— Как будто ребенка ждешь. — Я тебя поняла. Прекрати. Отец потянулся через стол и взял Мэй за руку. Настала суббота, и в честь первой недели в «Сфере» родители устроили Мэй праздничный ужин. Они вечно сентиментальничали — ну, в последнее время. Когда Мэй была моложе, единственным ребенком супругов, которые давно подумывали, что детей у них не будет вовсе, жизнь дома была заковыристее. На неделе отец почти не появлялся. Он работал комендантом бизнес-парка во Фресно, по четырнадцать часов в день, и домашние дела целиком предоставлял жене; та отрабатывала три смены в неделю в гостиничном ресторане, а в ответ на общий стресс чуть что срывалась — главным образом на Мэй. Но когда Мэй исполнилось десять, родители объявили, что купили парковку, два этажа неподалеку от центра Фресно, и несколько лет дежурили там по очереди. Унизительно, когда родители друзей говорили Мэй: «Слышь, видели твою мамку на парковке», или: «Передай папаше спасибо, что на днях денег с меня не взял», — но вскоре доходы устаканились, и родители наняли двоих сменщиков. Теперь они позволяли себе выходные, планировали дальше, чем на пару месяцев вперед, — и смягчились, стали очень тихой, несносно приятной пожилой четой. За какой-то год из молодых родителей, которые вечно зашиваются, они как будто превратились в дедушку и бабушку, медлительных, доброжелательных, понятия не имеющих, чего хочет их ребенок. Когда Мэй окончила неполную среднюю, родители свозили ее в Диснейленд, не догадываясь, видимо, что она слишком большая и поездка туда в одиночестве — с двумя взрослыми, то есть, по сути, в одиночестве — решительно противоречит любым представлениям о развлечениях. Но они так рьяно желали ей добра, что она не смогла отказаться, и под конец они бездумно развлекались — она и не знала, что с родителями так можно. Все ошметки обид из-за эмоциональной нестабильности ее детства остыли под неизменным прохладным ручейком их старения. А теперь родители приехали в Залив, прожить выходные в самом дешевом пансионе, какой здесь нашелся, — от «Сферы» в пятнадцати милях, и, судя по виду, там живут привидения. Все втроем пошли в какой-то псевдомодный ресторан, о котором слыхали родители, и если кто тут и светился, так это они. Прямо сияли. — Ну? Прекрасно было? — спросила мать. — Прекрасно. — Я так и знала. — Мать уселась поудобнее, скрестила руки на груди. — Я не хочу работать больше нигде, никогда в жизни, — сказала Мэй. — Какое счастье, — сказал отец. — Мы тоже не хотим, чтоб ты где-то еще работала. Мать склонилась ближе, взяла Мэй за локоть. — Я сказала Каролининой маме. Ты ее знаешь. — Она сморщила нос — сильнее оскорбить не умела. — У нее такой был вид, словно ей в попу острый кол сунули. От зависти аж вскипела. — Мам. — Я и про зарплату твою проговорилась. — Мам. — Я только сказала: «Надеюсь, шестидесяти тысяч долларов ей хватит». — Ты правда ей так сказала? Я тебе не верю. — Но это ж правда? — Вообще-то шестьдесят две. — Ох батюшки. Надо будет ей перезвонить. — Вот не надо. — Ладно, не буду. Но получилось весело, — сказала мать. — Я мимоходом обмолвилась. Моя дочь работает в крутейшей компании планеты, у моей дочери стоматологическая страховка. — Да ладно тебе. Мне просто повезло. И Энни… Теперь к ней склонился отец: — Как Энни? — Хорошо. — Передай, что мы ее любим. — Передам. — Не смогла прийти? — Не-а. Занята. — Но ты звала? — Звала. Она передавала привет. Но у нее работы выше крыши. — А чем она занимается? — спросила мать. — Да всем подряд, — сказала Мэй. — Она в Бригаде 40. Участвует во всех ключевых решениях. По-моему, в основном всякое законодательство в других странах. — Наверное, очень ответственная