Женя вздыхает. За ее спиной вьется слепень, привлеченный запахом пота, садится на обожженную солнцем лопатку, и Илья его прихлопывает. Старается тихонько, но Женя вздрагивает от прикосновения. Илья показывает пойманного слепня, давит его пальцами, и Женина настороженность уходит. – Куда будешь поступать? – интересуется Женя. Девчонки всегда начинают с этого разговор: куда будешь поступать или чем занимаешься? И значить это может что угодно – от «мне скучно» до «ты прикольный и дома нету родаков». Но Женя не улыбается и не заигрывает. – На экономический. У меня школа при Финансовой академии. Она кивает. – Круто. Ходишь на подготовительные? – Да, к нам прямо в школу приезжают. После уроков занятия для тех, кто будет поступать, мы там прошлогодние билеты решаем. Денег на эти занятия ему не выдают, Илья ксерит билеты и ответы у друзей, у тех, кто ходит. Но об этом он молчит. Взамен он рассказывает о пулевой стрельбе, соревнованиях и тире, о видах оружия, его способе прицелиться, о том, какие тихие и долгие секунды перед выстрелом. Как пусто делается в голове. Женя молчит, кивает. – Я недавно на турнире разряд получил. Скоростная стрельба. – Тетя Мила говорила. Ты молодец. Ему на самом деле повезло. Соперники оказались слабее, почти все младше и без опыта, это было видно: у парня на одной с Ильей установке дрожали руки, он все время переминался с ноги на ногу, уронил грузики, запутался, когда скомандовали «заряжай». Илья стрелял, стоя к нему лицом. Парень не отходил от установки, и его беспокойное движение на периферии зрения очень отвлекало. Хотя сам Илья тоже был хорош – сильно сдал за время перерыва в тренировках, первые серии бил три попадания из пяти, но в целом был точен и занял первое место с отрывом в четыре очка. – Ты сама стреляла хоть раз? Женя мотает головой. Но ей хочется, это видно. – А дядя Юра? У него же есть ружье. Женя вздыхает, пожимает плечами с неловкой улыбкой. О себе она рассказывает без особой охоты. Станет переводчиком, учит английский и итальянский – английский на курсах, итальянский сама, по разговорнику. Говорит, что языки ей очень нравятся, но Илья ей не верит. При мысли об Италии в голову приходят только «Бриллиантовая рука» и порно из восьмидесятых, он видел у Алика на кассете. Женщины там были с большими грудями и небритыми лобками, а мужики – бородатые или с черными усами. Один из фильмов начинался со звонка на телефон, тетка брала трубку (блестящие губы крупным планом) и говорила: pronto. – Я знаю только «руссо туристо, облико морале». Тупая шутка, и Женя, понятное дело, не смеется. – Это не по-итальянски, – говорит она, сощурив на него глаза. – А по какому? – По-туристически. Пойдем, надо закончить. Бабушка будет ждать к обеду. Женя встает, оттолкнувшись ладонями от земли, отряхивает джинсы и возвращается к колорадам. Бак прикручен к сосне. За день вода в нем нагрелась и теперь льется на сколоченный из досок поддон и поникшую крапиву, прибивая ее к земле. К той же сосне прикручен обруч, продетый в пожелтевшую от времени шторку, за ней видны очертания узких плеч и бедер – Женя пошла мыться первой, Илья ей уступил. По движениям тени он может угадать: вот она намыливает ногу, вот моет волосы, поворачивается спиной к жиденькой струе. Илья видит влажные икры и ступни, по ним стекает мыльная пена. Шторка коротковата, ветер колышет ее, вот-вот распахнет. А ведь ее легко можно отдернуть. Тогда Илья увидит – что? И что на это скажет Женя? Плещет вода, тенькает синица, шумит лес за забором, на него наползают тучи, воздух потрескивает, давит сверху. Вдалеке уже погромыхивает, рокочет. В поле за переулком протяжно мычит корова, зовет, чтобы ее забрали, подоили. Зудит комар, садится на предплечье, Илья тихонько его давит. Журчание душа стихает, и Илья уходит как можно тише, но сухая хвоя и веточки все равно хрустят под ногами. Свернув за угол дома, он рвет яблоко с первого попавшегося дерева, кусает – кислющее, жуть, аж сводит челюсть. Илья все равно жует. – Они тут все кислые. Женя стоит на крыльце в той же одежде, чуть взмокшей и прилипшей к груди и животу. На голове полотенце, свернутое в гигантский розовый тюрбан. Она смотрит на Илью, будто хочет сказать что-то еще, но вдруг краснеет и уходит в дом. Илья видел ее вчера утром. Проснулся часов в шесть и никак не мог опять уснуть, лежал в солнечной полутьме, глядел в исполосованный светом потолок и слушал отголоски бабушкиного храпа. Когда щелкнул замок двери и кто-то вышел, Илья вскочил, отдернул занавеску и сунулся в окно. Так он увидел Другую Женю. Она была соткана из света и легкой садовой тени, танцевала под одну ей слышимую музыку: яблоневый шелест, теньканье синиц, отголоски услышанной мелодии. Она сама была той музыкой, неустанным движением, которого никто не должен видеть. Но Илья увидел и теперь высматривал Другую Женю под бесцветной молчаливой шелухой. И каждый раз, поймав проблеск, радовался – нет, все-таки не приснилась. Ополоснувшись, Илья