Будто копье пронзило черный небосвод, усеянный звездами. Струя света, струя чистой энергии ударила ввысь, словно выпущенная из лука стрела. Многоцветный занавес Авроры разорвался надвое; громовый треск пронесся из конца в конец вселенной; по небесной тверди пролегла дорога… Солнце! Солнце осветило мех золотой обезьяны… Снежный пласт остановился; может быть, его задержал невидимый каменный карниз, и Лира увидела, как на утоптанный снег вершины спрыгнула с воздуха золотая обезьяна. Она спрыгнула рядом с барсом, и Лира увидела, что шерсть на обоих зверях встала дыбом. Хвост обезьяны стоял прямо, а у барса ходил из стороны в сторону. Потом обезьяна нерешительно протянула к нему лапу, а барс грациозно наклонил голову, и они коснулись друг друга… Лира отвела от них взгляд и увидела миссис Колтер в объятиях лорда Азриэла. Их озарял пляшущий свет, лучи и разряды могучей антарной энергии. Лира не могла представить себе, как это произошло: миссис Колтер преодолела пропасть и настигла ее здесь… Ее родители, вместе! И страстно обнимаются – немыслимо! Глаза у нее расширились. Тело Роджера лежало у нее на руках, застывшее, неподвижное, мертвое. Она услышала их разговор. Мать сказала: – Они никогда этого не позволят… Отец сказал: – Не позволят? Нам не нужны ничьи дозволения, мы не дети. Я сделал так, что перейти сможет всякий, кто захочет. – Они запретят! Перекроют путь и отлучат всякого, кто попытается! – Этого захотят слишком многие. Этому не удастся помешать. Это будет означать конец церкви, Мариса, конец Магистериума, конец всех этих темных веков! Повернись к свету – это солнце другого мира! Ощути его тепло своей кожей! – Они сильнее всех, Азриэл! Ты не знаешь… – Я не знаю? Я? Никто лучше меня не знает, как сильна церковь! Но тут ее сил не хватит. Пыль все изменит, так или иначе. Теперь этого не остановить. – Этого ты хотел? Задушить нас всех, убить нас грехом и тьмой? – Я хотел вырваться отсюда, Мариса! И добился этого. Посмотри, посмотри, как качаются пальмы на берегу! Ты чувствуешь этот ветер? Почувствуй его на волосах, на лице… Лорд Азриэл стащил капюшон с головы миссис Колтер, повернул ее лицо к небу и погладил ее по волосам. Лира смотрела на них затаив дыхание и боялась пошевелиться. Женщина припала к лорду Азриэлу, будто вдруг ослабев, и горестно покачала головой: – Нет… нет… они идут, Азриэл… они знают, где я… – Тогда идем со мной, прочь из этого мира! – Я не смею… – Ты? Не смеешь? Твой ребенок пошел бы. Твой ребенок посмел бы, он смелее своей матери. – Тогда бери ее, и счастливого пути. Она больше твоя, чем моя, Азриэл. – Неправда. Ты взяла ее к себе; ты хотела ее вылепить. Тогда она была нужна тебе. – Она была слишком дикой, слишком упрямой. Я слишком поздно… Но где она теперь? Я шла по ее следам… – Она еще нужна тебе? Ты дважды пыталась ее удержать, и дважды она уходила. На ее месте я бежал бы сломя голову, чтобы не дать тебе третьей попытки. Он все еще держал ее обеими руками за голову и вдруг притянул к себе и жадно поцеловал. Лира подумала, что в этом было больше свирепости, чем любви, и оглянулась на их деймонов. Странное зрелище: барс, весь напрягшийся, сжимал в когтях золотую обезьяну, а она бессильно, блаженно лежала на снегу. Миссис Колтер резко отстранилась от него и сказала: – Нет, Азриэл… мое место в этом мире, не в том… – Идем! – сказал он с силой. – Идем со мной и будем работать вместе! – Мы не сможем работать вместе, ты и я. – Нет? Мы с тобой могли бы разобрать вселенную на части и сложить снова, Мариса! Мы нашли бы источник Пыли и задушили его навсегда! И тебе хочется участвовать в этом великом труде; не лги мне. Лги о чем хочешь, лги о Жертвенном Совете, лги о своих любовниках – да, я знаю о Бореале, и меня это не трогает, – лги о церкви, лги о нашем ребенке, но не лги мне о том, чего