работа. — А опцион какой! — сказал отец. — Сколько она стоит — это ж представить страшно. — Пап. Не представляй. — Зачем она работает с такими опционами? Я бы на пляже валялся. Завел бы гарем. Мать ладонью накрыла его руку: — Перестань, Винни. — А затем сказала дочери: — Надеюсь, у нее есть время наслаждаться жизнью. — Ну да, — ответила Мэй. — Вот сейчас она, наверное, в кампусе на вечеринке. Отец улыбнулся: — Кампус. Мне нравится. Очень клево. Мы это называли «конторы». Мать встревожилась: — На вечеринке? А ты не хотела пойти? — Я хотела, но и вас я хотела повидать. Там полно этих вечеринок. — Но ведь первая неделя! — Мать явно расстроилась. — Может, стоило пойти. Теперь я буду мучиться. Мы тебя оторвали. — Ты уж мне поверь. Там через день эти вечеринки. Все только и делают, что тусуются. Все нормально. — Ты же на обед пока не ходишь? — спросила мать. Когда Мэй начинала в коммунальной службе, мать говорила то же самое: в первую неделю на обед не ходи. Создает превратное впечатление. — Не волнуйся, — сказала Мэй. — Я даже в туалет не хожу. Мать закатила глаза. — В общем, я только хочу сказать, что мы очень тобой гордимся. И любим тебя. — И Энни, — прибавил отец. — Ну да. Мы любим тебя и Энни. Поели они быстро, зная, что отец скоро устанет. Он настоял на ресторане, хотя дома редко куда ходил. Постоянная усталость, накатывала нежданно и мощно, и он практически валился с ног. Если оказались в городе, важно, если что, срочно ретироваться — так они и сделали, манкировав десертом. Мэй доехала до пансиона, и там, среди множества хозяйских кукол, все трое наконец расслабились, не опасаясь чепэ. Мэй так и не привыкла к тому, что у отца рассеянный склероз. Диагноз поставили всего два года назад, хотя симптомы наблюдались уже много лет. У отца заплетался язык, он промахивался, пытаясь что-нибудь взять, и наконец, дважды упал, оба раза дома, в прихожей, потянувшись к двери. Родители продали парковку, неплохо за нее выручили, и теперь все время тратилось на уход за отцом, а минимум несколько часов в день — на изучение медицинских счетов и войну со страховщиками. — А, кстати, мы тут недавно Мерсера видели, — сказала мать, и отец улыбнулся. Мерсер — бывший бойфренд Мэй. В школе и колледже у нее было четыре серьезных романа, но родители принимали во внимание только Мерсера — или же только его признали и запомнили. Он по-прежнему жил в родном городе — это тоже способствовало. — Славно, — сказала Мэй, желая закруглить этот разговор. — Все мастерит люстры из оленьих рогов? — Ты полегче, — сказал отец, расслышав колючки в ее тоне. — У него теперь свой бизнес. И он не хвастается, но явно процветает. Пора сменить тему. — У меня пока средний рейтинг — 97, — сказала Мэй. — Сказали, что для нуба это рекорд. На лицах родителей нарисовалась растерянность. Отец медленно моргнул. Они не понимают, о чем это она. — Что-что, лапуль? — спросил отец. Мэй не стала продолжать. Еще слыша, как слова вылетают изо рта, она сообразила, что эту реплику придется разъяснять слишком долго. — Как дела со страховой? — спросила она и мигом пожалела. Вот зачем она задает такие вопросы? Ответ сожрет всю ночь. — Не очень, — сказала мать. — Не знаю. У нас не та страховка. Они не хотят страховать папу, вот просто не хотят, и очень стараются нас выжить. А как нам уйти? Нам же некуда деваться. Отец сел прямее. — Расскажи ей про рецепт. — А, да. Папа два года колол копаксон, от болей. Ему надо. Без него… — Боль… скверная, — сказал он. — В общем, страховщики говорят, что копаксон ему не нужен. Его нету в их списке одобренных лекарств. Хотя папа колол его два года! — Непонятно, зачем такая жестокость, — сказал отец.