если держаться металлического желоба, не опираться на панели и не шуметь, то можно пробраться из одного конца Станции в другой. – Это как в Иордане, Пан, – шепнула она, – когда мы подглядывали в Комнату Отдыха. – Если бы ты этим не занялась тогда, мы бы сюда не угодили, – прошептал он в ответ. – Значит, мне и выпутываться, правильно? Она осмотрелась, прикинула, в какой стороне должна быть совещательная комната, и поползла. Путешествие было далеко не легким, приходилось ползти на четвереньках, потому что идти нельзя было даже согнувшись, приходилось то и дело подлезать под толстые вентиляционные короба или перелезать через горячие трубы. Металлические желоба, по которым она ползла, тянулись, должно быть, по верху внутренних стен, и, пока она оставалась в них, под ногами была надежная опора; но они были очень узкие и с острыми углами, настолько острыми, что она порезала костяшки рук и колени, порезы болели, а вскоре заболели мышцы, и она вся покрылась пылью. Но она знала, где примерно находится, и куча ее теплой одежды над спальней будет ориентиром на обратном пути. Она могла определить, какая комната пустая – там панели были темные, а время от времени слышала голоса снизу и останавливалась послушать, но это были всего-навсего поварихи на кухне или сестры в комнате, которую Лира, в соответствии со своими оксфордскими представлениями, назвала бы общей. Ничего интересного они не говорили, и она двинулась дальше. Наконец она добралась до места, где, по ее расчетам, должна была находиться совещательная комната – и действительно, тут не было отопительных и вентиляционных труб, которые ушли под потолок, и все панели на широком прямоугольном пространстве были ровно освещены. Лира приложила ухо к панели, услышала невнятные мужские голоса и поняла, что достигла цели. Внимательно прислушиваясь, она стала медленно продвигаться вперед, пока не очутилась прямо над собеседниками. Тогда она вытянулась во весь рост в металлическом желобе и вывесила голову, чтобы лучше слышать. Там слышалось звяканье вилок и стекла о стекло, когда что-то наливали, – значит, разговаривали за обедом. Голосов, ей показалось, было четыре, включая голос миссис Колтер. Остальные трое были мужчины. Разговаривали, судя по всему, о сбежавших деймонах. – Кто отвечает за порядок в этой секции? – донесся мягкий, музыкальный голос миссис Колтер. – Стажер Маккей, – произнес один из мужчин. – Но там имеются автоматические механизмы для предотвращения такого рода случаев… – Они не сработали, – сказала она. – Осмелюсь возразить, Миссис Колтер, – сработали. Маккей уверяет нас, что запер все клетки перед тем, как покинул здание в одиннадцать ноль-ноль. Наружная дверь в любом случае не могла быть открыта, потому что он входил и выходил через внутреннюю дверь, как обычно. Имеется код, который надо ввести в ординатор, управляющий замками, и в его памяти зафиксировано, что код был использован. Если этого не сделать, срабатывает сигнализация. – Но сигнализация не сработала, – сказала она. – Сработала. К сожалению, сигнал раздался во время пожарного учения, когда все были на улице. – Но когда вы вернулись в помещение… – К сожалению, обе сигнализации заведены в один контур – это изъян схемы, и его следует исправить. Получается так, что после пожарной тревоги, когда отключается пожарный звонок, лабораторный звонок отключается тоже. Но даже это было бы отмечено, поскольку после всякого нарушения нормального режима проводится проверка – однако в это время неожиданно прибыли вы, миссис Колтер, и, если помните, вы потребовали немедленной встречи с сотрудниками лаборатории в вашей комнате. В результате они вернулись в лабораторию не сразу. – Понимаю, – холодно произнесла миссис Колтер. – В таком случае деймонов выпустили во время пожарного учения. Следовательно, под подозрением находятся все взрослые на Станции. Вы об этом подумали? – А вы не думаете, что это мог сделать ребенок? – сказал кто-то еще. Миссис Колтер молчала, и он продолжал: – Перед каждым взрослым стояла конкретная задача, каждая задача требовала их полного внимания, и каждая задача была выполнена. Исключено, что дверь мог открыть кто-то из сотрудников. Никто. Значит, либо кто-то посторонний явился специально, чтобы это сделать, либо кто-то из детей сумел пробраться туда, открыть дверь и клетки и вернуться на площадку перед главным зданием. – И как вы намерены это расследовать? – сказала она. – Впрочем, нет, не объясняйте. Поймите, пожалуйста, доктор Купер, в моей критике нет злого умысла. Мы должны быть предельно осторожны. Включить обе системы сигнализации в один