просит у дяди Юры его велик, тяжелый, еще совковый. Ветер налетает порывами, небо совсем затянуло, но Илья едет в сторону шоссе, крутит тугие педали. Он любит скорость, любит катить как можно дальше без какой-то цели, просто ехать одному, объезжая впадины и лужи, машины и собак, и не думать. Только дышать, как на турнире. За поворотом на обочине шоссе стоит красный мот. «Юпитер» шестой, почти новый, зеркала-поворотники-решетка на багажнике, все дела. Его пытается завести рослый парень, ровесник Ильи, может, чуть старше. Майка на животе вымазана маслом, руки тоже по локоть в масле. Парень упрямо дергает лапку, мот чихает, кряхтит, стартер прокручивается, но на этом все, он тут же умолкает. Илья слезает с велика. – Давай с толкача. Я помогу. Парень оборачивается. Он раскраснелся, лицо остервенелое. Сейчас пошлет, думает Илья. – Пробовал уже. От самой горки бежал. – Парень кивает на шоссе, которое вдалеке взбирается на гребень холма, становится нечетким в предгрозовой дымке и переваливает куда-то на ту сторону. – Аккумулятор сел? – Не, лампочки горят. – А свечи проверял уже? Они загоняют мот за остановку, выкручивают свечи. Обе залиты, со стороны резьбы черные, как горелые спички, и воняют бензином. – Бля, отец убьет… – стонет парень. Делать нечего, мот приходится толкать до дома. Илья прячет дяди-Юрин велик в кустах, толкает сзади, а парень толкает впереди, держа за руль. Мимо проезжают машины, поднимают пыль. Одна проехала совсем близко, и они чуть не завалили мот в канаву, еле удержали. – Может, что с поршневыми кольцами? – говорит Илья. – Они у тебя давно стоят? – Ты типа шаришь в мотах? Механик, что ль? Парень оборачивается, смотрит на Илью с улыбкой, и тот с облегчением понимает – прикалывается. – Не, просто пару раз помогал чинить. Парня зовут Кот. Живет он на соседней с бабушкиным домом улице. Он прикольный, сечет в технике, у его отца своя автомастерская. К нему даже из Сергиева Посада приезжают, с гордостью говорит Кот. Он и подарил Коту мот года два назад на день рождения. – Мать орала, – смеется Кот. – Говорит – через мой труп он на нем поедет. Но ничё, теперь катаюсь. Главное, чтоб не узнала, что я без шлема езжу. У магазина они останавливаются отдохнуть, и к ним присоединяются еще двое: один высокий и тощий, как глиста, второй плотный, бритоголовый, все время тупо ржет по поводу и без. Его все зовут Борщом. – Крученый. – Тощий пожимает Илье руку. – Ты где живешь? «Гы-гы», добавляет Борщ и выплевывает шкурку от семечки. – На Московской, в конце. Зеленая калитка. – А. – Крученый толкает локтем Кота и очерчивает руками буфера. – Где эта… – Женя, – говорит Илья, пристально глядя на дохлого, на выдавленный прыщ-вулкан между его бровей. – Сестра моя. Крученый перестает лыбиться, но Борщ все равно отзывается: «Гы-гы». Илья возвращается за велосипедом. Кот, Борщ и Крученый все еще ждут его у магазина. – А ты сам на колесах? – спрашивает Кот и кивает на велосипед. – Кроме этого. Если бы. Илья отдал бы все свои разряды за «Юпитер». Он копил, прятал под матрасом. Там да-же прилично выходило, только потом мамка удумала постирать наматрасник, подняла, нашла бабло. Крику было – все соседи слышали. Она сначала подумала, что Илья у нее из кошелька ворует. «Жрать дома нечего, а у него бабло под матрасом заныкано», – кричала. Потом он ее уболтал, и она подуспокоилась немного, но деньги забрала. Сказала, Дашке штаны надо в школу, а Илье еще учебники покупать, он же, бестолочь, о матери совсем не думает, откуда она деньги берет, на что им жить всем. Больше Илья не копил, не получалось как-то. А мот хотелось. Коту все равно идти мимо бабушкиного дома, и Илью провожают всей тусней. Уже накрапывает, Илья торопится к калитке, тащит тугой от ржавчины велик. – Увидимся! – кричит ему вслед Кот. Илья не глядя машет рукой, вбегает в сад. Теменем он чувствует, как будто жук сел ему на макушку и перебирает лапками в волосах. Илья поднимает голову. Наверху в повлажневшей дубовой листве мелькает и скрывается Женино лицо. Диван не скрипит – он верещит, зовет на помощь. Илья не может даже почесаться. Это дико бесит. Хочется выбежать на улицу или спалить диван. Или перелечь на пол, на коврик, так, по крайней мере, будет тихо. Он смотрит на серый потолок, сквозь тонкую фанеру, балки, между которыми шуруют мыши, утеп-литель, пол второго этажа, проникает взглядом в пыльный сумрак чердака. Илья будто вливается туда целиком и слышит ровное Женино дыхание, видит голую загорелую ногу, которую Женя выпростала из-под одеяла: узкие ступни, длинное бедро, белые хлопковые трусы, а кожа светится медовым. Илья сует руку под резинку трусов. Cжимает член, и мысли утекают, оставив голое желание разрядки. Но стоит чуть двинуть рукой, как диван снова испускает крик. Илья замирает, прислушивается к тишине и бабкиному храпу. Затем обувается и в одних трусах выходит в липкую прохладу сада, топает к будке туалета, и щиколотки холодит роса.