ты действительно хочешь… И губы их соединились в жарком поцелуе. Их деймоны предавались буйной игре: снежный барс перекатился на спину, а обезьяна скребла когтями его шею, и он басовито рычал от удовольствия. – Если я не пойду, ты постараешься меня уничтожить, – сказала миссис Колтер, оторвавшись от него. – Зачем мне тебя уничтожать? – ответил он со смехом, и свет иного мира плескался вокруг его головы. – Пойдем со мной, работай со мной, тогда мне будет не безразлично, жива ты или умерла. Останешься здесь – и ты меня больше не интересуешь. Не льсти себе: я о тебе даже не вспомню. Ну, идем со мной – или оставайся пакостничать в этом мире. Миссис Колтер колебалась; глаза ее были закрыты, и она покачивалась, хловно теряла сознание. Но она устояла на ногах и, открыв глаза, посмотрела на него с бесконечной печалью: – Нет… Нет. Их деймоны разошлись. Лорд Азриэл опустил руку и сильными пальцами ухватил мех барса. Потом повернулся к ней спиной и, не сказав ни слова, пошел прочь. Золотая обезьяна вспрыгнула на руки к миссис Колтер и с тихим плачем протягивала лапы к уходившему зверю. Лира увидела, что лицо миссис Колтер блестит от слез; слезы были настоящие. Потом ее мать повернулась и, вздрагивая от безмолвных рыданий, стала спускаться по склону. Лира холодно смотрела ей вслед и, когда она скрылась из виду, подняла глаза к небу. Под сводом его висел дивный город. Безмолвный и безлюдный, он словно только что родился и ждал обитателей – или спал и ждал, чтобы его разбудили. Солнце того мира светило в этот, оно золотило руки Лиры, растапливало лед на меховом капюшоне Роджера, пронизывало насквозь его бледные прозрачные щеки, блестело в открытых невидящих глазах. Ее душило горе. И гнев – она готова была убить отца; если бы она могла вырвать у него сердце, то сделала бы это не задумываясь. Сотворить такое с Роджером. И с ней – обманул ее… Как он посмел? Тело Роджера все еще лежало у нее на руках. Пантелеймон что-то говорил, но голова у нее пылала, и она не слышала его, пока он не впился кошачьими когтями в ее руку. Она моргнула. – Что? Что? – Пыль! – сказал он. – О чем ты говоришь? – Пыль. Он хочет добраться до источника Пыли и уничтожить его, да? – Так он сказал. – А Жертвенный Совет, и церковь, и Больвангар, и миссис Колтер, они тоже хотят ее уничтожить, да? – Да… Или чтобы она не действовала на людей… Ну? – Если все они думают, что Пыль плохая, значит, она хорошая. Лира не ответила. У нее перехватило горло. Пантелеймон продолжал: – Мы слышали, что они говорят о Пыли, они боятся ее, и знаешь? Мы им верили, хотя видели, что дела их неправильные, жестокие и злые… Мы тоже думали, что Пыль плохая, раз они так говорят – ведь они взрослые. А если это не так? Если она… Лира закончила одним духом: – Да! Если она хорошая… В его зеленых кошачьих глазах отражалось ее волнение. У нее кружилась голова, будто весь мир поворачивался под ногами. Если Пыль хорошая… Если ее надо искать, если надо радоваться ей и лелеять ее… – Мы могли бы пойти за ней, Пан! – сказала она. Это Пантелеймон и хотел услышать. – Мы могли бы прийти туда раньше него, – договорил он. Оба умолкли, вдруг осознав огромность задачи. Она подумала о том, как малы они в этой огромной и величественной вселенной, как ничтожно их знание о ее необъятных тайнах. – Мы сможем, – настаивал Пантелеймон. – Смотри, сколько мы прошли, правда? Мы сможем. – Мы будем одни. Йорек Бирнисон больше не поможет нам. И Фардер Корам, и Серафина Пеккала, и Ли Скорсби – никто. – Значит, сами. Неважно. Мы ведь не одни, как… Она понимала, что он хотел сказать: как Тони Макариос, как одинокие деймоны в Больвангаре, мы – одно существо, нас двое, и мы одно. – И у нас есть алетиометр, – сказала она. – Да. Мы пойдем туда и будем искать Пыль, а когда найдем, мы поймем, что надо делать.