контур – чудовищная халатность. Это надо исправить немедленно. А не стоило бы привлечь командира тартарской охраны к вашему расследованию? Я отнюдь на этом не настаиваю. Кстати, где находились тартары во время пожарного учения? Полагаю, вы об этом подумали? – Да, подумали, – устало произнес мужчина. – Все охранники были на постах, все до единого. Там ведется тщательная запись. – Не сомневаюсь, вы делаете все, что от вас зависит, – сказала она. – Ну что ж. Весьма прискорбно. Но пока что довольно об этом. Расскажите мне о новом сепараторе. У Лиры мороз пробежал по коже. Ясно было, о чем идет речь. – О, – с облегчением сказал доктор, обрадованный переменой темы, – это большой шаг вперед. С первой моделью всякий раз не исключена была возможность шока у пациента, но теперь мы очень продвинулись. – Скрелинги делали это вручную и лучше нас, – сказал мужчина, до сих пор молчавший. – Многовековая практика, – сказал другой. – Но первое время единственным вариантом был просто отрыв, – сказал тот, кто говорил больше всех, – при том, что это угнетающе действовало на взрослых операторов. Если помните, нам пришлось уволить довольно много людей ввиду их стрессового состояния. Первым крупным достижением было использование Мейштадтского антарного скальпеля под анестезией. Мы сумели снизить смертность от операционного шока до пяти процентов, даже меньше. – А новый инструмент? – спросила миссис Колтер. Лира дрожала. В ушах у нее стучала кровь, а Пантелеймон – горностай – прижался к ее боку и зашептал: – Тихо, Лира, они этого не сделают – мы им не позволим… – Да, на новый метод нас натолкнуло любопытное открытие самого лорда Азриэла. Он обнаружил, что сплав марганца с титаном обладает свойством изолировать тело от деймона. Кстати, что случилось с лордом Азриэлом? – Вероятно, вы не слышали, – сказала миссис Колтер. – Лорду Азриэлу вынесен условный смертный приговор. Он был выслан на Свальбард на том условии, что полностью откажется от философских исследований. К сожалению, ему удалось раздобыть книги и материалы, и он довел свои еретические исследования до такой стадии, когда оставлять его в живых просто опасно. Во всяком случае, Дисциплинарный Суд Консистории приступил к обсуждению вопроса о смертном приговоре, и, по всей вероятности, он будет исполнен. Так что ваш новый инструмент, доктор? Как он действует? – А… да… Смертный приговор, вы говорите? Боже милостивый… Извините. Новый инструмент. Мы изучаем, что происходит при сепарации, когда пациент находится в сознании, и тут, конечно, нельзя обойтись без Мейштадтского процесса. Поэтому мы разработали, можно сказать, своего рода гильотину. Лезвие сделано из титано-марганцевого сплава, и ребенок помещается в бокс – маленькую кабину – из того же сплава в виде сетки, а деймон в такой же соседний бокс. Пока они рядом, связь, конечно, сохраняется. Затем между ними вводится лезвие, мгновенно разрезающее связь. После этого они – отдельные существа. – Я хочу это увидеть, – сказала она. – Надеюсь, скоро. Но сейчас я устала. Пожалуй, пойду спать. Завтра я хочу видеть всех детей. Мы выясним, кто открыл дверь. Послышался звук отодвигаемых стульев, обмен любезностями, открылась и закрылась дверь. Затем Лира услышала, что оставшиеся вернулись на свои места и продолжают разговаривать, но уже тише. – Чем занят лорд Азриэл? – По-моему, у него совершенно иное представление о природе Пыли. Все дело в этом. Понимаете, оно совершенно еретическое, и Дисциплинарный Суд Консистории не может допустить никакой интерпретации, кроме утвержденной. К тому же он хочет экспериментировать… – Экспериментировать? С Пылью? – Тсс! Не так громко… – Думаете, она подаст неблагоприятный рапорт? – Нет, нет. По-моему, мы провели разговор отлично. – Меня беспокоит ее отношение… – Хотите сказать, не философское? – Вот именно личный интерес. Мне неприятно употреблять это слово, но отношение почти… вампирское. – Ну, это уж чересчур. – Но вы же помните первые опыты – она с такой жадностью наблюдала, как их разрывают… Лира не сдержалась: у нее вырвался тихий крик. Она напряглась, задрожала, и нога ее задела стойку. – Что это? – На потолке… – Быстро! Звук отброшенных стульев, топот ног, звон посуды на передвигаемом столе. Лира поползла обратно, но в желобе было тесно и, не успела она проползти несколько метров, как потолочная панель рядом с ней откинулась и на нее изумленно уставился мужчина. Он был так близко, что она могла разглядеть каждый волос в его усах. Доктор был ошарашен не меньше ее, но пространства у него было больше – он сумел просунуть руку и схватить ее за плечо. – Ребенок!